Михаил Угаров - Море. Сосны
Виктор, отсвечивая абсолютно белой попой, зашел в воду первым.
Вся компания, обогнав его, с разбегу бросилась в море.
Виктор стоял у самой кромки воды, лицом к морю. Ему нравилось, что он голый. Это вызывало в нем своего рода возбуждение. Волновала свобода, как будто эти дурацкие трусы служили раньше преградой между ним и морем.
Рядом с ним стояла Лика.
Они смотрели себе на ноги – вот вода пришла, а вот она ушла, положив им на ступни мелкие камешки.
Солнце садилось, оно уже коснулось горизонта.
– Так что? – не глядя на Лику, спросил Виктор. – Откуда шрам на животе?
– Прыгала с крыши сарая, а внизу оказалась куча металлолома, пионеры собрали. Все просто.
Солнце медленно погружалось в море.
– А мне на ногу упали железные тиски, – сказал Виктор. – Раздробило, да еще заражение началось. Ампутировали.
На камнях остался транзисторный приемник “Спидола” рижского завода ВЭФ, он продолжал бубнить о политическом перевороте в СССР.
Никому из этой компании ручку приемника больше не крутить…
В море видны были только головы людей.
Потом они легли на спины и смотрели в стремительно темнеющее небо.
Над ними пролетал спутник.
Опись вещичек
Когда они вышли из моря, на маленьком пляже их ждала милиция и военные.
Верхушка солнца еще оставалась над морем. Его закатные лучи окрашивали тела голых людей в тепло-красные тона и сильно удлиняли тени выходивших из моря.
– Можно хоть одеться? – спросила милицию Мила.
– Нельзя, – ответили ей.
– Почему?
– Производится опись вещичек. А без описи нельзя одеваться.
– ?А вы не стесняйтесь, – сказал военный. – Здесь все, так сказать, свои!
Солдаты засмеялись. Смеялись и милиционеры.
Голыми их увели вверх по тропе.
“Советская Абхазия”
Утро следующего дня было совершенно безоблачным.
По набережной по-прежнему гуляли отдыхающие. Продавали газированную воду с сиропом и сладкую вату на палочках.
Только одно изменилось – на набережной исчезли дети, потому что школьный год уже начался. Купальному сезону оставалось совсем немного, еще несколько дней.
“Метеоры” и “Ракеты” бороздили спокойное море, одни шли в сторону Сочи, другие в Батуми.
На виду у всего южного города, как на выставке, стояли в море корабли – “Советская Украина”, “Советская Армения”, “Советская Абхазия”, “Советская Грузия” и просто – пароход “Крым”.
Какая, нах, Турция?
Спустя пять дней открылись двери Серого здания, и на пустынную аллею парка вышел Виктор.
Он оглянулся.
В каждом городе есть такое Серое здание. Они, конечно, все разные, но есть в них что-то утомительно одинаковое.
Не спеша он пошел по аллее, закурил.
На скамейке сидела Мила-Бикини. Странно было видеть ее в сарафане.
Она заметила Виктора, бросилась ему на шею и заплакала.
Вот, оказывается, Мила и плакать умеет.
– Ты очень хороший, – гладила она его по руке. – Я думала: кто первым после меня выйдет? А вышел ты.
Мила и Виктор сели на лавочку и стали смотреть на двери Серого здания.
Вторым после Виктора вышел Элик.
Они с Виктором долго обнимались, больно хлопали друг друга по спине, один раз даже стукнулись лбами, от радости.
Теперь уже трое сидели на лавочке и ждали остальных.
Следующими были Стендап и Гоухоум.
– Ребята, – восторженно говорил Гоухоум, – нами КГБ занимался! Я-то до самого конца думал, что они милиционеры…
– Милиция над нами только смеялась, – мрачно сказал Стендап. – Говорят: как мы вас с голыми жопами приняли?
– Вот видите, все обошлось, – сказала Мила.
– Сказали – вы пидарасы и тунеядцы, убирайтесь из города!
– Вы им карту рисовали? А я рисовал! Каким образом попали на закрытую территорию, на объект номер такой-то? Нарисовал – вот так попали.
– Надо уезжать сегодня, – сказал Элик, – они велели до ночи уматывать отсюда.
– А Лика? Ты Лику видела? – спросил Виктор Милу.
– Не видела.
– Вас разве не вместе держали?
– Нет. Они вроде с Веркой вместе были.
Потом из дверей Серого здания вышла Верка.
– Лику не ждите! – сразу сказала она. – Там привезли одного матроса из Батуми, и он опознал ее как шпионку! Что она хотела бежать в Турцию!
Все засмеялись.
Не смеялся только Виктор.
– Сказали, ей займутся компетентные органы. Короче, ждать ее в ближайшее время нет смысла.
Посмотрели на Виктора и поняли, что все это не шутка.
