Анник Кожан - Наложницы. Гарем Каддафи
Еще я открыла для себя, что большинство девушек, входивших в состав «революционной гвардии», обладали некой карточкой, которую я приняла за бейдж, но которая в действительности была настоящим удостоверением личности. Там были их фото, фамилия, имя и звание: большими буквами написано «Дочь Муаммара Каддафи», внизу его подпись и маленькая фотография. Это звание «дочери» мне казалось сумасбродным. Но эта карта явно была пропуском для перемещения по территории Баб-аль-Азизии и даже для выхода в город, с ней можно было пройти многочисленные двери безопасности, охраняемые вооруженными солдатами. Лишь много позже я узнала, что никто не обманывался насчет статуса этих «дочерей» и их реальных функций. Но они держались за свои карточки. Конечно же, их принимали за путан. Но, внимание! Путан верховного Вождя. Это повсюду внушало уважение.
На четвертый день вернулась его свита, и обитатели подвала заволновались. Вместе с багажом Вождь привез с собой много африканок, очень молоденьких и немного постарше, накрашенных, с декольте, в бубу[5] или облегающих джинсах. Мабрука играла роль хозяйки дома и хлопотала вокруг них. «Амаль! Сорая! Быстро принесите кофе и бисквиты!» И мы ходили от кухни к салонам и обратно, лавируя между этими хохочущими девушками, с нетерпением ожидающими встречи с Полковником. Он еще был в кабинете, беседуя с несколькими африканскими господами важного вида. Но когда те ушли, я наблюдала, как женщины одна за другой поднимались в комнату Вождя. Я смотрела на них издалека, терзаемая желанием сказать им: «Осторожно, это монстр!» Но также: «Помогите мне выйти!» Мабрука уловила мой взгляд и рассердилась из-за того, что мы до сих пор оставались в салоне, тогда как она велела Файзаль прислуживать. «Возвращайтесь в свои комнаты», — приказала она, резко хлопнув в ладоши.
Среди ночи за мной пришла Сальма и отвела меня к двери моего «хозяина». Он заставил меня выкурить одну сигарету, потом другую, и еще одну, затем он меня… Какое бы слово подобрать? Это было так унизительно. Я была просто предметом, дыркой. Я сжимала зубы и боялась побоев. Потом он поставил кассету Наваль Гхашем, тунисской певицы, и принудил меня танцевать, еще и еще, на этот раз всю ночь. Пришла Сальма, что-то ему шепнула, и он мне сказал: «Ты можешь идти, любовь моя». Что это на него нашло? Он всегда ко мне обращался не иначе как с оскорблениями.
На следующий день ко мне в комнату неожиданно явилась сотрудница полиции лет двадцати трех, невысокого звания.
— Это Наджа, — сказала Мабрука. — Она пробудет с тобой два дня.
Девушка выглядела скорее даже милой, прямой, чуточку дерзкой. У нее было огромное желание поговорить.
— Ты знаешь, что они все мерзавцы! — начала она в первый вечер. — Они не сдерживают ни единого обещания. Вот уже семь лет, как я с ними, а мне по-прежнему ничего не компенсировали! Я ничего не получила! Ничего! Даже дома!
«Не доверяй, — сказала я себе. — Только не поддавайся. Может быть, она хочет тебя подловить». Но она продолжала болтать заговорщическим тоном, и я позволила себя заговорить.
— Я узнала, что это ты была той самой маленькой новенькой. Ты привыкла к жизни в Баб-аль-Азизии?
— Ты не представляешь, как я скучаю по маме.
— Это пройдет…
— Если бы я могла с ней связаться!
— Она рано или поздно узнает, чем ты занимаешься!
— Ты можешь посоветовать, как мне с ней связаться?
— Если я что и могу тебе посоветовать, так это просто здесь не оставаться!
— Но я же здесь в плену! У меня нет выбора!
— Я прихожу сюда на два дня, сплю с Каддафи, получаю за это немного бабок и возвращаюсь к себе.
