Владимир Ионов - Гончарный круг
— Что они монтаж силовика на нас захотят повесить — эт точно! — говорил он, не вынимая сигареты изо рта. Дымок мешал ему глядеть, Митька клонил голову набок, щурил от дыма свои хитрые глаза и доказывал председателю: — Скажут, коли позарез надо, сами пускай морокаются. Вот и будем морокаться. А силы на мороку где взять? Мужиков председатель даст? Дать-то даст, да жалко будет.
— Не ко времени это все, — согласился Леонид Константинович.
— Ну вот. Они там — жуки! Сам жучил, знаю. Бывало, колхоз своими силами работу сделает, а я приеду подключать и сперва к председателю: подпиши процентовочку. Не подпишешь — потом побегаешь за мной.
— Стервецом, значит, был?
— У-у!.. А все для общего дела. Мне самому от этой процентовки, считай, ноль с палочкой доставался, а конторе — польза. А походи-ко было! Что ты! Только что не били!.. Митька отклеил языком сигарету от губы, измял, изломал ее в пепельнице. — А хочешь, Леонид Константиныч, чего скажу?
— Чего еще?
— А ты все равно не согласишься…
— Ну, не говори тогда.
— А!.. Свет-от кому сейчас в обрез? Нам, что ли? Нам-то он терпит пока.
— Да чуть бы потерпел С месяц. Пока время такое.
— Во! А этим, к дяде Мише приехали которые? У них — нужда. Не на дачу приехали. Вот и пускай столбы-то ставят. Там их четверо лешаков — и толстые, и тонкие. Без свету-то им все равно болтаться. А монтажники приедут — столбы поставлены, им уж чего другое рвать совестно будет. Я их знаю.
— Стервец ты все-таки у меня! — покачал головой Леонид Константинович.
— Так для колхоза!
— Да ведь гости они.
— А у нас — сенокос, уборка, народу лишнего и полчеловека нету, должны они понимать?
— Вот так… Как хошь… Ты вот чего тогда… Давай тогда сам этим хозяйством занимайся, но аккуратно чтобы. А то, не дай бог чего — позору не оберешься.
— Как по нотам, Леонид Константинович!
…Вскоре пришла машина с опорами, а монтажная бригада и подъемник отставали: их отозвали с работ в другом районе, и они должны были подъехать часа через два. Митька, грешным делом, даже обрадовался этому — уж больно ему хотелось заставить киношников хоть по пол-ямы на брата выкопать. Он вскочил на мотоцикл и дал ходу в Пеньки — только пыль за ним встала. Внучка дяди Макара Аннушка, бывшая Митькина одноклассница, приехала из сельхозинститута на каникулы к деду и поглядывала теперь на ребят из киногруппы, так вот ему хотелось показать, что вовсе они не свет в окошке, что вот, мол, он, Савелов, взял да и заставил их в земле копаться. И так ли еще вкалывать-то будут! Вот и пускай поглядит…
У дома Болотникова Митька лихо заложил вираж, остановился так, что задок мотоцикла подбросило, и, как дельный дальше некуда, вошел в избу.
Михаил Лукич уже сидел дома, потел и обмахивался полотенцем.
— Здоров, хозяин! — по-свойски сказал Савелов. — Чего красный, как лук? С легким паром, что ли? Не ко времю-то паришься.
— Не больно легкий пар-от нонче, дураха.
— Тетка Матрена, здравствуй. А гости твои где?
— Щас, поди, придут.
— Обождем! — И Митька дельно обошел избу, оглядел углы. — Дала бы, тетка, молока пока. Только похолодней, а то напарился уже с вами, погода-то нонче…
Матрена Ивановна, молча, поставила на стол кринку вечернего молока. Савелов ходом ополовинил ее, утерся рукавом, закурил из сигарет, лежавших на подоконнике, и опять заходил по избе.
— Сядь, чего тебя сует-то? — сказал Михаил Лукич.
— Время дорого. А гостей-то не в бане ли напарил тоже?
— Постегались маленько.
— Чего ради?
— Спина, дураха, отнялась.
— Ну дак и прел бы сам, а их-то зачем?
— А ты тут што за указчик? Парился — не парился. Захотели и напарились, тебя не спросили. А то пошто, главно? Чего тебе от них?
— Да теперь-то уж ничего, считай, коли парные придут. — Митька сел на лавку посоображать, чего бы теперь придумать вместо ям. Увидел в окно Василия и Дениса, подходивших к дому, отошел к порогу, оперся о косяк. — Чур, в разговор не встревать, Лукич. У нас свое дело будет.
Василий переступил через порог, лениво расстегнул ворот рубашки, прошел на слабых ногах до лавки, повалился на нее. Он был розовый, налитой и глянцевый, как гуттаперчевая кукла.
— Русская баня придает человеку бодрости и здоровья. Мойтесь только в русской бане! Конец света! — пробормотал он и откинулся спиной к стене.
— С легким паром, граждане! — сказал Митька от порога.
