Канта Ибрагимов - Дом проблем
Мастаев не сомневался, что здесь встретит Кнышева. Правда, судя по всему, Митрофан Аполлонович здесь не главный и это не тот Кнышев, кто может натворить всякое и при этом все равно свой, в чем-то родной. Теперь в глазах Кнышева нет даже искорки прежней близости, наоборот, отчужденность, недружелюбность, если не презрение, и в то же время нет прежней надменности, более уважения, не как к равному, да сопернику.
— Ну, как там в независимой Чечне? Счастливы? Свободны? Как ваш президент-поэт, стихи пишет?
— Вам письмо написал.
— М-да, — словно зная содержание, Кнышев лишь мельком глянул на текст. — На выборы деньги дадим, — от этих слов Мастаев обомлел, а хозяин продолжал: — А вот на пенсии, пособия и прочее — денег нет, только оружием.
— Зачем нам оружие? — возмутился Мастаев.
— Хе-хе, еще пригодится.
— Еще будет война?
— Мастаев, дареному коню в зубы не смотрят.
— Не нужен нам этот «Троянский конь».
— Это не ты решаешь, а руководство. Твое дело — выборы провести.
— А «итоговый протокол» уже готов? — крамольный вопрос задал Мастаев.
— «Итогового протокола» — нет, — жестко ответил Митрофан Аполлонович, — но и выбор у вас не велик.
Именно так и оказалось, никто из достойных гражданских лиц не посмел подать заявку на выборы. А те, кто подумал об этом, подверглись такому силовому давлению, что вынуждены были из республики бежать. А в итоговом списке для голосования остались только те, за кем стояли люди с оружием; словом, как и сказал Кнышев, — выбор был не велик. И эти выборы, а Мастаев уже имел немалый опыт, в плане голосования были самыми демократичными. Активность населения была невероятной — победил, как все посчитали, лучший из худших — правда, уже не генерал — обмельчали, а настоящий полковник, в прошлом — командир полка Советской и Российской армии.
Новый, действительно избранный президент Чечни — президент-полковник, по мнению Мастаева, человек слишком мягкий, открытый, и в нем напрочь отсутствуют тот артистизм и некая высокомерная отстраненность, чем выделялся прежний президент-генерал. Вместе с тем (это тоже мнение Мастаева) это полковник, да, командир полка, пусть даже дивизии, но руководить республикой, тем более такой, как Чеченская, — характера нет, и в подтверждение этого получил Мастаев уведомление — доставить в Москву «итоговый протокол» для утверждения.
«Мы независимы, какая Москва?» — подумал Ваха и выбросил документ, а президент-полковник вызвал и приказал: «Поезжай в Москву с протоколом».
Вот на сей раз Мастаев Кнышева в Москве даже не видел, говорили, что Митрофан Аполлонович в длительной командировке за рубежом. Зато Ваха повидал, и не раз, сына Макажоя, и еще счастье в его жизни — он видел Марию и ее мать, и Виктория Оттовна всплакнула, вспомнив Грозный и Баппу.
Как изначально Ваха задумывал, он после этого совершил очень щедрый жест — вернул Дибировым документы на их квартиру в «Образцовом доме», отчего соседки совсем растрогались. Однако возвращаться в Грозный они теперь не хотят: разные, совсем не хорошие слухи идут из Чечни, говорят, что в республике вводят шариат и вообще — там совсем не спокойно.
Не только Дибировым, но и всем подряд Ваха доказывает обратное: твердя, что наконец-то Чечня независима и начинает строить светлое будущее — все должны принять участие, все должны вернуться. Вернулся Мастаев домой, в так называемую свободную Чечню — Ичкерию, а оказалось, что весь «Образцовый дом», как служебный дом номенклатуры, опечатан, а там, где писалось «Дом проблем», висит объявление: все квартиры принадлежат государству и будут распределены администрацией президента членам нового правительства, и, что самое смешное, ссылаются на какой-то закон о ЖКХ, принятый в тридцатые годы при Сталине.
Вначале Мастаев подумал, что это какое-то недоразумение, а более — первоапрельская шутка — весна на носу. Да вскоре и вправду появились новые жильцы — члены правительства. И тогда Ваха еще надеялся на благоразумие людей: ведь по документам несколько квартир принадлежит ему. А ему даже чуланчик не оставили — устроили комнату для молитв.
Ваха не просто потрясен, он в шоке. Считая, что все это беззаконие, он обратился к самому президенту. В ответ услышал:
— Где жить правительству? «Образцовый дом» изначально строился для нужд власти.
— Я квартиры приватизировал, все по закону, я владелец, вот документы.
— Законы России нам не указ! Все как было в Советском Союзе.
— А чуланчик? Ведь в чуланчике я с матерью жил и при СССР.
— Там комната для молитв — гордись, теперь это храм.
— Храм надо возводить в душе. А вы смешали ленинизм и шариат в «Образцовом доме».
— Мастаев, — все-таки из-за мягкости этот президент так и не перерос полковника, — понимаешь, я политик, не управдом. Разбирайтесь сами.
Стали разбираться, и, наверное, потому что Мастаев по жизни многого не имел и не требовал, стали находить некий компромисс, по крайней мере, как бы ни умалялась былая роль Вахи, а кое-кто его заслуги помнил, посему было решено до восстановления Грозного оставить за ним чуланчик и бывшую квартиру Кнышева, что над чуланчиком, как в доме появились «новые» чиновники — назначенцы из Москвы: Бааев Альберт — министр финансов, Якубов Асад — главный милиционер, и, что самое интересное, Руслан Дибиров — военный комендант «Образцового дома», который, понятное дело, поселился в прежней квартире, на которую Мастаев, в свою очередь, предъявил документы и права.
— Ваха Ганаевич, — по-русски, строго говорил Дибиров, — вы думаете, мы не знаем, что вы агент Москвы и по указке Кнышева постоянно подтасовывали итоги выборов?
— Ты мне смеешь говорить такое? — Мастаев забыл, что Руслан брат Марии. Ну а Руслан с детства помнил нрав соседа, он машинально попятился и все-таки, как спасение, выдал:
— Мы проверим, как ты заполучил эти квартиры. Этим уже занимается наш шариатский суд.
— И ты, муж Деревяко, теперь поборник веры? — тут Мастаев понял, что в этом мире произошли какие-то перемены, а может, наоборот, ничего не произошло. По его сознанию, если Руслан Дибиров посмел выступить против него, то Дибиров — поборник нового, зарождающегося, новый герой. А сам Мастаев — уже вчерашний герой, герой, сегодня тормозящий развитие человечества, в данном случае маленькой Чечни.
Однако если мыслить по-прежнему, как учили, то есть по-ленински, то Дибиров — истинный большевик; по крайней мере так он стал выглядеть, когда надел свою кожанку, вызвал по рации охрану и угрожающе выхватил пистолет.
Быть может, все это имело бы моментальный эффект, если бы не навыки Мастаева, который, действительно, умел владеть оружием, да и своим телом, особенно ногами, по молодости отфутболившими не раз по заднице соседа. Вот в этом ничего не изменилось. И, отняв у нерадивого коменданта пистолет, Ваха только зашел в свой чуланчик, как заметил в окно — другой сосед Якубов со своей милицией на его чуланчик наступают. Вновь воспользовался Ваха потаенным лазом Кнышева. Через день он был в горах, где бросил клич средь своих оставшихся в живых боевых соратников. С этим небольшим, но боеспособным отрядом он появился во дворе «Образцового дома». И надо же такое — его соседи с детства в его чуланчике, под охраной, вроде в помещении для молитв. Обезвредив немногочисленную охрану, Ваха ворвался в родной чуланчик, а там Якубов, Бааев и Дибиров водку жрут.
