Лучшая страна в мире - Лу Эрленд
На Уллеволсвейен я поравнялся с домом, где живут кронпринц с Метте-Маритой. Я поднимаю голову и бросаю взгляд на верхние окна в надежде увидеть кого-нибудь из них; кронпринц наверняка бывал в Финляндии, подумал я; конечно же, он побывал там с визитом, иначе и быть не может, побывал с государственным визитом; вероятно, ездил с отцом, с королем, и такой визит не мог не произвести глубокое впечатление, государственный визит не может не производить глубокое впечатление, так ведь, потому что государе темп или визит — это всегда торжественное и праздничное событие, и, в то время как все остальные посетители Финляндии отправляются в обыкновенные кафешки и пьют обыкновенное пиво и не видят целостную картину — картину Финляндии в целом, кронпринцу наверняка была устроена встреча в лучших финских традициях, в самых финских салонах, я так и вижу, как это было, кронпринцу показали здания, которые некогда служили летней резиденцией русских царей и царской семьи, и его угощали самыми финскими кушаньями на финских тарелках, сохранившихся от царских времен, и он получил кучу финской информации, ему преподнесли целостную картину — картину Финляндии в целом, и преподносили подарки, самые финские из всех подарков, какие только можно себе представить, и, в то время как обыкновенные посетители Финляндии видят обыкновенные финские озера, кронпринцу показали самые финские озера Финляндии, самые финские сауны, он встречался с самыми финскими людьми, с теми, кого извлекают на свет именно в связи с королевскими государственными визитами, кто отличился выдающейся финскостью, прославился финскими подвигами или как-то иначе проявил свою финскость, вот с какими людьми встречался кронпринц, мне же, если бы я, предположим, поехал в Финляндию, не видать их как своих ушей, сколько бы я там ни прожил; впрочем, если честно, я надеюсь, что как-нибудь обойдусь без поездки, потому что не люблю путешествий; путешествие — это течение, оно как вода; хотя об этом я, кажется, уже говорил. Тут меня осенило, какой великолепный источник информации кронпринц, он мог бы сыграть ключевую роль во всем задуманном проекте, но кронпринц недоступен, так близок и одновременно так далек от меня, словно находится в другом времени и пространстве, он мог бы поведать мне все о Финляндии, живо и увлекательно изложить все, что относится к той прекрасной стране, о которой мне надо сделать брошюру, но о которой я, к сожалению, как ни прискорбно в этом признаться, ничегошеньки не знаю.
В данный момент я в Согне. На улице Согневейен. Вот средняя школа согнского района. Сплошной Согн. А впереди расстилается пустырь, на котором расположена коммунальная автомобильная площадка. Я нарочно шел кружным путем, чтобы оттянуть свой приход, но, сколько ни кружи, в концов оказываешься там, куда шел, рано или поздно ты все равно приходишь к цели, и вот я пришел. Передо мной стоит домишко, больше похожий на ларек, торговый павильон, увеличенный павильон, туда-то мне и надо войти. Внутри сидят сторожа и сторожат машины, чтобы ты не мог просто пойти и забрать свою машину, чтобы никто не уехал, не заплатив. Ты заходишь в павильон, рассчитываешься и получаешь жетон, который затем вставляешь в автомат рядом со шлагбаумом, тогда шлагбаум поднимается и ты можешь ехать, скатертью дорога. Езжай куда хочешь, и никому нет до тебя дела. Рассчитался, и ступай на все четыре стороны, больше можешь не возвращаться, если, конечно, ты способен запомнить парковочные правила, в особенности роковой § 12, а если нет, если будешь забывать его, как я, тогда получится как со мной — будешь каждый год выручать свою машину со штрафной площадки. В домишке за перегородкой со стеклянным верхом сидят двое дежурных. Одного я узнал, мы встречались в прошлом году. Это мужчина в расцвете лет, как сказал бы он сам; на мой взгляд — брюзгливый старикашка; я не забыл, как он издевался надо мной в прошлый раз, когда я пытался договориться с ним по-хорошему. Я решил, что не пойду к его окошечку. Пойду ко второму. Там сидит девушка. Ну какая она мне девушка! Правильнее будет сказать — сидит молодая дама. Но я редко употребляю слово «дама», оно тянет за собой целый шлейф всякой всячины. Молодая женщина, вот кто она такая. В том окошке сидит молодая женщина. Она моложе меня. У нее приятное лицо, и она не помнит меня по прошлому году, в прошлом году ее здесь не было, во всяком случае не было в тот день, когда я приходил за своим автомобилем, после того как его эвакуировали сюда второй год подряд; а это существенная разница: одно дело — твою машину эвакуируют два года подряд, и другое дело — три года подряд. Два — это два. Это не система. Это лишь па одну единицу больше, чем один. На этом не построишь статистику. Л вот три — уже совсем другое число! Это начало чего-то продолжительного. Три — это уже близко к тому, чтобы стать привычным. Два — это случайность, но три — это уже не так случайно, три уже говорит что-то о характере личности, оно намекает на то, что можно назвать изъяном, каким-то особым состоянием, хроническим состоянием, которое скорее всего не поддается лечению; вот именно, ведь в слове «хронический» уже заложено это значение — раз хронический, значит, неизлечимый, об этом не стоило и распространяться; «неизлечимый» было ненужным добавлением, как говорится, масло масляное, это называется плеоназм, я еще со школы запомнил, как это называется; «всадник верхом на коне» — вот школьный пример плеоназма, после «хронического состояния» надо было ставить точку, «хроническое» — и точка. Я болен. Я — больной человек. И разница между двумя и тремя гораздо больше, чем между тремя и четырьмя. Несравнимо больше. А я уже пересек эту магическую черту, стену между двумя и тремя. Отныне все может случиться. То же самое повторится и в следующем году. Этому суждено повторяться. И любые попытки помешать этому бесполезны.
Я вхожу в дом или павильон, это уж как посмотреть, однако, по-моему, он выглядит скорее как павильон, хотя задуман был как дом; ступеньки у входа павильонные и занавески павильонные, и в любом другом месте это считалось бы павильоном, например на ипподроме это несомненно называлось бы павильоном, где можно получить совет, на какую лошадь надо ставить, или купить колбасы или еще что-нибудь из того, что необходимо посетителю скачек, хотя бы курево; и в торговом центре сельской местности это тоже считалось бы павильоном — павильоном, где продаются гамбургеры, и по сто шестьдесят граммов, и по двести тридцать граммов, а также жареный картофель, который, между прочим, привозят из Бельгии; кстати, если бы я писал брошюру о Бельгии, то мог бы даже не вспоминать про воду, зачем поминать то, о чем лучше молчать; образ Бельгии не связан для нас с водой, хотя там есть портовые города, а как же иначе — портовые города есть в Бельгии, но это не главное, о чем мы думаем, когда говорим о Бельгии, так что можно спокойно обойтись без упоминания о воде; но эта брошюра не про Бельгию, а про Финляндию, и это меня раздражает; раздражает, надо сказать, все сильнее, меня раздражает, что надо писать именно о Финляндии, точно и без нее мало на свете воды, а тут еще и Финляндия, где почти двести тысяч озер и в них сплошная вода, а вода — это измены и перемены, и если посмотреть в будущее, то она не оставит на земле ни единого камня, а я смотрю именно с точки зрения будущего, потому что все относится к будущему; нет ничего, что относилось бы только к настоящему; в будущем-то все и произойдет, желаемое и не желаемое нами, и пропади оно пропадом, все нежелаемое!
Перед окошечком, в котором сидит молодая женщина, стоит человек и расплачивается, выкупая свою машину, а перед вторым окошечком, где сидит старым брюзга, нет никою. Дилемма! «Ближайший в очереди, прошу сюда!» произносит вредный старикашка. Это он мне. Ближе всех — я. Я для него ближайший, все мы друг другу — ближние, а сейчас ближний я, кроме меня, нет никого. Одним словом, получается двоякий смысл. Тонкий старичок! Как видно, я его недооценивал. Но я стою, как стоял, и упорно не подхожу к его окошечку; ему приходится повторять свое приглашение — пожалуйста, мол, подходите! «Я подожду, — говорю я старикашке. — Я с ней хочу говорить», — объясняю я, кивая в сторону молодой женщины, с которой хочу говорить, потому что старикашка мне не понравился и у меня нет желания с ним общаться. «Слушай, а ты ведь, кажется, был у нас в прошлом году, верно?» — спрашивает он меня. Прикидываюсь удивленным. Вот этого-то я и боялся все время. «Это ты мне?» — удивляюсь я, указывая на себя большим пальцем, большим пальцем очень удобно тыкать в свою сторону, поскольку это единственный палец, который от природы повернут назад, к себе, в то время как остальные пальцы указывают вперед, на окружающий мир, на все то, чего мы не понимаем и в чем никогда не научимся разбираться. Он утвердительно кивает и говорит, что узнал меня. Я выражаю сомнение. «Не припомню, чтобы я тут бывал», — сказал я и, значит, опять соврал. Надо как-то последить за собой, а то больно много я вру. Обыкновенно я сначала хорошенько подумаю, прежде чем соврать, потому что врать неприятно, а тут вот не подумал, бывают такие ситуации, когда поневоле приходится врать, и здесь как раз сложилась такая ситуация, но гооврить, что я не приходил сюда в прошлом году, значит, врать, — одним словом, сплошное вранье от начала и до конца. «А разве в прошлом году твою машину не забирали к нам на площадку? — задает он новый вопрос и прибавляет: — В прошлом году много машин забрали. Рекордный был год. Прямо урожайный для тех, кто тут работает, и для коммуны. Они нам несколько раз дарили торты; хорошие люди сидят у нас в управлении, очень хорошие. Так, значит, твою не забирали?» Я мотаю головой, сажусь на скамейку и беру первый попавшийся еженедельник. Отделался. Старикан встает, выходит из-за перегородки, отправляется на крыльцо и закуривает сигарету. Конечно же, он — курящий. Именно такие и бывают курильщиками, думаю я. Одна треть взрослого населения Норвегии курит ежедневно, и он принадлежит к этой трети, а другие, вроде меня, стоят в очереди, но я ясно показал ему, что не пойду к нему стричься, я выбрал другого мастера, так что он может выйти на перекур. Я читал об этом. О курении. О никотине. Существует целый ряд способов введения в организм никотина, курение всего лишь один из них, зато наиболее эффективный. Как только вы втянули в себя никотин, он тотчас же попадает в нужную точку мозга, тютелька в тютельку куда следует, и вызывает там желаемый эффект, гам для него самое раздолье, никотин оказывает на курильщика успокаивающее и одновременно взбадривающее действие. Расслабляет и поднимает тонус. Двойной эффект почти что противоположного характера. То, что они получают, — это же просто фантастика, думаю я, а он стоит на крылечке и покуривает, раз за разом подносит сигарету ко рту и затягивается. Но вот освободилось второе окошечко. Предыдущий клиент рассчитался — заплатил, что было положено, получил свою квитанцию и жетончик, вроде тех, которые дают в кемпинге, чтобы ты мог принять душ, и направился к выходу, нельзя сказать чтобы очень уж довольный, но все-таки самая неприятная часть процедуры для него уже позади, и теперь он хочет как можно скорее добраться до своей машины и уехать, чтобы думать уже о другом, забыв пережитое унижение и свою досаду на то, что за здорово живешь только что выбросил несколько тысяч крон; надо поскорее вернуть выброшенные деньги, написано на его лице; похоже, он — предприниматель, такой же как и я, а значит, он — хозяин своего времени, со всеми вытекающими отсюда преимуществами и неудобствами, так что поработает несколько дней побольше и покроет убыток — вот что он, по-моему, думает. Молодая женщина смотрит на меня. По-видимому, она слышала, что я отказался от услуг ее коллеги, и теперь ей интересно узнать почему. В мире идеальном я бы так прямо ей и сказал, что не хочу иметь дела с ее коллегой, потому что от него несет табаком и потому что он вредный, сварливый и старый, а хочу иметь дело с ней, потому что от нее хорошо пахнет, потому что она приветлива и молода, и очаровал бы ее такими словами, она попросила бы меня подождать конца рабочего дня, и ждать пришлось бы недолго, и вот мы бы нашли друг друга, а она бы еще в придачу подарила бы мне жетончик или два, чтобы выручить меня заодно и на следующий раз, и все это положило бы начало красивой дружбе. Но это все мечты. Мир далек от идеала. У меня комплексы, у нее комплексы, и все человеческие отношения — это вода, компромиссы, перемены, надо подлаживаться друг к другу — ты мне, я тебе, а я ненавижу подлаживаться, ненавижу, когда ты мне — я тебе, и отношения меня страшно тяготят, потому что они ведут к изменениям, они вынуждают тебя изменяться, а когда ты изменяешься, она разочаровывается в тебе, ей не нравится, что ты стал не такой, как раньше, а если ты не меняешься, ей тоже не нравится, что ты не растешь и не меняешься, а стоишь на месте, так что в любом случае ты проигрываешь; разумеется, в промежутке порой выпадают прекрасные ситуации, но ведь только в промежутке и порой, то есть в промежутках этого промежутка, то есть в общем и целом это все-таки изменения и компромиссы, и ну их ко всем чертям! Я сам замечаю, что преувеличиваю, ну и пропади оно все пропадом. Включая преувеличения.
