Вероника Батхен - Остров Рай
Терпеливым старанием он глянулся пушкарям. Был оставлен при батарее, потихоньку отъелся, окреп. Появились силы для наблюдений. Жизнь блестела и колыхалась, как подпорченный студень. Сомнительные победы первых недель войны сменились вялыми поражениями. Имперцы продвигались к столице. В городах пахло голодом. По деревням угоняли в леса скотину и прятали хлеб. Крепость трясло в ознобе. Каждый день на плацу кого-то пороли или ставили в кандалы. Унтер Крукс пристрелил новобранца «за дерзость». Приближалась весна.
С южным ветром принесло горсти слухов о будущей битве — двум эскадрам надлежало столкнуться во славу тронов. Эта схватка, похоже, решала исход войны. Слабоумный крепостной предсказатель твердил, что все кончится поражением, но не мог назвать имени победителя. Ожидание длилось. Как-то за полночь бедолага влез на крышу казармы и заблажил в голос. Мол, эскадры сошлись, но не стали биться, моряки побратались кровью и теперь возвращаются, дабы переменить и законы и власти. Смерть хижинам, война дворцам, горе кормящим грудью… И дальше вовсе уж неподобное. Ретивый капрал снял пророка с одного выстрела, за что был тем же утром пущен в расход.
Ос тоже ждал. Он почуял бурю. Все вокруг: злая ругань голодных солдат, брань чинов, блестящие ножны парадных кортиков, даже раннее лето, поразительно щедрое на красоту и тепло — все подряд раздражало отвыкшее сердце. Дар стучался в ушах — так, наверное, бьется ребенок в чреве, почуяв приближение родов. Ос понял, что не удержится, и жил жадно. День прорыва беды грозил гибелью, вряд ли преодолимой.
Их подняли посреди ночи. Взбунтовавшийся флот приближался к берегам острова — в крепости был уголь, была вода и — главное — были снаряды, много снарядов для ненасытных пушек. А приказ из Столицы гнал офицеров — любой ценой задержать.
…Шел туман. От промозглой влаги скрипело и пахло ржавью простуженное железо. Пушкари в боевом порядке навытяжку мерзли на бастионе. Ос смотрел, щурясь, как расхаживает вдоль орудий одышливый капитан, как дрожит жилка на его плохо бритой щеке, как томительно медленно оседают на гладком дуле капельки мутной испарины. Вдруг ударил ветер. Туман разорвало в клочья. Заблестели под солнцем бронированные борта. Бунтовщики приближались к гавани.
«Батарея, готовьсь!» — капитан прыжком поднялся на бруствер. «Целься!» Рявкнуть «Пли!» офицер не успел — Ос столкнул его в море. И, не дожидаясь пули, заговорил — во весь дар, во всю мощь обреченной глотки:
…Свобода? Да!
Стоят суда
Грядет армада
Города
Горят
Ворота и порты
Открыты
Алчущие рты
Руби раба
Дроби набат
Ори «ура»!
Свобода, брат!..
Ос не понял, что предстало глазам ошеломленных солдат, но успел увидать — пушкари развернули стволы вверх, в небо. И прыгнул с бруствера.
От удара о море почернело в глазах, Ос почти потерял сознание. Но живучее тело дернуло его вверх, к тонкой пленке соленой воды. Ос боялся — не хватит сил дотянуть до спасительных валунов за причалами. Но удалось — и доплыть, и укрыться в камнях. Ос лежал, глядя в небо, а на пристани стреляли, кричали и падали люди. После стало темно.
…Он пришел в себя от чудесного запаха кавы — горячей кавы в невесомой, голубой на просвет, хрупкой чашечке. Ос решил, что он умер и попал в рай — никогда, даже в лучшие годы дома, он не спал на льняном белье, не носил льнущих к телу рубах и не кушал с фарфора. Обитые бархатом стены комнаты, в которой стояла кровать, чуть заметно раскачивались. На двери неуместно чернел силуэт герба. У оконца стоял крупнотелый мужчина в дорогом, но помятом мундире. Он обернулся, сияя щербатой улыбкой… Брок!!!
Да, это был он, закадычный друг детства. Изменился. Стал властным, налился силой, как яблоко желтым соком. Но глаза приемыша были прежними — ожидание чуда плескалось за оспинами зрачков. Чудо было простым: власть народу. Хлеб голодным, мир солдатам, свободное море торговцам и рыбакам. Война доносам, погромам, бессудным казням и продажным судьям. Счастье — всем. А плата — труд, пот и кровь. Много крови.
