Стив Тольц - Части целого
Но я не пролежал и пяти минут, как услышал чье-то дыхание. Закрыв глаза, притворился спящим. Не помогло. Дыхание приближалось и приближалось, пока я не почувствовал его на своей шее. Я надеялся, что это не Эдди. Но это был именно он. Перевернувшись, я увидел, что он наклонился надо мной, и в испуге подскочил:
— Что тебе надо?
— Джаспер, чем ты сегодня занимаешься?
— Рассчитываю поспать.
— Я собираюсь помотаться по округе, посмотреть, не удастся ли поправить дела.
— Желаю успеха, хорошего тебе дня.
— И тебе тоже.
Но он не уходил. Хоть это сильно утомляло, я невольно испытал к нему жалость. Иначе не скажешь. Вид он имел бледный, ему явно не хватало любви.
— Не думаю, что ты захочешь составить мне компанию.
Обескураживающее предложение. Мне совершенно не светило провести целый день наедине с Эдди и таскаться с ним по больным. Но куда хуже казалась перспектива оставаться в доме, где властвовала отцовская смерть.
Мы бродили по окрестностям под неумолимым солнцем, и я подумал: «А еще говорят, что в Австралии жарко!» Влажность в горах зашкаливала, и я чувствовал, что даже в желчном пузыре образуются капельки пота. Мы кружили, почти не разговаривая. Когда Эдди молчал, мне казалось, что я единственный на свете живой человек, впрочем, меня не покидало это чувство и когда он говорил. Где бы мы ни оказались, смотрели на нас удивленно. Люди не могли понять, почему мужчина на пятом десятке лет воспылал желанием стать врачом, — видели в этом вызов естественному законопорядку. Эдди старался относиться к их недоумению спокойно, однако его выдержка явно кончалась, и он костерил почем зря пышущих здоровьем, миролюбивых жителей тихой деревни. Не мог снести их благополучия. Даже сопротивлялся тайской традиции по-идиотски улыбаться во всех мыслимых ситуациях, хотя должен был бы себя пересилить, если хотел заполучить пациентов. Улыбка занимала только часть его раздвоенного лица. Истинное лицо характеризовали зло опущенные уголки губ и суицидальное бешенство моргающих глаз.
Мы пообедали у дороги. Ветра я не ощущал, но видел, как качаются ветви деревьев. Поев, Эдди спросил:
— Ты сказал Терри, что вам всем необходимо уезжать?
— Он хочет остаться. Считает, что в доме должно что-то произойти, и желает узнать, что именно.
— Вот как — он так считает? Плохая новость для нас.
Прежде чем Эдди успел что-либо добавить, мы услышали рев мчащегося на полной скорости мотоцикла.
— Видишь, кто там? — спросил Эдди.
— Кто?
— Старый доктор — честолюбивый, ограниченный человек.
Мотоцикл взвизгнул шинами и поднял тучу пыли. Трудно было поверить, что старик способен водить с такой скоростью двухколесный экипаж. Когда мотоцикл затормозил, Эдди приосанился. Неудачнику трудно выглядеть победителем, но и ему хочется принять позу, которая бы ясно говорила, что он тоже что-то да значит.
Врачу было на вид лет шестьдесят, но он отличался мускулатурой олимпийского пловца, и я не заметил в нем никакого самодовольства. Они обменялись с Эдди несколькими словами. Я не понял их смысла, видел только, как расширились глаза моего спутника и потемнело его лицо, и даже испытал облегчение от того, что не понимал языка. Когда врач умчался, я поинтересовался у Эдди, что он сказал, и спросил:
— Он скоро уйдет в отставку?
— Будь все проклято! У него есть молодой ученик, готовый занять его место.
Это был конец. Община не нуждалась в Эдди, и он это понял.
Все, чего мне хотелось, когда я вернулся домой, это поскорее заснуть. Но, оказавшись в спальне, я понял, что это невозможно — главным образом потому, что на краю кровати сидела Кэролайн.
— Сегодня я ходила в деревню, — сообщила она.
— Только, пожалуйста, больше никакого жира с подбородка!
Она подала мне перетянутый нитью кожаный мешочек. Распустив нить, я извлек на свет бусы с тремя нанизанными на них странными предметами. И предположил:
— Кусочек слоновьего бивня и чей-то зуб?
— Тигра.
— Ну конечно. А третий?
— Сушеный кошачий глаз.
— Замечательно. Полагаю, мне необходимо убедить отца, чтобы он носил их на шее?
— Нет, это для тебя.
— Для меня?
— Амулет. — Кэролайн надела на меня бусы и, отклонившись назад, стала разглядывать, будто застыла перед витриной зоомагазина, а я был сидевшим за стеклом щенком с грустными глазами.
— Зачем?
— Оберегать.
— От чего?
— Как ты себя чувствуешь?
— Я? Вроде нормально. Немного устал.
— Как я хотела бы, чтобы ты познакомился с моим сыном!
— Я тоже.
Бедная Кэролайн! Похоже, она сгорала от желания затеять сразу несколько разговоров, но не знала, какой выбрать.
Внезапно она распрямилась.
— Ну ладно. — И вышла через заднюю дверь. Я уже приготовился снять бусы с шеи, но вдруг мне стало страшно остаться без них. Я подумал: человека сводит с ума не одиночество и не страдание — он сходит с ума, если постоянно испытывает страх.
Следующие несколько дней я провел у зеркала и, трогая себя рукой, сопоставлял с тем, что видел. Нос? Здесь. Подбородок? Здесь. Губы? Зубы? Лоб? Здесь! Здесь! Здесь! Бессмысленная перекличка частей лица казалась мне единственным достойным способом скоротать время. Где-то в других комнатах кружили, словно бешеные собаки, вокруг друг друга Кэролайн, Терри и мой отец. Я держался от них подальше.
Много времени проводил с Эдди в его кабинете. Мне казалось, что это он, а не я стал похож на демонстрируемый в замедленной съемке несчастный случай, и я не хотел пропустить представление. Кроме того, подарок Кэролайн пробудил во мне сомнения в собственном здоровье, и я решил: пусть Эдди наблюдает меня. Он устроил мне тщательный осмотр: послушал ленивые удары сердца, проверил вялые рефлексы. Я даже позволил взять у себя кровь, хотя в округе не было ни одной лаборатории, куда бы он мог послать ее на анализ. Эдди просто налил ее в пузырек и отдал мне на память. В итоге он объявил, что со мной все в порядке.
Мы сидели в его кабинете и через стетоскоп слушали радио, когда произошло нечто неожиданное и из ряда вон выходящее — явилась пациентка! Явно расстроенная и взволнованная. Эдди напустил на себя торжественности, и, насколько я мог судить, не поддельной. Я так и остался на краешке стула, а женщина что-то бормотала.
— Доктор очень болен, — перевел мне Эдди и от себя добавил: — Не исключено, что умирает. — Он задержал на мне взгляд, чтобы мне не показалось, будто он улыбается.
Мы втроем погрузились в машину и с головокружительной скоростью понеслись к дому врача. А когда прибыли на место, услышали душераздирающий вой.
— Поздно. Он скончался, — проговорил Эдди.
— Откуда ты знаешь?
— Слышишь причитания?
Он был прав: вой говорил сам за себя. Эдди заглушил мотор, взял медицинский саквояж и пригладил ладонью волосы.
— Но если он умер, что ты собираешься там делать?
— Объявить, что он умер.
— Мне кажется, бьющий нам в уши кошмарный вой уже справился с этой задачей.
— Даже в таких отдаленных деревушках, как наша, действуют определенные правила. Мертвеца необходимо объявить мертвым. — Эдди зашагал к дому, я вздохнул и направился вслед за ним и женщиной.
У кровати почившего доктора собралось с дюжину людей — пришли то ли оплакать покойного, то ли раньше — понаблюдать, как он умирает. Доктор, который еще несколько дней назад носился на мотоцикле, лежал без движения. Недавно я позавидовал его телосложению, но теперь он словно сдулся. Казалось, кто-то с мощным пылесосом забрался к нему внутрь и высосал все, что там было: сердце, грудную клетку, позвоночник. О нем никто бы даже не сказал «кожа да кости» — осталась одна кожа.
Я покосился на Эдди — у него был невинный вид искреннего человека, что, как я решил, далось ему непросто, учитывая, какие мерзкие мысли лезли ему в голову. Сельский доктор умер, теперь все должно решиться между ним и молодым врачом. Я видел, как шел его мыслительный процесс. Главное, не перегнуть палку, доказывая, что его конкурент ничего не соображает в медицине. Эдди распрямился, готовый склонять плакальщиков на свою сторону. Это был его первый выход в роли врача.
С ним говорили тихими голосами, и когда он повернулся ко мне, я заметил в нем признаки помешательства, жестокости, бесстыдства и непорядочности. Поразительное сочетание, которое можно заметить на лице человека в определенное время дня. Эдди отвел меня в сторону и объяснил, что ученик находился в момент смерти у постели наставника и успел объявить его мертвым.
— Не терял времени, гаденыш! — прошипел он.
— Где молодой врач?
— Отправился домой, в постель. Сам тоже явно болен. — На этот раз Эдди не смог скрыть радости. Он спросил, где находится дом ученика, и поехал в ту сторону — как я догадался, лечить больного, насколько возможно небрежнее и нерадивее.
