Зуфар Гареев - Перевод Гоблина
Денис удаляется, почесываясь – спать. Ему эти бодания пофиг. Тем более, что Ирина уже в салоне авто.
– У меня сегодня день рождения, – говорит Алексей Германович, выключив музыку.
Ирине так странно слышать совсем рядом голос мужчины, которому она возможно нравится. А она чувствует, что нравится ему.
– Поздравляю. А где гости?
– На даче.
– Зачем же Вы уехали?
– За подарком. Я бы хотел побыть с Вами. Может быть, сделаете такой подарок? Мне Вас не хватает.
– Вам не хватает сына, а не меня.
– Вы прожили с ним два месяца. Я вас теперь воспринимаю как одно целое. Вас и сына.
– Мы не были одно целое…
К ее горлу подкатывает комок жалости.
– А может и были… Или стали…
– Вы испытали тогда оргазм? Он так этого хотел.
Ирина замолчала, женщины не любят разговоры про это.
– Это важно? К стыду своему, да.
Алексей Германович выходит из машины, закуривает, бросает сигарету, торопливо садится на место.
– И он, и Вы испытали все! Это была любовь! Но где дети от нее?
Он трясет Ирину за плечи.
– Где дети, Ирина? Где наши и ваши дети, я спрашиваю! Наши или ваши, мои или твои, все равно… Где они?
Ирина плачет, тело ее безвольно колышится в сильных руках Алексея Германовича. И она чувствует, что чем больше слез, – тем легче и легче ей становится.
– Я не знаю где… В небесах, наверно…
И не может понять, то ли плачет она еще, то ли уже поет.
Алексей Германович пришел в себя.
– Вам больно? Простите…
Ирина потрогала свои плечи, побывавшие в суровых руках самца.
– Вы что, собираетесь меня убить за то, что я не состоялась как рожальная машина?
И предложила – легко, зная, что не будет возражений:
– Наверно надо чего-нибудь выпить за Вас. Иначе мы так друг друга сведем с ума.
– Да, конечно, есть повод. Я знаю, хороший ресторан.
После ресторана они навеселе, – кажется, они нашли общий язык, перейдя на ты.
За рулем девушка-водитель. Такси везет их из центра Москвы в загородный дом Алексея Германовича. Они негромко и шутливо переговариваются, как будто произносят какое-то заклинание, понятное только им.
– Где дети?
– Я не знаю где…
– Где дети?
– Они скоро будут.
– Они ушли погулять?
– Да, погулять – и скоро будут.
Между тем на пустынных улицах уже рассвело.
Улицу оглашают вопли Джулии и Пенелопы, девушки возвращаются из ночного клуба. Правда, куда они идут – непонятно. Вот так пешком до Пролетарки, где снимают однушку на двоих?
Джулия колошматит сумочкой бестолковую и опять перебинтованную Пенелопу.
– Пока я пела – этой уродины не было в зале! Она не плакала, как все приличные люди, а шмоналась по туалетам!
– Я спустилась просто поправить чулочки!
– Кого ты хотела встретить в женском туалете? Тупая, она даже не понимает, что в наших клубах нет мужских туалетов! Нет мужских, ты понимаешь или нет?
Пенелопа уворачивается.
– Я спустилась просто поправить чулочки! Не бей Эсмеральдочку, она опять обкакается!
– Чулочки? Я тебе сказала, когда я пою – сидеть в зале и плакать, а не шмонаться по сортирам! Особенно, когда я пою «Желтую Луну»!
– Возьми Эсмеральдочку, все! Это – зи енд! Я пошла вешаться! Вот они, таблеточки!
Трясет смертоносной пачкой.
– Вот они! А теперь возьми Эсмеральдочку. Я при ней не могу повеситься, она опять обделается от страха.
Пенелопа опускает трясущуюся Эсмеральду на шаткие ножки, отбегает, всхлипывая:
– Бедная Эсмеральда, сирота! Прощай! Помни свою Пенелопочку…
Останавливается такси.
– Джулия? Пенелопа? Девочки! – смеется Ирина. – Ну, смешные…
– Кто это? – не понимает Алексей Германович.
– Это мои подруги, трансвеститы. Девочки, остыньте. Пенелопа, возьми Эсмеральду.
Джулия и Пенелопа подходят.
– Девочки, со мной!
И снова на заднем сиденье, счастливо улыбаясь, Ирина и Алексей Германович, шепчут друг другу слова, понятные только им – влюбленным.
– Где дети?
– Они скоро будут.
– Они ушли погулять?
– Они скоро будут.
К воркованию прислушивается задумчивая Джулия, – и эта любовная словесная вязь западает ей в душу.
Пенелопа на переднем сиденье продолжает рассказывать девушке-таксисту знакомую историю любви.
– Я сделала ножкой так… И Костя это увидел… Потом вот так…
– Сильно.
– Правда? Какая ты милая, Ленусик!
Она тщательно запудривает фингал от Джулии, потом оборачивается и показывает той язык.
