Ахмед Рушди - Сатанинские стихи
Обзор книги Ахмед Рушди - Сатанинские стихи
Ахмед Салман Рушди
САТАНИНСКИЕ СТИХИ[1]
Посвящается Мэриан[2]
Сатана подобен бродяге, неприкаянному скитальцу: он лишен какого-либо постоянного местопребывания; хоть и имеет он, благодаря своей ангельской природе, своего рода империю в воде или в воздухе, все же несомненная часть его наказания в том, что он… лишен любого определенного прибежища, или места, являющегося единственной его опорой.
Даниель Дефо, История Дьявола[3]I. Ангел Джибрил
1
Кто же из нас первым упадет
Вдребезги на Тауэрский мост?..
— Чтобы вам родиться вновь, —
пел Джибрил Фаришта,[4] кувыркаясь в небесах. —
Прежде надо умирать.
Хо джи! Хо джи![5]
Чтоб на грудь земли упасть, прежде следует взлетать.
Тат-таа! Така-тум![6]
Как начать смеяться вновь, если слезы не ронять?
Как любовь завоевать, если прежде не вздыхать?[7]
Если Вы хотите родиться снова, любезный[8] …
Прямо перед рассветом одного зимнего утра, в день Нового года или где-то рядом, два настоящих, совершеннолетних, живых человека падали с чудовищной высоты — двадцати девяти тысяч и двух футов,[9] — спускаясь к Английскому каналу[10] без помощи парашютов или крыльев, прямо с ясного неба.
— Внемли мне, смерть придет, внемли мне, внемли мне,[11] — и так далее, под алебастровой луной, пока громкий крик не пронзил ночь:
— К дьяволу Ваши мелодии, — летел хрустальный голос сквозь ледяную белизну ночи, — Вы лишь кривляетесь, как в кино, пытаясь подражать вашим певцам, так избавьте же меня от этого адского шума!
Джибрил, немелодичный солист, плясал в лунном свете, исполняя свою импровизированную газель,[12] плыл в воздухе, чередуя брасс и баттерфляй, сжимаясь в комочек — один против квазибесконечности квазирассвета, — принимая геральдические позы — необузданные, наигранные, — противопоставляя гравитации — левитацию.[13]
Теперь его голос скатился до сардонического:
— А, это Вы, Салат[14] — баба, как здорово! Ух ты, старина Чамч! — обратился он к падающему рядом с ним головой вперед, как бесплотная тень, субъекту в сером костюме и в застегнутом на все пуговицы жакете, с раскинутыми в стороны руками и в будто бы само собой разумеющемся неправдоподобном котелке боулера,[15] с выражением ненависти к прозвищам. — Эй, Вилли![16] — завопил Джибрил, снова перевернувшись из-за этого. — Благословенный[17] Лондон, бхаи![18] Мы прибыли сюда! Эти ублюдки там никогда не узнают, чем были поражены. Метеором, или молнией, или карой Божьей. Из тонкого воздуха,[19] бэби![20] Дхаррраааммм![21] Бум, нет? Какое явление, яар![22] Клянусь: плюх!
Из тонкого воздуха: Большой взрыв — и пали звезды.[23] Универсальное начало, миниатюрное эхо рождения времени… Огромный авиалайнер Бостан,[24] рейс АI-420,[25] внезапно раскололся высоко над большим, гниющим, прекрасным, белоснежным, освещенным городом, Махагони,[26] Вавилоном,[27] Альфавилем.[28] Но Джибрил уже назвал его, и я не буду вводить вас в заблуждение; Благословенный Лондон, столица Вилайета,[29] мигал мерцал переливался[30] в ночи. Едва недолговечное раннее солнце пронзило сухой январский воздух над вершинами Гималаев,[31] вспышка исчезла с радарных экранов, и тонкий, разреженный воздух наполнился телами, спускающимися с Эвереста[32] катастрофы в молочную бледность моря.
Кто я?[33]
Кто здесь еще?
