Дмитрий Быков - Остромов, или Ученик чародея
— И вас выслали в Курскую губернию? — перебил Денисов.
— Да, — кивнул Остромов, — но мать целовала сапоги. И тогда Италия, Турин, чужбина, что было, как вы понимаете, еще и страшней, чем Курская губерния. Во многих отношениях, кроме, конечно, климатического.
— И там вы были завербованы в масоны, — утвердительно произнес Денисов.
— Я удивляюсь, — сказал Остромов, — я удивляюсь… В масоны не вербуют. В масоны посвящают в результате весьма сложной процедуры. Вы должны доказать, что достойны первой ступени, а у меня тридцать третья. Вы должны показать безразличие к смерти и медиумические способности. Впрочем, не знаю насчет безразличия к смерти, а известные медиумические способности у вас могут быть вполне. Это легко проверить. На одну минуту попытайтесь замкнуть свой слух для всех посторонних звуков и всеми силами души улавливайте ту мысль, которою буду вам сейчас транслировать я, не открывая рта, не произнося ни единого…
— Следствие учтет ваши способности, — сказал Денисов. — Меня интересует, почему вы вступили в ложу.
— Но общие цели! — воскликнул Остромов. — Вы наверняка знаете! Масонство и большевизм, ну хорошо, и коммунизм, потому что большевизм тогда едва народился, — ведь это общие задачи и почти все символы! Красная звезда, серп, молоток… Я желал бы работать, конечно, с большевиками, но был оторван, и тогда, чтобы как-то поставить себя на службу пролетариату, в Турине вступил… Это была весьма влиятельная ложа, весьма. Она влияла разнообразно. В частности, конечно, освобождение пролетариата… сбор пожертвований на бедных… еще многое, о чем я не могу, конечно, рассказать, будучи связан посвящением весьма высокого порядка, но уверяю вас, что это было почти как третий интернационал.
Тут он сам понял, что несколько хватил, и уселся еще прямее.
— Что же вынудило вас вернуться? — спросил Денисов после паузы.
— Исключительно тоска по Родине, — горячо сказал Остромов, — верьте слову. И, разумеется, желание быть полезным, потому что одно дело там, а другое дело тут…
Его слова повисли в тишине. Остромов заерзал.
— Чем вы можете объяснить тот факт, — сказал наконец Денисов, — что в архивах жандармского управления не сохранилось никакого дела о вашей высылке в Курск?
— Разве не сохранилось? — Остромов округлил глаза. — Я удивляюсь… Вероятно, особая секретность… они же все уничтожали, понимаете? Или надо искать в секретной части архива, где я как дважды демонстрировавший мог быть на особом учете… Ведь они понимали, что я контужен и способен на все.
Денисов усмехнулся.
— Есть сведения, что из Турина вас тоже отчислили, — сказал он. — Вы и там приняли участие в демонстрации?
Эге, подумал Остромов.
— Деньги кончились, — сказал он просто.
— И вы вернулись в Россию?
— Да, но ненадолго. В двенадцатом вернулся, в пятнадцатом уже отбыл в Болгарию и Сербию. К братушкам. Готовил брошюру, но не вышла. Царская цензура. — Он заговорил хрипло, отрывисто, как революционный матрос. — Братишечки, да. Потом — Питер. Закружился в вихре бури. Предлагал услуги. Учитывая финансовый опыт, Тифлис, деньги. Обеспечив, вернулся.
Остромов задышал тяжело, с присвистом, как человек, хорошо потрудившийся в Тифлисе.
— Остромов, — сказал следователь. — Хотя бы не путайтесь, когда лжете. Ни в какой демонстрации в 1905 году вы не участвовали. Никакого дела на вас нет и не было, все проверено. Вы уехали в Турин по собственной воле и недоучились в университете, о чем пишете в автобиографии, которая вот. — Он помахал в воздухе листком, и Остромов узнал свою автобиографию 1917 года, поданную при устройстве в банк. — Никакая мать в сапогах не валялась. И в Сербию вы уехали не по поручению большевистского подполья, а с заданием генерального штаба, о чем пишете в той же автобиографии, что и подтверждается статьями вашими в газете «Новое время». Так?
— Я удивляюсь, — сказал Остромов, — я удивляюсь… Вы так проработали, так учли…
На самом деле он не удивлялся. Он был потрясен до основания, а слова произносил для обычной своей паузы, ибо они, как он знал по опыту, давали время для отдельной заячьей петли: объяснить, как именно он удивляется, почему удивляется, а за это время набросать хоть приблизительный план защиты; вариантов не было, надо было включать схему 2, «Император».
