Салман Рушди - Сатанинские стихи
Дела (дела насущные) шли совсем не так, как планировалось. Алли возмутил тот напор, с которым Сисодия, Баттута и Мими принялись перекраивать жизнь Джабраила, до краёв наполнив его гардероб и ежедневное расписание и переселив его из квартиры Алли под предлогом того, что для «постоянных связей» ещё не пришла зрелая пора, «умудрённость». После некоторого времени пребывания в Ритце кинозвезда получила три комнаты в пещероподобной, шикарно спланированной квартире Сисодии в старом корпусе особняка возле Гроссвенор-сквер, с искусно декорированными под мрамор полами и ажурными портьерами на стенах. Собственное пассивное принятие Джабраилом этих изменений было для Алли самой важной из приводящих её в бешенство причин, и она начала постигать всю широту шага, который он предпринял, оставив позади всё то, что, несомненно, являлось его второй натурой, и приехав в Лондон, дабы найти её. Теперь, когда он погружался обратно в эту вселенную вооружённых телохранителей и хихикающих девиц с завтраками на подносах, избавится ли он от неё столь же драматично, как вступил в её жизнь? Не она ли помогла ему спланировать то возвращение к прошлому, которое оставит её истончившейся и иссохшей? Джабраил выглядывал из газет, журналов, телевизоров, с множеством разных женщин под боком, глупо улыбающийся. Она ненавидела всё это, но он не хотел её понять. «Чего ты волнуешься? — отмахнулся он, развалясь на кожаном диване размером с небольшой грузовичок. — Это только горячие возможности: бизнес, ничего более».
Хуже всего: он стал ревновать. Когда он перестал принимать сильнодействующие лекарства, а его работа (равно как и её) вынудила их больше времени проводить порознь, к нему снова вернулась эта иррациональная, бесконтрольная подозрительность, которая прежде привела к нелепой ссоре из-за мультипликационных кадров Брунела. При каждой встрече он пропускал её сквозь мельничные жернова, скрупулёзно допрашивая: где она была, кого видела, что делала, изменяла ли она ему? Она чувствовала, что задыхается. Его умственная болезнь, новые влияния на его жизнь, а теперь ещё эти ночные допросы с пристрастием: казалось, что её реальная жизнь, всё то, в чём она нуждалась, всё то, к чему она стремилась и за что боролась, погребается всё глубже и глубже под этой лавиной несправедливостей. Как насчёт того, что нужно мне, хотела крикнуть она, когда у меня будут нормальные условия для жизни? Доведённая до края самообладания, она обратилась, как и в прошлый раз, за материнским советом. В старой отцовской студии в доме на Москоу-роуд (которую Алиция содержала в том порядке, который нравился Отто, — разве что теперь шторы были раздвинуты, дабы впускать столько света, сколько могла предоставить Англия, да в стратегически важных точках стояли вазы с цветами) Алиция смогла сперва предложить ей не более чем мировую усталость.
— Вот так мужчины душат все женские начинания, — сказала она без недоброжелательности. — Так что добро пожаловать в наше женское племя. Я вижу, для тебя это необычно — терять контроль над ситуацией.
И Алли призналась: она хотела оставить его, но поняла, что не может. Не только из-за чувства вины, которое преследовало бы её, если она бросит человека с тяжёлым недугом; но и из-за «великой страсти», из-за того слова, что до сих пор иссушало её язык, когда она пыталась произнести это.
— Ты хочешь его ребёнка, — подняла палец Алиция.
Алли сперва вспыхнула:
— Я хочу своего ребёнка, — но затем, вдруг умолкнув и потупя взор, тихо кивнула, готовая расплакаться.
— Ты хочешь устроить свою главную проверку, — успокоила Алиция.
Как давно прежде они так же держали друг друга за руки? Слишком давно. И, может быть, это — последний раз… Обняв дочь, Алиция молвила:
— Так что вытри слёзы. Теперь послушай хорошую новость. Твои романы можно снимать на плёнку, но и твоя старая мать всё ещё в отличной форме.
Был профессор американского университета, некто Бонек{999}, большой специалист в генной инженерии{1000}.
— Только не говори, милочка, что что-нибудь понимаешь в этом, это не только Франкенштейн{1001} и кембриджские овцекозы{1002}, у генной инженерии есть и множество полезных применений, — сказала Алиция с заметной нервозностью, и Алли, преодолев удивление и собственное стыдливое несчастье, взорвалась судорожным, перемежающимся всхлипами смехом; к которому присоединилась и мать.
— В твоём-то возрасте, — захлёбывалась Алли, — ты бы постыдилась.
— Ладно, не будем, — возразила будущая миссис Бонек. — Профессор, к тому же — Стэнфорд{1003}, Калифорния{1004}, так что это ещё и солнце. Я не пожалею времени на загар.
*Обнаружив (донесение об этом было случайно найдено в ящике стола в палаццо Сисодии), что Джабраил организовал за ней слежку, Алли, наконец, решилась на разрыв. Она набросала записку — Это убивает меня, — вложила её в донесение, которое вернула в ящик; и ушла, не прощаясь. Джабраил не стал ей звонить. Он репетировал в эти дни своё грандиозное возвращение на публику в последнем цикле популярных сценических песенно-танцевальных шоу с участием индийских кинозвёзд, организованных одной из компаний Билли Баттуты в Эрлс Курте{1005}. Он должен был стать незаявленным, неожиданным гвоздём программы и репетировал танцевальную программу шоу с хоровой озвучкой несколько недель: таким образом он заново знакомил себя с искусством сценической речи на фоне живой музыки. Слухи о том, кем является Таинственный Незнакомец, или Тёмная Звезда, тщательно распространялись и отслеживались промоутерами Баттуты, а рекламному агентству Паулина было поручено разработать серию «задиристых» рекламных роликов для радио и местную сорокавосьмистраничную постеровую кампанию. Появление Джабраила на сцене Эрлс Курта — он должен был спуститься с небес, окружённый облаками картона и дыма — предполагалось сделать кульминацией английской части его возвращения к суперславе; следующая остановка — Бомбей. Покинутый, как назвала бы это Аллилуйя Конус, он снова «отказался ползать» и погрузился прямо в работу.
Следующим свидетельством того, что всё пошло наперекосяк, явился арест Билли Баттуты в Нью-Йорке из-за его сатанинской аферы. Алли, прочитав об этом в воскресных газетах, проглотила свою гордость и подозвала Джабраила из репетиционного зала, чтобы предупредить его против сотрудничества с такими откровенно преступными элементами.
— Баттута мошенник, — уверяла она. — Всё, что он творит — перфоманс, фальшивка. Он хочет убедиться, что сделает хит с Манхэттенскими вдовами, и для этого сделал нас своей пробной аудиторией. Эта козлиная бородка! И студенческая куртка, бог ты мой: как мы опустились для такого?