Самолет, треснувший пополам; стручок, разбрасывающий свои споры;[34] яйцо, раскрывающее свою тайну.[35] Два актера — гарцующий Джибрил и разодетый в пух и прах господин Саладин[36] Чамча[37] с нелепыми запонками — падали, подобно лакомым крупицам табака из сломанной старой сигары. Выше, позади, ниже них повисли в пространстве откидные кресла, стереофонические наушники, тележки с напитками, пакеты для блевотины, посадочные талоны, беспошлинные видеоигры, соломенные шляпки, бумажные стаканчики, одеяла, кислородные маски. Также — более чем несколько мигрантов на борту,[38] да, необходимое количество жен, с пристрастием допрошенных бдительными официальными властями о длине и различиях родинок на гениталиях их мужей, и некоторое число детей, в чьей законнорожденности у британского правительства были серьезные основания сомневаться, — смешанные с остатками самолета: одинаково фрагментированные, одинаково абсурдные; здесь парили обломки душ, разрушенные воспоминания, сброшенные личины, разрозненные наречия, раскрытые тайны, непереводимые шутки, сломанные будущности, потерянные любови, забытые значения пустых, громких слов родина, имущество, дом. Пораженные этим несколько нелепым взрывом, Джибрил и Саладин стремительно падали подобно пучкам травы, выпавшим из небрежно разинутых аистиных клювов,[39] и оттого, что Чамча падал головой вперед, в положении, предпочтительном для младенцев, входящих в родовой канал, он начал чувствовать некоторое раздражение из-за отказа своего спутника падать этим простым манером. Саладин пикировал, тогда как Фаришта ловил воздух, обнимая его руками и ногами, молотя его, как уставший актер, потерявший чувство меры. Ниже, скрытые облаком, ожидали их появления неторопливые холодные воды Английского пролива, где должно было состояться их водяное перерождение.
— Разодет я, как картинка, — пел Джибрил, переводя на английский старую песню в подсознательном трепете перед древней сверхдержавой:
— Я в английских ботинках,
В русской шапке большой,
Но с индийской душой.[40]
Облака пузырились под ними, и — возможно, благодаря мистической силе их общего сверкающего нимба, уподобившего молотам рассвета могущественное вращение грозовых туч, а может быть, из-за этой песни (один исполняет, другой — освистывает исполняемое), или это был их бред, порожденный взрывом, спасший их от полного предвидения неизбежного… но, какова бы ни была причина, эти двое, Джибрилсаладин Фариштачамча, приговоренные к бесконечному и все же близящемуся к завершению ангельскомудьявольскому падению, не заметили момента, когда начался процесс их трансмутации.[41]
Мутации?
Дасэр;[42] но не случайной. Там, в воздушном пространстве, в этой мягкой, незримой области, благодаря возможностям прежних веков породившей многие возможности веков новых; ставшей теперь одной из важнейших сфер взаимоотношений, дорогой для путешествий и полем для битв; маленькой планетой-в-себе[43] и вакуумом могущества, наиболее опасной и уязвимой из сфер,[44] иллюзорной, прерывистой, метаморфической (ибо когда ты бросаешь все на ветер, все становится возможным), — там, в вышине, в наших безумных актерах происходили перемены, могущие порадовать сердце старого господина Ламарка:[45] под чрезвычайным давлением окружающей среды они приобретали необходимые характеристики.
Какие же характеристики? Подождите; вы полагаете, что Творение совершается в спешке? Нет же, так не получить откровения… Взгляните же на этих двоих. Заметили что-нибудь необычное? Только лишь два коричневых человека, упорно падающих, и ничего особенного; может быть, вы решили, что они вознеслись чересчур высоко, прыгнули выше своей головы, подлетели слишком близко к солнцу,[46] — так?
Не так. Слушайте:
Господин Саладин Чамча, потрясенный шумом, исходящим из глотки Джибрила Фаришты, сопротивлялся при помощи собственных песнопений. Песней, которую слышал Фаришта в невероятном ночном небе, была старинная лирика господина Джеймса Томсона, тысяча семисотый[47] — тысяча семьсот сорок восьмой — …по команде Небес, — сквозь шовинистически бело-сине-красные[48] от холода губы просачивалось пение Чамчи, — родилааааась из лазуууури… — Устрашенный, Фаришта пел все громче и громче об английских ботинках, русских шапках и безупречно субконтинентальных[49] сердцах, но был не в силах заглушить дикий рев Саладина:
