Маркус Зусак - Против Рубена Волфа
Поезд проходит над нами, пока мы идем по тоннелю на Элизабет-стрит. Грохот оглушает, потом стихает.
Опять слышны наши шаги.
По другую сторону тоннеля, на улице, я снова чую запах страха. Улавливаю его в воздухе. Его легко почуять, и Руб, я вижу, тоже чует его. Но не знает его. Не ощущает.
Самое ужасное – понимать, что все изменилось. Ну вот мы с Рубом всегда держались вместе. Мы оба были никто. Оба отбросы. С обоих никакого толку.
А теперь Руб – победитель. Он как Стив, а я теперь сам по себе Волф. Подпёсок, одиночка.
Проходим к себе в калитку, и Руб треплет меня по плечу, два раза. Его былой гнев прошел – может быть, благодаря его собственной красивой победе. Мы собираемся с духом, готовясь к расспросам, почему мы так опоздали на ужин. Но расспросов нет, потому что у мамы вечерняя смена в больнице, а батя пошел прогуляться. Первым делом Руб на заднем дворе смывает кровь с перчаток.
Войдя в нашу комнату, он говорит:
– Поужинаем и поведем Пушка, ага?
– Угу.
Мои перчатки отправляются прямиком под кровать.
На них ни пятнышка. Чистые как стеклышко.
– Руб?
– Ну?
– Ты мне должен рассказать, как оно. Что чувствуешь, когда побеждаешь.
Тишина.
Молчание.
С кухни доносятся голоса матери и отца. Родители говорят со Стивом: его голос я тоже слышу. Сара, думаю, спит у себя в комнате.
– Что чувствуешь? – переспрашивает Руб, – Точно не знаю, но хотелось завыть.
9
– Возьми вон ту сумку, – говорит мне Стив.
Как и обещал, он переезжает. Все его вещи вынесены из подвала, он уходит из дому, поселится на квартире со своей девушкой. Думаю, квартиру он какое-то время поснимает, а потом, наверное, и купит. Стив у нас уже давно работает. У него хорошая работа, а недавно он поступил в университет на заочное. Хорошие костюмы. Неплохо, да? Всего несколько лет после школы. Он говорит, что должен съехать, раз мать с отцом стараются сами за все платить, и отец отказывается от пособия.
Стив не выпендривается.
Не бросает на свою комнату теплого ностальгического взгляда.
Только улыбается, обнимает мать, трясет руку отцу и шагает прочь.
На крыльце мать плачет, отец на прощанье подымает руку. Сара прижимает к груди последнее тепло объятия. Сын и брат уезжает. Мы с Рубом едем с ним, помочь выгрузить оставшиеся вещи. Квартира, где он будет жить, всего в километре от нас, но Стив говорит, что хочет перебраться подальше на юг.
– Куда-нибудь к Национальному парку.
– Хорошая мысль.
– Свежий воздух, пляжи.
– Да, классно.
Мы отъезжаем, и только я оглядываюсь на оставшуюся часть семьи Волфов на крыльце. Они будут провожать машину взглядом, пока та не исчезнет из виду. Потом, один за другим, вернутся в дом. За сетку. За деревянную дверь. За стены. В свой мир внутри большого мира.
– Пока, Стив, – прощаемся мы, затащив вещи.
– Я пока просто чуть дальше по улице, – говорит Стив, и я ищу в этом голосе хоть какое-то подобие одобрения. Ну чтобы как будто: «Все нормально, ребята. У нас все наладится. У всех нас». Однако в голосе Стива ничего такого нет. Мы все знаем, что у Стива все наладится. Для него в этом выражении иронии не припасено. У Стива всегда все будет ладно. Так уж заведено.
Мы не обнимаемся.
Стив жмет руку Рубу.
Стив жмет руку мне.
Его последние слова:
– Берегите маму, ладно?
– Ладно.
Домой мы возвращаемся бегом, в почти сумраке вторничного вечера. Рубу приходится меня дожидаться. Он меня подталкивает. Следующий бой околачивается где-то рядом, как вор, выжидающий момента украсть. Остается пять дней.
Каждую ночь он мне снится, следующий бой.
Еженощный кошмар.
Я потею.
Во сне я дерусь с Перри. Со Стивом и с Рубом.
И даже мама выходит и отделывает меня по полной. Но страннейшая вещь – каждый раз отец стоит в толпе и только смотрит. Ничего не говорит. Ничего не делает. Просто наблюдает течение событий или читает объявления в поисках неуловимой работы.
Субботней ночью я вообще почти не сплю.
В воскресенье весь день слоняюсь из угла в угол. Почти не ем.
Как неделю назад, Перри подбирает нас, но теперь мы едем в Глиб, в самый его конец.
Все как в тот раз.
Публика того же сорта.
Те же мужики, те же блондинки, тот же запах.
Тот же страх.
Склад старый и дряхлый, и раздевалка, где мы сидим, едва не рассыпается по кирпичику.
До того, как распахнуться двери, Руб напоминает мне:
– Запомни. Или противник тебя порешит, или Перри. На твоем месте я бы знал, что выбрать.
Я киваю.
Двери.
Уже открыты.
Перри опять выкликает и, глубоко вздохнув напоследок, я выхожу в зал. Противник ждет меня, но сегодня я на него даже не смотрю. Ну или не сразу. Пока судья не закончил предсхваточные наставления. Ни за что.
Первый раз вижу его, когда мы оказываемся лицом к лицу.
Он выше.
У него козлиная бородка.
Удары у него не быстрые, но тяжелые.
Я ныряю, ухожу и отступаю в сторону.
И всё, никакой тревоги.
Ни раздумий.
Я принимаю удар плечом и бью в ответ. Прохожу на ближнюю и коротким пытаюсь попасть в лицо. Но мимо. Пытаюсь еще. Мимо.
Его здоровенный кулачище, кажется, сначала встряхивает меня, а потом уж врезается мне в подбородок. Я отвечаю – по ребрам.
– Вот так, Кэм, – я слышу, кричит Руб, и когда раунд заканчивается, он улыбается мне.
– Раунд поровну, – говорит он, – ты спокойно можешь этого клоуна вырубить.
Руб даже смеется.
– Просто представь, что дерешься со мной.
– Хорошая мысль.
– Ты меня боишься?
– Чуток.
– Ну, в общем, мочи его все равно.
Он дает мне глотнуть воды, и я выхожу на второй раунд. В этот раз тактику меняет публика. Голоса толпы лезут сквозь канаты и окутывают меня. Когда я оказываюсь на полу, голоса потоком проливаются на меня, заставляя встать.
Третий раунд без событий. Мы сцепляемся и лупим друг друга по ребрам. Я разок крепко достаю его, но он смеется надо мной.
В четвертом он кое-что говорит в самом начале. Он говорит:
– Слышь, я вчера твою мамочку имел. Чмошная она. Грязная, слышь.
В этот-то момент я решаю, что должен победить. Мысленно увидел маму, миссис Волф, за работой. Усталую до смерти, но всю в работе. Ради нас. Я не теряю головы и не ярюсь, но пыла во мне прибавляется. Я терпеливее, и, улучив момент, три раза славно угощаю его в голову. Когда бьет гонг, заканчивая раунд, я не перестаю его молотить.
– Что на тебя нашло? – смеется Руб в нашем углу.
Я отвечаю.
– Проголодался.
– Молоток.
В пятом раунде я падаю дважды, а тот чувак, Громобой Джо Росс, один раз. Оба раза публика вынуждает меня встать, и когда звенит гонг и объявляют итог боя, мне хлопают, в мой угол летят монеты. Перри собирает.
Бой я проиграл, но дрался хорошо.
Не остался лежать на ковре.
Только это и было нужно.
– Держи. – В раздевалке Перри отдает мне все до цента. – Двадцать два восемьдесят. Хороший приз. Большинство бедолаг счастливы пятнадцатью-двадцатью.
– Он не бедолага.
Это голос Руба, который стоит позади меня.
– Как скажешь, – соглашается Перри (ему плевать, правда это или нет) и уходит.
Когда на ринг выходит Руб, зрители наготове. Не сводят с него глаз, следят за каждым движением, изучают каждую повадку, рассматривают все: похоже ли на то, что они о нем слышали. Слухи, будто Перри Коул обзавелся новым крутым бойцом, разошлись быстро, и всем хочется посмотреть на это чудо. Но с виду ничего особенного.
Руб начинает с мощного хука левой.
Противник падает на канаты, и Руб бьет без остановки. Месит его. Молотит. Кулаки врезаются парню в ребра. Апперкот за апперкотом. Уже на середине раунда все кончено.
– Вставай! – орет публика, но парень элементарно не в состоянии. Он двигаться-то едва способен.
Руб стоит.
Над ним.
Без улыбки.
Толпа видит кровь, чует ее. Все глядят в затоптанное пламя Рубовых глаз. Рубака Рубен Волф. На это имя они теперь будут ходить сюда еще и еще.
И вновь по дороге с ринга толпа сдавливает его.
Пьяные мужики.
Похотливые тетки.
Все трутся об него. Тянутся потрогать, а Руб идет себе. Прямо сквозь них, улыбаясь по обязанности и благодаря, но не теряя сосредоточенности в лице.
В раздевалке он говорит мне:
