Джеймс Риз - Книга теней
Но однажды, когда она была уже на склоне лет своих, приключилось несчастье. Некое заклинание сработало не так, как было задумано. Никому не известно, чего она добивалась. Ее «Книга теней» ничего об этом не говорит, в ней нет ни записи о полученной плате, ни упоминания о какой-либо обещанной выгоде… Но вышло вот что.
Каким-то образом Грета наложила заклятие на всю Солонь, область Франции, покрытую в те времена – как, впрочем, и теперь – болотами. Земля там бесплодная, летом царит ужасная сырость, а зимой все покрывается льдом. И говорят, что если какой-либо из французских провинций угрожает недород, то это значит, в Солони уже свирепствует голод. Как раз туда и направилась Грета по какому-то делу, доброму или злому, объехала весь край вдоль его границ и все время призывала проклятия на чью-то голову.
Примененные заклинания, по словам Инессы, подробно описывались в Гретиной «Книге». Они очень просты, а сопутствующие им колдовские действия еще незамысловатей. Все, что для них нужно, – это сенная труха и костяная мука. Сами заклинания Инесса привести отказалась. Они не для записи, сказала она. Слишком сильные. Они принесли смерть. Ибо через два месяца после наложенного Гретой заклятия в крае погибли посевы, и без того жалкие, а урожай ржи поразила какая-то невиданная болезнь. Но голодным крестьянам все равно пришлось есть зараженную рожь, испещренную пятнами какого-то похожего на плесень грибка и кишащую насекомыми. Оказалось, что поразивший рожь странный грибок вызывает видения. Такие страшные, что страшней не придумать.
Все люди в крае видели их, эти жуткие сны, хотя никто не спал. Доктора и всевозможные знатоки растений, начиная с агрономов и заканчивая специалистами по месмеризму, потянулись в Солонь со всей Франции. Но долго там не задержались. В парижских газетах описывалось, как вроде бы находящиеся в здравом уме крестьяне уверяли, будто покрыты муравьями, заживо их поедающими. Огромными рыжими муравьями размером с кулак мужчины. Муравьев эти несчастные видели только на себе. Не просто видели, а чувствовали, как те тысячами вгрызаются в плоть, пожирая сперва пальцы, затем члены, затем… (Тут пьяная Инесса принялась, изображая муравьев, «глодать» плоть своего предплечья.)
Дела шли все хуже и хуже. Сосед восставал на соседа. Дрались члены семьи, забивая слабейших до смерти. Доходило и до людоедства, так что воображаемые муравьи не одни ели человечье мясо. У крестьян, томимых голодом, помрачался рассудок; голодные, одичавшие дети сбивались в стаи, чтобы сообща добывать пропитание, – рассказывали, как ватага из десяти мальчишек в возрасте от двух до шести лет завалила быка; матери поедали своих младенцев.
Той ужасной осенью в крае был собран кровавый урожай – урожай человеческих жизней.
Трупы сошедших с ума страдальцев сволакивали в ямы и поскорей засыпали известью, иначе еще живые собратья тотчас прыгали на них, чтобы устроить страшное пиршество.
Люди семьями бродили по обочинам дорог в поисках падали; они могли наброситься и на одинокого путника, и на кошку или собаку, и на человека, которого знали с детства; порой нападали они и друг на друга – и все время чесались, счищая невидимых муравьев, пока не расчесывали кожу до мяса, до кровоточащих ран, которые вскоре начинали гноиться и чернели от занесенной в них заразы.
Сотни умерли страшной смертью. И счастливы были те из выживших, кто сошел с ума навсегда, ибо как можно жить с полной ужасов памятью о том, что с тобой произошло, с осознанием того, что ты натворил?.. Да, черное проклятье поразило край, то была чума, поразившая душу и разум. И все это – дело рук одной ведьмы.
Инесса не знала дальнейшей судьбы Греты. Ее «Книга теней», припоминает Инесса, обрывалась на очередном эпизоде происшедшей трагедии – с еще большим количеством жутких подробностей, как уверяла Инесса, чем в ее пересказе, который был изрядно смягчен.
Мы были поглощены рассказом Инессы. Я исступленно записывала… Но все-таки мы слушали и не слышали. Никто из нас не извлек урока. Потому что к концу ночи, выпив изрядное количество vinum sabbati , мы, следуя призыву Софии, все тринадцать сестер, включая посвящающую сестру, почетную фрейлину и саму хозяйку Эсбата, перешли в сад и плясали, плясали…
Ночь была тихой и светлой. В осеннем воздухе уже чувствовался зимний холодок, и ущербная луна висела над нашими головами, словно лезвие секиры. (Кто знает, насколько хуже бы обернулось дело, случись полнолуние?)
Музыка отсутствовала – забыта была моя золотая лира! – но сестры пели. А Инессе, Софии и Германсии вдруг пришла в голову мысль танцевать в чем мать родила. Они сбросили одежду на траву. «Куда лучше, – говорили они, – встречать восход луны вот так». Несколько других приспустили платья, оголив груди. (Я предпочла этого не делать.) К счастью, высокая стена, ограждающая мой сад, исключала возможность того, что соседи станут за нами подглядывать, но я все же боялась, что наше пение может их разбудить; прибегнув к помощи Теоточчи, мне удалось заставить сестер петь шепотом. Вскоре, однако, настал момент, когда мне стало уже все равно, услышат нас или нет. Нужно ли удивляться, что Инесса в пьяном кураже не смогла удержаться, выболтала заклинание Греты? Мы и в саду образовали круг, когда стали плясать, и теперь замерли, слушая – нас не пришлось об этом просить, – как Инесса сообщает нам слова заклинания и объясняет, что нужно делать, чтобы оно сработало. У Ренаты оказалось немного трухи, но костной муки ни у кого не нашлось. Тогда каждая пошарила в кошельке и в карманах и бросила щепотку того, что там обнаружила, на середину круга – добавляя еще по клоку волос. Свой вклад я сделала непроизвольно. Зелия подкралась сзади и отхватила мой локон ножницами для стрижки овец, а затем бросила его в первую из двух ямок, выкопанных в саду, – каждая из сестер сделала по очереди то же самое.
Чего я тогда не знала, так это того, что София воспользовалась последним перерывом, чтобы сбегать в сад и… помочиться в лунки. И теперь, положив между ними камень, она вытащила лоскуток темной ткани, запихнула его в «благословленную локонами» лунку, вынула, шмякнула на камень и запричитала:
Лоскуток о камень – влет
С пути вихри все собьет;
В честь попон ведьмы, смерч, лети —
Пока она не запретит.
Мы быстро переделали заклинание Греты в песенку и запели ее, отплясывая любимый танец Софии… Он был очень прост, его знали многие сестры; исполняя его, следовало развязать три узелка на кожаных шнурках разной длины и таким образом вызвать «самый своенравный из всех ветров». Тем не менее София клялась, что ей никогда не удавалось вызвать ничего более опасного, чем одна-две грозовые тучки – ну, может, еще пару капель дождя… (В протоколе записало кратко: «Мы танцевали и танцевали. Танцевали и пели». Хотелось бы знать, я действительно так напилась или находилась под властью каких-то чар? Как хозяйка Эсбата я в тот момент оказалась полным ничтожеством, но кто бы на моем месте смог одновременно плясать, петь и вести записи? А уж я-то и пела, и плясала, могу вас уверить.)
