Евгений Боушев - Сердце капитана
— Ты опять про своих мертвяков будешь говорить?
— Во-первых, не совсем про моих. Во-вторых, я знаю, кого вы там сегодня откопали.
(Я звонил ему сегодня и рассказывал про странный скелет под кучей камней.)
— Кого?!?
Галилей смотрит на меня слишком серьезно.
— А ты точно не догадываешься?
— Откуда? Кто я тебе? Призрак с того света?
Галилей широко раскрывает глаза. Потом бежит в прихожую, приносит плоскую металлическую флягу.
— Пей.
— Что это? Зачем?
— Это коньяк. Пей.
Я послушно глотаю обжигающий, пахнущий клопами напиток. Галилей смотрит на меня без улыбки.
— Пей еще. Пей весь.
Его глаза горят холодным огнем, губы плотно сжаты. Я испуганно глотаю коньяк, борясь с тошнотой.
— Ложись на кровать.
— Чувак, — говорю я заплетающимся языком, — если ты хочешь напоить м-меня и изнасиловать, то это не самая здоровая мысль.
— Нужен ты мне больно. Я хочу освободить твое подсознание.
— З-зачем?
Галилей молчит. Я все больше косею, потолок перед глазами крутится, как сумасшедший. Я зажмуриваюсь.
— Отлично, — слышу голос Галилея. — Можешь так и лежать. Только не засыпай.
— Не засну.
Он еще немного молчит, а когда мои мозги начинает уносить куда-то далеко, я снова слышу его голос:
— Что вы нашли в той могиле?
— Кроме этого мужика? Ничего.
— Откуда ты узнал, что это мужской скелет?
— Узнал…. Не помню.
— Вы нашли его ноги? Где его ноги?
— Ноги… под холмом. В засыпанном колодце.
Это я говорю?!?
— Почему?
— Нельзя… нельзя…
— Что нельзя? Отвечай!
— Не помню…
Я слышу, как Галилей хватает флягу и со всхлипом высасывает последние капли. Я плыву куда-то в чёрной темноте и совершенно не ощущаю своего тела.
Откуда-то в мое сознание врывается монотонный голос, бормочущий что-то непонятное: «…тучи мимо проходят, на еретника за семь поприщ дождя не изводят. Беру я, раб Божий, от дупла осинова ветвь сучнистую, обтешу орясину осистую, воткну еретнику в чрево поганое, в его сердце окаянное, схороню в блате смердящем, чтобы его ноги поганые были не ходящие, скверные его уста — не говорящие, засухи не наводящие…»
— Кто это говорит? — кричу я. Вздрагиваю всем телом, разрываю тёмную пелену и вываливаюсь на свою кровать. Потолок уже не крутится. Меня бьёт крупная дрожь.
Галилей сидит на стуле рядом, смотрит на меня и плачет.
МЕРТВЯКИ-2
— «Особое внимание в крестьянских поверьях уделяется необычным и опасным покойникам, знавшимся с нечистой силой, колдунам и ведьмам, а также умершим неестественной скоропостижной смертью — убитым, самоубийцам, пропавшим без вести и так далее. Таких мертвецов «не принимает земля», они «доживают свой век», прерванный нежданной кончиной, скитаясь по земле в своем же, лишь несколько измененном облике. Могилы подозреваемых в «хождениях» разрывали, поворачивали покойников ниц, отрезали им ноги, вбивали в спину осиновый кол».
Галилей откидывается в кресле и смотрит на меня. На коленях у него ноутбук.
— Теперь понял, что вы раскопали?
— С ума сойти.
— Угу.
— Но всё-таки — причем здесь моё подсознание? И кто нёс всю эту белиберду?
Галилей молчит. Он смотрит в стену.
— Ты помнишь, чем занимался первые дни после её смерти?
Удар в мозг, но слабый, смягченный коньяком. В памяти мелькают разноцветные картинки, открытки ко дню рождения, темный выпуклый сосок, прикрытый простынёй, тонкие синие губы…
— Почти не помню, — шепчу. — Я был в состоянии шока.
Откидываюсь на подушку и закрываю глаза.
— Вот-вот, — говорит Галилей. — Поспи. Когда проснешься, вот увидишь, всё уже переменится к лучшему.
— Но ч-чувак… — говорю я заплетающимся языком, — а как же?..
— Спи, — говорит Галилей. — Я пойду.
Он наклоняется надо мной, я чувствую на лбу его дыхание.
— Не уходи, — говорю я в подушку. Или мне только кажется, что я это говорю? Сон подхватывает меня, я еще слышу, как Галилей собирается и открывает дверь, невнятные звуки в коридоре…
И, то ли во сне, то ли ещё наяву, его голос:
…а когда догорит свеча,
и во тьме отзвучат часы,
мертвецы ощутят печаль,
на полу уснут мертвецы…
ГАЛИЛЕЙ ПРОПАЛ
Утро равнодушно глядит на меня из-под опущенных штор. Голова раскалывается после вчерашних галилеевых опытов с подсознанием, глаза режет даже слабый свет. Кофе не лезет в глотку, от сигарет хочется блевать. Алконавты оставили после себя жуткий срач. Даже если направить в окно нашей кухни местную реку, толку будет мало.