Василий перевалил голову с одного плеча на другое, увидел Савелова, сел поровней.
— Что там у нас со светом? — спросил он.
— Трансформатор на месте и опоры сейчас будут там же. А монтажников пока нет. Их из другого района должны дать, дак когда они будут? — Митька помялся, поковырял пальцем мох в пазу меж бревен дома, соображая, как ему все-таки быть теперь с гостями. Самому ему после парной ничегошеньки не надо из всего белого света, кроме пивка. Так он, правда, человек сельский, тут баня — святое дело! А они-то столичные, у них там ванны про каждый день, так, может, ничего, и поработать можно? Хотя этот-то из района. Все равно, может, даже легче с ним сладить. — Такое дело… — заговорил он вроде как нехотя, — коли свет вам в обрез, дак помогайте колхозу тоже. Задача такая: выкопать ямы под опоры, а то, может, и поставить их. Копать где, я укажу, лопатки Лукич достанет, есть в деревне лопатки. Отдохните малость и приходите к ферме, я вас там обожду.
Сказав это, Митька хотел сразу уйти, чтобы поменьше отнекивались, но Василий остановил его.
— Сядьте-ка сюда, — показал он на табурет возле себя.
— Некогда бы мне.
— Ничего. Долго я не задержу. — Василий распрямился, застегнул ворот рубашки. — Где председатель колхоза?
— В бригадах. Где ему еще быть в такое время?
— Ясно. Ну, так вот, слушайте внимательно: садитесь сейчас на свой драндулет, быстро разыщите председателя и скажите, что снимать сегодня мы будем на веранде Дома культуры. Пусть распорядится освободить ее. Это первое. Второе: найдите белую, или нет, лучше красную косоворотку с вышивкой и с пояском для Михаила Лукича. — Василий окинул взглядом хозяина. — Сорок шестой размер. Помнится, у вас в танцевальном ансамбле были такие. Привезите-ка парочку сюда. Съемку мы начнем часа через полтора, так что времени у вас мало. Ясно я излагаю?
— Ясно… Хотя… У меня ведь и свое начальство есть, тот же председатель колхоза, — начал, было, Савелов.
— А я знаю, кто у кого начальство, — осадил его Василий. — Так что вы не тратили бы время.
Митька не нашелся, что сказать на это, только спросил:
— Косоворотки-то с «петухами» надо?
— С «петухами».
— Как сказано. — Парень нехотя поднялся с табуретки и медленно вышел на улицу. Там с одного качка завел мотоцикл и на полном газу рванул его с места, только трава брызнула из-под колеса.
— Лихач! — улыбнулся Василий, проводив Митьку взглядом.
— Митька-то? Лихой! — согласился Михаил Лукич. — Кого хошь объедет и без мотоцикла.
— Вот и пусть теперь объезжает. Как спина у вас, Михаил Лукич?
— Живет вроде теперича…
— А я бы сейчас упал и уснул. — Василий опять устало расстегнул ворот рубашки.
— Взял да упал. Вон в горницу поди на диван.
— А если снимать начнут?
— Чай, все одно обсохнуть надоть.
— Я сухой, как египетская мумия. Но все равно полежу. Полчасика. Пока вы обсыхаете.
— Мать, постелю ему собери, — распорядился Михаил Лукич. — Да коровы, гляди, на полдни пригнались, чего стряпаешься-то?
Василий пошел за Матреной в горницу.
— Уморили вы руководителя районного масштаба! — вяло пошутил он.
— Не усни, гляди, Вася тама, а то будить будет жалко, — напутствовал его хозяин.
— Нет-нет. Я полежу просто.
— Ну-ну, полежи… После Макарова пара не уснет, чу, Денис! Собери щас вселенский собор, и то не добудишься. Квасной пар! Меня, бывало, батька после квасного пару горшками будил. Придешь, бывало, после бани, ткнешься, где есть, и — мертвое тело. А батя, царство ему небесное, озорник был. Возьмет горшок, потоньше который, звякнет по лбу, и проснусь. «Чего?» — говорю. «Подвинься, — скажет, — тоже, мол, посумерничать надоть». — Михаил Лукич прошел к двери, послушал, ушла ли Матрена доить корову, открыл горку, не глядя, запустил туда руку. Но на крыльце что-то скрипнуло, и он выдернул руку из горки. Открылась дверь, просунулась черная голова Макара.
— Леший-то, напугал меня! — махнул на него рукой хозяин.
— Не блуди, дак пугаться не будешь.
— А ты уж углядел! Колоду-то свою ставь куды-нибудь — на мост али в избу. — И Михаил Лукич снова сунул руку в горку, в самое ее заветное место.
— На-ко вот поставь! Лешая-то твоя за портки держит. Отстань, говорю, Матрена! — Макар задергался в притворе, будто вырывался у кого.
Михаил Лукич выхватил из горки поллитровку, сунул ее под рубаху и в два шага очутился на лавке, в красном углу. И глаза свои большие притупил, будто знать ничего не знает.