Ему, Осу, судьбою вручен дар творить, поджигать сердца силой слова. Он может приблизить день общей победы, может спасти многие тысячи жизней — людей, обманутых с детства, слепых, диких…
Ос слушал молча. Из небытия перед ним вставал Город Солнца, сияющий и прекрасный. Город, где никто не скажет «проклятый рыжий», не кинет вслед камнем, не откажет в любви потому, что чужак и беден. Без голодных и нищих, без трущоб и без тюрем, но со школами — для любого, с чистой водой в фонтанах, с белыми парусами вольных птиц — кораблей… До утра они говорили в адмиральской каюте. А к рассвету Брок вернулся на мостик — командоры эскадры ждали его приказов.
Ос уснул. Он спал сутки, и сны его были тяжки. Просто ответить «нет» и вернуться в свои трущобы к безразличному морю. Страшно лезть голышом в котел, вешать на спину бремя чужого выбора. Но Город Солнца уже восходит на горизонте. И ему, Осу, выпало гранить янтарные плиты немыслимых мостовых!
…Когда эскадра вломилась в порт, Ос стоял рядом с Броком на носу бронированного чудовища. Битва вышла кровавой и грязной, королевских гвардейцев выжигали из доков, выкуривали из бастионов, последний полк добивали уже во дворце. Короля разорвали на части. Ос видел его седую голову с идиотски отвисшей губой, прибитую над воротами. Принцессу Брок спас. Но, видимо, опоздал — от пережитого девушка онемела и слегка повредилась в уме.
Первый указ Друга Народа был прост: свобода, равенство, братство. Второй — призывал защищать город от предателей и врагов. Третий — всем детям бедных дать молоко и хлеб. Дважды в день и бесплатно…
Парусиновые фургоны раздатчиков пищи выезжали на площади под конвоем солдат. Случалось, что оголодавшие жители нападали на фуражиров. Благо всем горожанам нечего было есть. За морской живностью ходили теперь угрюмые взрослые мужики, даже поганых крачек сбивали палками. Муку продавали на вес серебра, драгоценные камни меняли на драгоценный сахар, книги шли дешево — плохо горели.
Город щерился темными окнами, хлюпал выбитыми дверьми, мигал кострами реденьких патрулей. Прохожие выцвели, из разряженных щеголей и элегантных красавиц былых времен превращаясь в оборванную толпу. На хорошо одетых смотрели косо. Столица полнилась слухами: о старухах, что заманивают прохожих, а потом продают пирожки с человечьим мясом; о черной карете, увозящей бесследно молодых девушек с окраинных переулков; о наследнике — сыне розовой фаворитки, юном принце, который уже почти собрал армию на востоке.
Ос метался по городу и говорил. О Городе Солнца, свободе и братстве, грядущих победах и светлом будущем… От завода в казармы, оттуда в доки, в госпиталя и снова на площадь — к толпе. Он осунулся, исхудал, забывал есть и спать. Времени не хватало. Каждый день, каждый шаг, каждый выкрик в тысячеликое месиво приближали неизбежное чудо, царство равенства и свободы. Было жалко терять часы, поэтому Ос согласился на экипаж и гнедых из дворцовой конюшни. Ночевал он тоже в одной из бесчисленных комнат дворца, в двух шагах от покоев Брока.
В изувеченных залах не тушили огни до света. Рассылали бумаги, планы и вестовых, собирали отряды грядущих армий, строили и творили новое будущее. Очаги Солнца — воспитательные лицеи для бродяг и сирот; голубые дома из стекла и металла — чтобы братья не прятались друг от друга; скорострельную пушку, новый способ книгопечати, два лекарства от смерти, летательный аппарат на легчайших шелковых крыльях… Никогда еще Осу не доводилось попадать в средоточие пульса жизни — разношерстные квартиранты дворца торопились, как будто каждый день был последним. Отчасти так и случалось: одержимые и одаренные в равной степени быстро гибли от пуль, лихорадки и собственной неосторожности. Их места в строю заполняли мятежные новобранцы. Все, кто мог, несли камни в стены Города Солнца.
Ос успел полюбить свое утлое гнездышко — закуток чьей-то маленькой фрейлины. Покрывала и простыни тихо пахли жасминовыми духами, на глазуревом умывальнике вяла пудреница из перламутра, в гулком брюхе комода ожидали своей судьбы разноцветные бальные платья. Стекла так и не удалось вставить, но на ночь можно было запереть ставни и задернуть массивного вида портьеры. Получалось тепло. Почти…
Иногда заходили гости — фанатической силой дара Ос выделялся даже в пестром котле дворца. Все знали, к рыжему словоплету благоволит Друг Народа. Но близких людей, кроме Брока, так и не появилось — слишком спешно жилось. Пару раз на душистом ложе оставались ночевать женщины. Они мяли постель и дрожали от холода в кружевных простынях, жадно курили вонючий табак, говорили о новой жизни и исчезали, не дожидаясь рассвета. А жаль — по утрам из покоев открывался прекрасный вид на залив. Полоска воды блестела далеко за домами, обрамленная лоснящейся жестью крыш, зеленью тополей, высокими трубами — черными и тускло-красными. На флагштоках громоотводов метались знамена победителей.