В общем, осознавать себя посреди бардака в такое утро совершенно не в кайф. Хочется лечь обратно в кровать и провалиться в летаргический сон, пока всё не переменится к лучшему. Что там вчера наобещал мне этот Кашпировский?
Звонит Алиса.
— Привет! Мой милый у тебя?
— Вчера был. Напоил меня до состояния Му-Му и умотал.
— То есть как — умотал? На такси?
— Не знаю.
Возникает тягостное молчание. Алиса что-то напряженно обдумывает.
— А куда пойдёт, не говорил?
— Домой, наверное. Куда ж ему теперь, бедному… Что стряслось-то?
— Нет его нигде. И телефон молчит. — Неожиданно я слышу всхлип.
— Брось реветь! — говорю. — Куда он от тебя денется! В общаге спрашивала?
Я даю ей телефон общаги, рабочий телефон Галилея и еще кучу адресов, явок и паролей, по которым его можно вычислить в нашем райцентре. Алиса бодрится, обещает перезвонить и бросает трубку, даже не дослушав моего «до свидания».
Я звоню Галилею. Тупо прослушиваю непробиваемое «телефон выключен или находится неизвестно где»; набираю ещё один, секретный номер. Тот же ответ.
Ничего страшного. Галилей всё время теряет телефоны, а также обожает спать в сосенках рядом с бобровой плотиной. Найдётся. Протрезвеет — придёт. Только… Он же почти не пил вчера?… Чёрт, ничего не помню.
На раскопе неожиданно оказался Шельма. Он уже успел позвонить своим начальникам и проконсультироваться начет странной находки. Начальники подняли дикий кипиш, дали команду не подходить близко, держать оборону и ждать их приезда. Обещали прибыть завтра.
Для нас это значит — ещё один нерабочий день. Народ ворчит и готовит бунт. В общей каше из матюков и грозных проклятий слышен голос бывшего музейного работника, скандирующего «Хле-ба! Хле-ба!» Услышавший это Шельма мигом придумывает нам работу. Посмотреть со стороны — вроде бы все занимаются делом. На самом деле:
— Алексеич, возьми лопату и выруби ступеньки на той тропинке!
— Эй, вы трое! Возьмите деньги и купите в хозяйственном пластиковые метёлки. Будете подметать материк для фотографии.
— Так фотографировали уже!
— А теперь будем фотографировать красиво… Степа! Степа! Выставь нивелир на четвертое окно шестого этажа! Я там что-то интересное заметил.
— А нам что делать? — хор остального раскопного народа.
— Вон там куча земли. Берите носилки, лопаты и перетащите её на другую сторону раскопа. Вперед, вперед!
Ближе к обеду снова звонит Алиса.
— Ну как? — спрашиваю.
— Ничего…
Я чувствую, как она кусает губы.
— Странно… Да не реви ты!
Во время очередного перекура замечаю у Шельмы в руках книгу по славянской мифологии. В конце книги — краткий словарик. Листаю с интересом. Среди кучи непонятных слов проскакивают знакомые: злыдни, мавы, полуденицы… Стоп! А это еще что?
Читаю:
ЕРЕТИК (ЕРЕТИК ЖЕЛЕЗНОЗУБЫЙ, ЕРЕТИК ЛЕСНОЙ), ЕРЕСТУН, ЕРЕТНИК — колдун; дух, тень умершего колдуна; встающий из могилы; выходящий из могилы мертвец; злой дух, чудовище, нечистая сила. Причины «хождения по смерти» покойников разнообразны (см. ПОКОЙНИКИ). Особенно опасны, вредны, по поверьям, умершие неестественной, безвременной смертью (самоубийцы, опойцы). Это люди, прервавшие отпущенный им срок бытия, но доживающие его за гробом.
Облик «встающих по смерти» колдунов, в общем, повторяет облик живых, лишь обряженных в «смертную» одежду людей… «А чтоб он опять не ожил в гробу, так надо ему вбить осиновый кол в спину промеж самых плеч».
Черт… Мне вспомнился вчерашний бред. Сказать Шельме? Нет, лучше уж сразу московским начальникам. Они все-таки люди интеллигентные — если что, просто так в дурдом не отправят.
Рабочие, наконец, перетащили землю на другую сторону раскопа. Берсеркеры докурили последний косяк. На дне ямы по-прежнему белеют кости, только их уже меньше — постарались местные собаки. Интересно, почему предки не додумались до такого способа расправляться с колдунами? Когда твоя левая нога находится у Шарика в зубах, правая — у Бобика в будке, а позвоночник закопал под забором блохастый Кабыздох, особо не расходишься.