– Какая, нах, Турция? – растерянно спросил Стендап.
Билет в Ленинград
По-прежнему сидели на лавочке.
Мила и Верка ели мороженное, парни курили.
– Разъезжаемся по местам прописки? – спросил Стендап.
– Поезжайте, – сказал Виктор. – А я еще посижу.
– Остаешься? – спросила Мила.
Виктор ей не ответил.
– Я тоже посижу, – вдруг сказал Элик. – Подожду.
– Ты в Москве своей живешь? – спросил Виктор. – Вот и поезжай в Москву свою, не путайся под ногами.
– Что ты злишься? – спросила Мила. – Может, он поддержать тебя хочет?
– А мне не надо.
– А я и не хочу, – ответил Элик. – Мой поезд ушел три дня назад, и теперь у меня денег нет.
Виктор полез в задний карман брюк.
– На! Только билет до Ленинграда.
Элик взял билет.
– Мне все равно, Ленинград – это хреново, но все равно сгодится, – сказал он. – Ты-то как?
– Как-нибудь.
Ожил репродуктор на столбе. Металлическим голос сообщил советскому народу:
“Четырнадцатого октября состоялся Пленум Центрального комитета КПСС. Пленум ЦК КПСС удовлетворил просьбу товарища Хрущева Никиты Сергеевича об освобождении его от обязанностей Первого секретаря ЦК КПСС, члена Президиума ЦК КПСС и Председателя Совета Министров СССР в связи с преклонным возрастом и ухудшением состояния здоровья. Пленум ЦК КПСС избрал Первым секретарем ЦК КПСС товарища Брежнева Леонида Ильича”.
Сообщение это выслушали внимательно, но никто из компании комментировать его не взялся.
Стояли у скамейки, прощались с Виктором.
Стендап пожал Виктору руку и назвал свое имя:
– Георгий.
Гоухоум назвал себя:
– Леша.
– Люда, – сказала Мила-Бикини.
Элик, смущаясь, сказал:
– Меня зовут Паша.
– Я Эмма, – сказала Верка. – А ты?
– А я Виктор, – сказал Виктор.
И они ушли.
В парке на скамейке остался один Виктор.
Он смотрел им в спины, когда они шли по аллее к выходу.
Обернулась только девушка с дурацким именем Верка, которая на самом-то деле оказалась Эммой.
Стендапу (Георгию) сейчас 86 лет. Он жив-здоров и в твердой памяти. Никогда не смотрит телевизор, потому что там в новостях все не так, как ему бы хотелось. Взрослые внуки подарили ему DVD-плеер, и он пристрастился смотреть боевики и триллеры. Смотрит все подряд, поскольку ему – все равно, названия фильмов он не запоминает.
Гоухоуму (Леше) сейчас 67 лет. Женился он ровно через год, в 65-м. Жизнь прожил неутомимым бабником, как все некрасивые мужчины.
С 1993 года активный член подмосковного (г. Истра) отделения КПРФ.
Элику, он же Паша, 72 года. Он так и остался в Ленинграде, с тех пор как Виктор отдал ему свой билет. Потихоньку осел в городе, который теперь называется Санкт-Петербургом. Прожил спокойную личную жизнь, женских судеб не ломал.
Наоборот, это ему сломала жизнь некая Света Горохова. Красивый седой старик сильно пьет и, в общем-то, за жизнь не особо держится.
Миле (Люде) 68 лет. Никто не знает, что раньше ее звали Бикини. Она вышла замуж, прожила с очень скучным мужем долгую жизнь и ни разу ему не изменяла. Скучному мужу она всю жизнь объясняла, что брак?- это взаимное ограничение свободы. А тот никогда и не спорил с этим.
Все они живы и здоровы.
Одна хорошенькая штучка
В тот же день в купе скорого поезда Адлер – Москва сидела веселая Верка, пила коньяк с молодыми веселыми летчиками.
Окно было открыто, и ветер весело трепал занавески.
Летчики говорили:
– Пьем все, что к полу не прибито!
– Пьем за тех, кто турнул Никитку, задолбал он своей кукурузой!
– Брежнев – серьезный мужик, а Хрущев – колхозник!
– Брежневу пятьдесят восемь лет, он молодой, а Хрущеву семьдесят, он старый!
– У Хрущева жена старая и на свинью похожа, а у Брежнева – красавица!
Верка с ними спорила:
– Он дал народу холодильники, стиральные машины и телевизоры! При нем майонез появился! А кто Гагарина запустил? При нем ракеты СССР стал делать как сосиски!
Самый молодой летчик запел:
Куба, отдай наш хлеб!
Куба, возьми свой сахар!
Куба, Хрущева нет!
Куба, иди ты на…
Рыжий летчик осторожно всунул Верке руку между коленок. Под столом, конечно. Чтобы никто не видел. Но видели все.