Во дворе много гостей, полно их и в доме, гремит цыганская музыка, оживление, салюты и петарды, вокруг небольшого пруда. В нем кто-то барахтается, его вытягивают…
И туманы плывут вокруг… золотые туманы сентября… и блестит в них паутина… и жить хочется до слез… и счастливо жить… и женские голоса слышать бесконечно… и деток голоса тоже…
Подъезжает такси, открывается передняя дверь. Из нее высовывается огромная красная туфля вместе с частью худой ноги в черных колготках. Нога застывает.
Перебинтованнная Пенелопа напряженно всматривается: на кого это произвело эффект?
Ни на кого, кроме строгой пожилой дамы Екатерины Михайловны, – бдительной матери Алексея Германовича.
Она удивленно поправляет очки.
Пенелопа, довольная произведенным эффектом, одернув юбочку, выходит из машины первая. От улыбки ее лошадиная челюсть смотрится и вовсе как физиономия старого мерина.
Пенелопу и Джулию оттесняют гости и цыгане, которые поют, подносят стопочку Ирине и Алексею Германовичу.
– Мама, это ты придумала цыган?
– Сынок, я же сказала, что мой подарок будет самый-самый! Я же перфекционистка!
Она целует Ирину, вглядывается, приветливо держа ее за руки:
– Так вот Вы какая, Ирина… Алеша, а вы пьяные, похоже. Надеюсь, от любви?
– Надейся. – Алексей Германович обращается ко всем. – Господа, мы сейчас будем. Мы немножко приведем себя в порядок…
Он уводит Ирину в дом.
Под балконом спальни скоро собирается пестрая толпа.
– Алексей! Алексей Германович, когда мы Вас увидим?
Молодая цыганка поет по знаку:
Яда сосница
Раскачалася,
Яда гожо тэрны чай
Навязалася…
Алексей Германович выходит на балкон.
– Друзья мои, я скоро! Продолжайте! Давайте сегодня оставим в стороне все условности!
Гости нестройно обратно направляются к столам:
– Жде-е-е-м!
Кто-то умничает:
– Ими овладела страсть. Она была безумна и внезапна…
Цыгане зажигают:
На камам мэ лэс,
Мэ камам ваврэс…
Умник оказался прав. Алексей Германович и Ирина целуются.
– Я хочу нового Егора, Алеша… Сегодня будет не твой день рождения, а день рождения нового Егора.
– Так быстро… Вот так вдруг… Почему ты не боишься? Я теперь боюсь всего на свете.
– Я исправлю его судьбу. У нашего Егора не будет лейкемии, его никогда не бросит мать, я найду ему хорошую любящую девушку… Как много я сделаю для него!
– А где буду я?
– Возможно, нам будет все равно. Ты согласен?
– Во имя сына, да.
И тихо засмеявшись, Ирина гладит себя по животу, словно там уже ребенок.
– Нам будет все равно, правда, Егор? Тсс… он говорит. Он отвечает: правда, мама… чистой воды правда…
– А еще что он говорит?
– Он говорит, что мы просто будем тебя любить и всё. Даже если ты будешь далеко-далеко…
– И даже вдруг с другой женщиной?
– И даже с другой. Что нам другая женщина, правда, Егор? Мы-то одни с ним. Других женщин может быть много, а мы с Егорушкой одни…
Алексей Германович слушает цыган.
– Хорошо поют, черти?
Вскакивает и натурально кричит от счастья, которое свалилось на него так внезапно, так нежданно:
– Хорошо поют, черти, слезу вышибают!
– А ты поплачь… А мы с Егором послушаем…
– Может быть, не надо, Ирина? Может подождать… Как-то сразу, вдруг…
– Ну, чего ты испугался?
– Я не могу поверить. Мне кажется, я такой человек, который всем приносит проблемы.
– Почему?
– Просто я сильно напуган. Я ведь всю жизнь был один. Этакий степной волк. Многим я казался рубахой-парнем, но это было не так. Я просто хорошо играл роль.
– Роль? Волк? Ну какую ты чушь несешь!
– А если опять повторится все с сыном… Или не дай Бог другое что-нибудь… Ну, куда я пойду? К кому я пойду, Ирина?
Цыгане, черти, поют, выцарапывая душу как когтями:
…Там голубой
Сыплет июль
Пригоршни звезд
В прежний фонтан.
Но нас с тобой,
Юности друг,
Тысячу лет
Нет уже там…
Ирина подпевает (сроду она не пела никаких песен – тем более цыганских):
– …Тысячу лет… Нет уже там… Почему нет? Вот же мы!
– Вот мы!
Ирина берет за руку своего обретенного мужчину и тащит к постели. Они пошатываются. От любви или от вина?
Благодать праздника вместе с солнцем разливается и на дальней стороне пруда, – там, где прибрежный пролесок. Здесь круг молодежи. Кто-то полулежит, кто-то в креслах-качалках. В кругу девушек – Пенелопа и Джулия. Трое ребят колдуют над мангалом, переговариваясь. Повар тащит сырые шашлыки в пузатых тазах.