— Но я этого совсем не хочу! Это не моя жизнь!
— Ты хочешь выйти? Тогда сдыхай! Сопротивляйся, кричи, создавай себе проблемы.
— Меня убьют! Я знаю, что они на это способны! Когда я сопротивлялась, он меня избил и изнасиловал.
— Делай вывод: он любит непокорных.
Потом она смотрела ДВД-диски с порно, разлегшись на кровати и жуя фисташки. «Видишь, нужно постоянно учиться!» — сказала она мне, побуждая смотреть вместе с ней. Я растерялась. Учиться? Тогда как она только что советовала мне сопротивляться? Я предпочла лечь спать.
Следующим вечером нас обеих отвели в комнату Вождя. Наджа была возбуждена от мысли, что сейчас с ним встретится. «Почему бы тебе не надеть черную ночную рубашку?» — посоветовала она мне, перед тем как мы поднялись. Когда открыли дверь, он встретил нас голым, и Наджа набросилась на него: «Любовь моя! Как я по тебе соскучилась!» У него был довольный вид: «Иди же сюда, потаскушка!» Потом он повернулся ко мне и, взбешенный, сказал: «Что это такое? Я не переношу этот цвет! Убирайся! Иди переоденься!» Я помчалась по лестнице, заметила Амаль в ее комнате и стрельнула у нее сигаретку. Потом пришла в свою комнату и закурила. Впервые я закурила по своей инициативе. Впервые я почувствовала необходимость покурить. Но Сальма не дала мне на это времени. «Что ты здесь делаешь? Хозяин ждет тебя!» Она снова отвела меня в его комнату в тот самый момент, когда Наджа добросовестно изображала сцены из видео. «Поставь кассету и танцуй!» — приказал мне Каддафи. Потом спрыгнул с кровати, сорвал с меня рубашку, бросил на пол и резко в меня вошел. «Пошла вон!» — сказал он потом, освобождая меня жестом руки. Я вышла, мое тело было покрыто синяками.
Когда Наджа вернулась, я спросила, почему она мне посоветовала цвет, который он ненавидел. «Странно, — сказала она, даже не глядя на меня. — Обычно ему нравится черный. Может быть, он тебе просто не идет… Но разве ты не этого хотела в глубине души? Трюк, чтобы оттолкнуть его от себя?» И вдруг мне стало интересно, ревновали ли друг к другу девушки Каддафи? Какая сумасбродная идея. Да пусть они оставят его себе!
На следующее утро я проснулась от желания выкурить сигарету. Я нашла Амаль, которая пила кофе с другой девушкой, и попросила у нее одну. Она взяла телефон и сделала заказ: «Ты можешь принести нам “Мальборо лайт” и “Слимс”?» Я не могла поверить, что это было так просто! Действительно, стоило только позвонить шоферу, чтобы он съездил и купил сигареты либо сходил в гараж и велел бы одному из рабочих купить их.
— В твоем возрасте это не так уж и полезно. Смотри, не пристрастись к сигаретам.
— Но вы же курите! И у нас одинаковая жизнь!
Она бросила на меня долгий взгляд с грустной улыбкой.
***
Приближался Рамадан. Однажды утром я узнала, что весь дом перебирается в Сирт. Мне снова выдали униформу, определили в одну из машин конвоя, и какое-то мгновение я чувствовала ласковые лучи солнца на лице. Вот уже несколько недель я не выходила из подвала. Я обрадовалась, снова увидев небо. По прибытии в катиб Аль-Саади ко мне подошла Мабрука: «Ты хотела увидеть мать, так вот, ты ее увидишь». У меня замерло сердце. С того момента, как меня похитили, я думала о ней каждую минуту. Я мечтала укрыться в ее объятиях. Ночью и днем я представляла, что скажу ей, я перебирала слова, проговаривала свою историю и пыталась убедить себя, что она все поймет, даже если я не буду вдаваться в детали. О боже мой! Снова увидеть родителей, братьев, младшую сестричку Нуру…
