Дина Рубина - Синдикат
И еще о мастерах. Эльза Трофимовна, бесшумная старуха кротости необычайной, – тоже мастер. В течение каждого утра она проглатывает толстенную кипу газет. Однажды мне даже приснилось, как, бодро хрумкая газетными страницами, – как лошадь овсом, – она прожевывает гигантские комки, так что видно, как трудно они проходят по горлу, и, подобострастно вытаращив глаза, запивает их чаем. Огромную толщу прессы прочесывает она в поисках еврейской темы, и часам к 12 дня вырезанные и отксерокопированные статьи уже отправлены по факсу в Иерусалим, в Аналитический департамент, а копии лежат по кабинетам на столах у Клавы, у меня, и у вечно поддатого Петюни Гурвица, который никогда ничего не читает. Кроме того, Эльза Трофимовна составляет еженедельные обзоры по материалам российских СМИ. И это мастерски сделанные обзоры – на зависть краткие, точные, емкие. Во всем остальном Эльза Трофимовна беспомощна и – не побоюсь этого слова – абсолютно бессознательна. Поручить ей ничего нельзя. Она забывает первое слово, едва выслушав последнее. Напрягается, переживает, трепещет, подобострастно вытаращивается. Наконец, уходит, возвращается, извиняется и переспрашивает адрес – куда идти, имя – к кому обратиться, суть поручения. Уходит... Возвращается с проходной или уже от метро и опять переспрашивает, вытаращивая от старательности глаза. Наконец, уходит с Богом, приходит не туда, ни с кем не встречается, ничего не приносит, возвращается ни с чем, убитая, подобострастная, готовая снова идти куда пошлют. Первое время я подозревала, что она делает это нарочно, чтобы начальству неповадно было держать ее на посылках, потом заподозрила, что ее обзоры пишет не она. Убедилась: она. Я просто видела, как она их пишет – как крот, роющий нору в земле. Пригнув голову к столу, ровно и безостановочно буравя ручкой бумагу...
Наконец я оставила ее в покое и только продолжаю восхищаться профессионализмом ее работы. И все бы ничего, кабы не одно ее опаснейшее свойство: с утра Эльза Трофимовна имеет обыкновение выбрасывать в мусорное ведро какую-нибудь ненужную бумажонку, которая ко второй половине дня оказывается жизненно важной, хранящей какой-нибудь особый телефон или секретное сообщение. Тогда ведро переворачивается, и весь отдел принимается среди мусора искать нужную бумагу. Хорошо, если Эльза Трофимовна не успела порвать ее на мелкие куски. Если же это случилось, то нередко я – выйдя из кабинета или возвращаясь от начальства, – обнаруживаю весь отдел на карачках. Оттопырив зады, мои подчиненные старательно складывают на полу из кусочков сакральный паззл...
Сторожевого бдения требует и газета, выпускаемая Галиной Шмак, еще одним Мастером нашего департамента. Наш славный “Курьер Синдиката”, ведомственный орган, со всеми вытекающими из этого факта фанфарами, трубами и валторнами в честь родины чудесной. Нет, ничего лживого, – Боже упаси! – и ничего верноподданного, но “звон победы раздавайся” звучит чаще, чем иные звуки застарелой битвы...
Галина Шмак – ответственный секретарь газеты, и эта должность ей подходит как раз потому, что ее хочется привлечь к ответственности ежедневно. Со временем я выяснила, к немалому своему изумлению, что попутно она шлепает газетку “Еврейское сердце” – УЕБу, редактирует журнал “В начале сотворил...”, издаваемый на деньги Залмана Козлоброда, стряпает информационный листок “Наша Катастрофа” – обществу “Узник”... и, кажется, что-то кому-то еще, нет сил вспоминать... Все это готовится, крутится, варганится у нее на дому, в маленькой квартире у метро “Кантемировская”. Новая квартира уже куплена, но в ней идет ремонт. Заканчивается. Или должен вот-вот начаться.
Но главной, основной своей работой Галина, конечно, считает наш “Курьер Синдиката”. Деньги на него вывалены немалые, начальство не мелочится. Газета выходит на хорошей бумаге, на шестнадцати, а иногда и двадцати четырех полосах. В нее пишут лучшие, вышедшие на пенсию перья. Ежедневно почта доставляет десятки писем от преданных читателей, на которые я сначала отвечала в колонке главного редактора, но постепенно угасла, присыпанная пеплом и лавой общественной жизни...
Галина появляется всегда в бравурном сопровождении вступительных тактов к “Куплетам Тореадора” из оперы “Кармен”. Это позывные ее мобильного телефона, который звонит беспрестанно. Торжественная поступь марша раздирает кулисы, предваряет ее появление, летит за ней по коридорам, гремит из сумки, бряцает в карманах, рокочет на груди, ежеминутно, посреди разговора, оглушая вас оркестровым tutti...
Может быть, из-за этого постоянно звучащего марша Галина и сама представляется мне матадором, вертящим мулету вокруг оси собственного тела. Она влетает в мой кабинет, как тореадор, готовый к встрече с разъяренным быком. Я, как правило, и вправду разъярена очередным скандалом и, – точно бык, – в начале встречи уверена в своей силе и правоте. Но в этих корридах и меня ждет участь измотанного бесконечными увертками, утыканного бандерильями и затравленного уколами пикадоров быка.
– Галина, будьте любезны, объясните, пожалуйста, каким образом интервью с...
– Да это вообще полный кошмар когда я говорила чтобы не лезть а Машка звонит и звонит и наконец дозвонилась да кто же знал что это его бывшая жена вот она и выместила ну он и грозится теперь вот склочник заладил суд да суд да иди ты с этим судом куда подальше хорошо что хоть Алешка уперся и ни в какую фото давать да оно и не качественное а то типография вы же ж знаете там же одни бараны а у меня назавтра плиточники заказаны и лиловую не нашли прямо беда так хрен с ней пусть будет голубая...
Все это сопровождается победными фанфарами марша. Словом, минут через пять вялая туша забитого быка валится в кресло, и Маша устремляется ко мне с чашкой крепкого чая или кофе, а Галина уже несется по коридору, выхватывая из кармана гремящий литаврами мобильник и воодушевленно вопя в него: – Зачем это под орех зачем это под орех когда я просила под вишню и чтобы не после обеда а до иначе верстку не успеем сдать?!
...Однако во всем Синдикате, по всем департаментам не найти другого такого Мастера, как Рома Жмудяк.
Это какой-то виртуоз намыливания. Высочайшая способность выскальзывания из рук. Иногда, в разборках с нею, я сама себе кажусь голой в бане: зажмурившись (пена ест глаза), ты шаришь ладонью по мокрой полке, пытаясь ухватить обмылок, а его нет как нет... вот пальцы касаются его гладкого скользкого бока – куда там! – он летит на пол, под скамью, к дверям, в предбанник... можно, конечно, сослепу выскочить вдогонку за дверь, но это лишь значит – выставить на всеобщую потеху свою голую задницу. Поэтому лучше окатить себя холодной водой из шайки, протереть глаза и действовать уже с открытыми глазами, предварительно вытершись насухо. Странно, что общение с Ромой всегда как-то связано у меня с образом бани, с образом пены, что ползет из шайки со слишком большим количеством шампуня...