— Но вы не учли истинного моего значения! — выпалил он. — Да, я признаюсь и разоружаюсь. Но предупреждаю вас, что никаким образом не отвечаю за дальнейшее: дальнейшее — полностью на вашей ответственности.
Денисов вздохнул и взялся за перо.
— Я личный агент министра Тимирязева, — быстро зашептал Остромов, наклоняясь вперед. — При первой встрече на выставке в Турине я сделал ему шейный знак. Он мне ответил. Я подошел. Он предложил мне кофе. Я ответил: «Только без сахара». Я понял сигнал и сказал: «Но с коньяком». Он понял сигнал и сказал: «Но с молоком». Я вовремя почувствовал ловушку и ответил: «Но платите вы». Он сделал мне ручной знак, и так я стал его агентом по особым поручениям. Этого не записывайте, постарайтесь запомнить. С этих пор Болгария. Вынуждал через товарища министра иностранных дел Миридонова вступить в войну на стороне России. Жил в Софии, гостиница «Македония», проверьте, там должны помнить. Каждое утро кофе в постель. Относились серьезно. Выезды в прочую Европу, роскошнейшие отели, ах, какие отели! Тот, кто не ездил по Европе в купе первого класса, тот не может знать, что мы все потеряли вследствие европейской войны. Старая Европа была мир изумительного комфорта, все белье было накрахмалено! Все, везде! Достаточно было позвонить, и к вам являются с чашкой шоколада. Шоколад был тогда в чашках. Должен вам сказать, на условиях совершенной конфиденциальности, но зная вас как честного человека, что в простых людях Болгарии никогда не встречал ни малейшей враждебности. Напротив, глубокое расположение к братскому народу России. В Сербии просил, умолял дать шанс участвовать в общей борьбе, причастность к делу, вы понимаете, ужасная оторванность, страдал невыносимо, окончил медицинские курсы, и вот врач, санитар, тифозный барак. Почувствовав тиф, не покинул поста и продолжал выносить за ранеными все, что только было можно. Три недели в беспамятстве, чудесное спасение. Возвращаюсь с докладом, но Тимирязев уже — увы! Я — к Львову. Делаю шейный знак. Он делает ручной. Я докладываю. Он: такие люди сейчас нужны. Но дальнейшего рассказать не могу, это была самая, самая верхушка. Все это может быть сообщено только лично товарищу Огранову, поскольку он в курсе моего дела и знает, какими связями я располагаю. Вся верхушка, все связи, все шифры мирового масонства, включая русскую эмиграцию, у меня вот здесь. — Он воздел рот-фронтовский кулак. — Но это может быть изложено только в письменном виде и только на высочайшее имя, я имею в виду товарища Огранова, а возможно, и выше. Прошу без обид, такова субординация.
Денисов подробно записал все это и некоторое время смотрел на Остромова выжидательно.
— А вот тут есть сведения, — он хлопнул ладонью по увесистой папке, — что в Сербию вы сбежали от карточного долга, без всякого задания. Я записал, конечно, потому что интересно. Вам бы, Остромов, романы сочинять. Брошюры. В последний раз предлагаю: разоружитесь перед следствием и расскажите о ваших связях с Куцем, проживающим ныне в США. Имея в виду, что у нас тут допросов про ваши художества хватит лет на пять царской каторги, но каторги, Остромов, больше нет. Теперь, Остромов, гуманность. Но мы вам советуем ею не злоупотреблять, так что я вас слушаю.
Вот как, стремительно подумал Остромов. Недооценил всех, начиная с Огранова и кончая гадиной Мебесом. Это схема 3, «Шут», без каких-либо вариантов.
— Я удивляюсь, — залепетал он, — я удивляюсь… Я подчеркиваю, что никогда никаких проявлений враждебности со стороны болгарского народа. По воскресеньям танцы, девушки в лентах бросали цветы, крепкие вкусные напитки в страшном количестве. Что до инсинуаций по женской части, объясняю исключительно чрезмерной податливостью, продиктованной моим феерическим воздействием. Это объяснимо с той точки зрения, что веду преемство непосредственно от Казановы Венецианского, оцените профиль. — Он повернулся в профиль. — Всегда без всяких усилий. Прыгали в постель, как зайчихи, успевай только ловить. Воздействие исключительное на оба пола. Моего поцелуя домогались министры… Если что, держите себя в руках. На дальнейшие вопросы отвечать не могу в силу контузии на японской войне, полученной при защите вертикального отечества. Настоятельно советую освидетельствовать, поскольку в иных ситуациях за себя не отвечаю. Не подходите, я буду кричать. Ах, ах, как я попался! Как же я ужасно попался, не трогайте меня, я ничего не знаю!
Денисов, не отрываясь, писал.
