Алексей Колышевский - Патриот. Жестокий роман о национальной идее
— Так давайте его сюда, — сурово приказал ей Рогачев.
Татьяна нырнула под свой бескрайний стол, позвенела ключами, открыла сейф и извлекла из него инкрустированный черными и розовыми бриллиантами телефон «Vertu» в платиновом корпусе. Аккуратно положила его на стол и с видом мышки, зачарованно глядящей на удава, вперила в дорогую «трубу» взгляд.
— Какой же он красивый, — пролепетала она и, кося под девочку, дурашливо улыбнулась Петру. — Дорогой, наверное?..
— Да чушь это все — тяжелый, неудобный. Подарок. Я бы такую фигню себе никогда не купил.
— Хорошие у вас друзья, Петр Сергеевич, — все еще находясь в образе девочки, пролепетала Таня.
— Друзья?! Да вы что, Татьяна, какие там друзья?! Я бы этих «друзей» в печь живьем отправил так же, как и они меня, причем они меня даже с большим удовольствием. Это партнеры по бизнесу, которых я таковыми сделал. Бывший офисный планктон, дослужившийся до полковников. Скинулись из у меня же уворованных денег и вот наскребли сто или больше тысяч евро на эту ненужную вещь. Однако она мне по статусу положена, ничего не поделаешь: по Сеньке, Таня, и шапка, — цинично заключил Рогачев, хохотнул и, открыв дверь, собирался было уже закрыться в кабинете, как в спину ему влетело привычное:
— А вот… чайку не хотите?
Рогачев ничего не ответил, лишь скрипнул зубами и саданул дверью так, что грохот был слышен, казалось, даже на Красной площади.
В записной книжке телефона он нашел несколько номеров Кленовского. Позвонил по каждому поочередно, но тщетно. Кроме «абонент временно заблокирован», он больше ничего не услышал, а когда решил на всякий случай набрать домашний номер, то в бывшей теперь уже Гериной квартире снял трубку какой-то явно по-тяжелому похмельный, а потому злой и хамоватый мужик:
— Алле, епть, кто это?
Рогачев ошалел от подобной наглости, но, впрочем, быстро нашелся и в подобном же тоне мгновенно настроился «на волну» мужика:
— Конь в пальто. Герку позови.
Мужик не удивился такому ответу, как будто ждал его и понимал, что разговаривают с ним на понятном ему языке.
— Это Герку, который бывший хозяин, что ли? Так его вроде как завалили наглушняк, а я свояк его, на сеструхе его младшей женат, значит. Ну, она, жена моя то есть, в парикмахерской овец стрижет, а я вот три недели как из троллейбусного парка уволился и бухаю с тех пор. Ты кто такой есть-то? А то давай заезжай, Герку помянем. Он мужик, конечно, говнистый был, со мной при жизни ни там «здрасте» сказать, но все ж жене моей брательник родной, да вот и хата его, вишь, сгодилась.
— Я его шеф бывший, — сам от себя не ожидая, вдруг сказал Петр.
— Ах, ты ше-е-е-ф, — протянул мужик, и в голосе его Рогачев вдруг уловил мгновенно появившуюся жуткую злобу, — тогда знаешь что, шеф, ты тем более приезжай. Я тебя, пидора вонючего, за яблочко подержу, — мужик от злости сипел, а не говорил, — ворюга ты, потрох сучий. Кореша-то своего ты мусорам сдал, а сам на его костях в Кремль залез! А Герку-то тоже из-за тебя, падлы, завалили! Ты давай-давай, приезжай, сука, я тебя научу пролетариат ува…
Рогачев отключил телефон и от души шарахнул «Vertu» о стол, отчего розовый бриллиант, вмонтированный в одну из кнопок, выскочил из своего гнезда и, брызнув светом, словно пуля отлетел куда-то в угол кабинета. Петр почувствовал, как мгновенно появилась в правом виске стальная спица «бабушки-маньячки» из американского мультфильма про канарейку. Рогачев ненавидел этот мультфильм, и старушка в очках — хозяйка канарейки неизменно вызывала у него ассоциации с какой-то страшной ведьмой, повелительницей мигрени. В снах Рогачеву иногда являлась эта старушка, на плече у нее сидела канарейка, а в руках старушки были зажаты направленные в его сторону заточенные, огромные вязальные спицы.
— А кто это тут у нас такой гадкий мальчишка, который посмел кидаться коровьим дерьмом в мою канарейку? — елейным голоском спрашивала старушка.
— Это он, он, бабушка, — пищала канарейка Твити, — накажи его!
Рогачев с ужасом смотрел, как бабуся, скалясь и хохоча сатанинским смехом, подходит к нему все ближе, заносит для удара руку и…
Если Петру счастливилось в этот момент очнуться, то он знал, что день пройдет отменно хорошо, но иногда бабушке-маньячке удавалось вонзить свою спицу прямо ему в голову, и тогда наяву случались самые неожиданные и непредсказуемые неприятности. Но все это было лишь сном, было лишь до настоящего момента. А сейчас старушка с канарейкой явилась Петру наяву, и он испугался, а испугавшись, подумал, что продолжать поиски Геры, видимо, ни к чему, особенно после того, как какое-то «пьяное быдло», оказавшееся к тому же политически грамотным, в двух словах рассказало ему то, о чем сам он запретил себе даже думать. Рогачев уже совсем было снял трубку телефонного аппарата местной связи, одного из тех самых аппаратов, сделанных из пластика цвета слоновой кости и с гербом государства Российского вместо диска, стоящих на отдельном столике возле его стола, и хотел сказать генералу Пете, что никого искать больше уже не надо, умолчав о подробностях разговора с Гериным «родственничком», но бабуля со спицами и канарейкой не зря решила привидеться ему в тот судьбоносный день. Несправедливо обиженный олигархический телефон, в котором от удара что-то случилось с динамиком, надтреснуто заиграл мелодию «Пинк Флойд» «We don’t need your education». Под таким сигналом в телефон Рогачева был «вшит» номер лишь одного человека на свете — того самого профессора, его бывшего научного руководителя и ректора «академии нефтяников», отца Насти и тестя Германа.
— О-о-о! Только не сейчас! — простонал Рогачев, но генералу Пете звонить не стал. К профессору Рогачев всегда питал самые теплые чувства, ведь тот вывел его в люди, и Рогачев вместе со своим «другом» Хроновским всегда помогал родному вузу и охотно брал в «Юксон» его выпускников.
— Алле! Да, Зиновий Иннокентьевич, — смакуя, произнес Петр замысловато-редкое имя, — сколько лет, сколько зим! Давненько не слышались!
— Здравствуй, Петенька, — интеллигентно-заискивающим голосом произнес Настин папа, — да и мы уж все глаза проглядели.
— Ну… вы же понимаете, я… И вообще…
— Да, конечно, я все понимаю, Петр Сергеевич. Вы теперь человек государственный, на большом посту, как и всегда, а мы-то черви книжные, у нас, как в той рекламе про новозеландский сыр, «жизнь течет неторопливо и старомодно».
«Будет денег просить, — подумал Рогачев, — надо бы подбросить что-нибудь родному институту, благо госбюджет для этого и предназначен».
— Да будет вам, Зиновий Иннокентьевич. У меня просто очередной скачок в гиперпространстве произошел, и все тут. Большие деньги дают быстрое движение по любой траектории. Моя вот меня привела в Кремль. Пора и для страны что-то сделать, не век же из нее себе в карман качать.
