Тимофей Круглов - Август
Женщина услышала восторженный возглас из уст совершенно невосторженного на вид человека — зрелого мужчины, современного, модно одетого, уверенного в себе, физически сильного и внутренней силой привлекательного. И не удивилась почему-то. Только спросила себя: — Неужели, Господи? — и услышала ответ, и поправила легкую газовую шаль на темно-русых, модно подстриженных волосах, и длинные красивые пальцы ее задрожали при этом обыденном движении, прикоснувшись к вспыхнувшей румянцем щеке с ямочкой, пробежав по уголку без косметики блестящих упругих губ. Пальцы застыли вдруг на груди, и снова дрогнули, затеребили длинные кисти платка. И не было на пальцах колец — ни обручального, ни золотых перстней с дорогими каменьями, ни серебра дешевого, но искусной работы.
Глаза их встретились. Карие, с искоркой солнечной, у Петрова, глядящие с восторгом и с усилием волевым погасить восторг. Зеленые женские — ясные, с надеждой, спрятанной глубоко-глубоко и с вызовом, чтобы скрыть испуг — и не потерять надежду.
Андрей смутился вырвавшейся вслух мысли, стало неудобно перед свидетельницей его несдержанного поведения. Да еще уставился на женщину нескромно, в глазах ее чуть не утонул. Городская ли привычка запираться в себе, усиленная годами проживания в холодной и к своим, и к чужим Эстонии, скромность ли врожденная сыграла свою роль, — только Петров резко отвернулся и пошел было прочь, убыстряя шаг, как сбежать попытался от этой встречи.
— Постойте! — послышалось вдруг вслед. Глубокий, музыкальный голос напомнил Андрею Николаевичу певичку из Диско-бара, он остановился, вгляделся снова с недоумением в нагонявшую его быстрым легким шагом женщину. Нет! Певица была молодая совсем. А навстречу Петрову выступила из полутьмы монастырских ворот уверенная в себе дама средних лет. Теперь, на солнце, резко отсекавшем от беленой стены темный проем глубокого прохода под аркой, женщина выглядела вполне зрелой.
Стройная фигура, стройная не от спорта, а от природы, да чистое ухоженное миловидное лицо с легко отбрасываемыми ветром русыми локонами, выбивающимися из-под шали заставили Андрея подумать, что перед ним юная девушка. А незнакомке наверняка было уже за тридцать. Может быть, и не минули ее печали нашего суетного времени, да только не отразились ни на чистом лбу, ни на гладких щечках с ямочками. Никаких излишеств и пороков не читалось за спокойной доброжелательной улыбкой. И желания подшутить над внезапно вырвавшимся у Петрова восторгом при виде чудесной картины Преображенского храма, открывшейся внезапно за монастырскими стенами — тоже не было в прозрачных зеленых глазах.
— Ну что ж вы бежите, — укорила женщина, догнав Андрея Николаевича и придержав даже его за рукав. — Вы с теплохода ведь, правда?
— Так точно! — невпопад вырвалось почему-то у бывшего летчика.
— Отставить! — шутливо скомандовала незнакомка, доверчиво взяла Петрова под руку, и повела к храму по выложенной диким камнем дорожке. — Я потерялась и испугалась, — тут же объяснила она себя. — А вас на «Петербурге» видела, вы заметный. Да и обрадовались красоте здешней так искренне, что я решилась к вам подойти — не люблю ходить одна, — на этих словах легкая тень словно вуалью легла на безмятежное до того лицо.
— Меня Андрей Николаевич зовут, — опомнился Петров, уже пройдя рядом с женщиной метров десять.
— Очень приятно, — чуть сильнее сжала его локоть незнакомка. — А я Людмила Николаевна! Но вы можете звать меня Люсей, если хотите.
— Хочу! — расслабился и повеселел внезапно Андрей. — Я почему-то люблю это имя. Но сейчас редко кто из Людмил позволяет звать себя Люсей.
— Спасибо! — улыбнулась Люся, посмотрев искоса, сбоку и снизу на своего высокого спутника, на гладкий волевой подбородок и четкий профиль лица. Обычно мужчины, когда им за сорок, начинают оплывать глазами, подбородком, обрюзгшими щеками. А ее новый знакомый не был мягким, как пластилин, в нем чувствовались нерастраченная сила и непокорившаяся жизненным обстоятельствам личность. Женщина даже легонько подпрыгнула — подтанцевала на длинных, сильных ногах при этом внезапном открытии — так обрадовалась внутренне славной находке. Тут же выровняла шаг и тут же снова объяснила Петрову свое поведение:
— Вы мне понравились вдруг, Андрей Николаевич! Я на самом деле очень осторожно к мужчинам отношусь. Не боюсь вашего брата, но осторожничаю. А с вами, поверилось мне, можно подружиться, по-хорошему, как в книжках. Можно? — Люся просто и доверчиво посмотрела Петрову в глаза.
Людмила Николаевна не была наивной дурочкой и поставить себя умела, но объяснять людям себя всегда любила сразу, чтобы не было недомолвок в любых отношениях — деловых или личных. Или даже при редком случайном знакомстве, вот как сейчас. Объяснишь человеку все, растолкуешь, и тогда не будет ни обид, ни двусмысленных ситуаций, — верила она.
— Я рад знакомству, Люся! — легко отозвался Петров, почувствовав, что уже устал быть один. И заноза в сердце от дикого инцидента ночного впервые по-настоящему отпустила, перестала покалывать, отравляя удовольствие от первого дня (вчерашний вечер не в счет), только сегодня начавшегося по-настоящему круиза. Конечно, вокруг было много людей. И доцент с аспирантами, и офицеры из Приднестровья, попросившие после совместной поездки и знакомства подробного в автобусе не слишком распространяться о них посторонним. Доверились ведь люди, не стали прикидываться петербуржцами. Да и Петров им все рассказал о себе вкратце — чего таить? Но с Люсей что-то совсем иное предчувствовалось в совместном путешествии. Ой, даже и мысли дурной и чисто мужского интереса не возникло у Андрея к этой удивительной женщине! Как сестру вдруг встретил по дороге к храму. Сказочка, сказочка.
Глава пятая
Андрей хотел было пропустить Люсю вперед у входа в собор, да и посмотреть на нее захотелось, хоть понять, во что одета, окинуть ее всю коротким взглядом. Просто, чтобы не потерять потом в толпе туристов, не отпускать ее одну по течению. Но Люся подтолкнула его аккуратно в широкую спину, дескать, в церкви нет у меня преимуществ перед мужчинами. Петров все же обернулся тогда с улыбкой, не исподтишка, а прямо, не скрываясь, оглядел женщину с головы до ног, приговаривая:
— Особые приметы: джемпер белый с синим на молнии, юбка серая льняная, волосы русые, хороша необычайно. Это я словесный портрет составляю. Если вдруг потеряетесь, буду вас искать!
— Куда же я денусь с теплохода? — отшутилась Люся в тон. И добавила уже серьезно, — ну же, идите, а то народ набежит, даже к мощам преподобного приложиться не протолкнетесь!
В прохладной тишине собора они разошлись в разные стороны. Андрей у свечницы «выменял» образ святого Александра Свирского, записочку подал о родителях заупокойную. А Люся подошла к монаху, присматривавшему ревниво за туристами, и о чем-то стала спрашивать его тихонько.
Поставив свечи, где хотелось сегодня особенно, не без трепета приложился Андрей к мощам; не отрывая лба от холодного, пахнувшего ароматно стекла, молил чудотворца о помощи и вразумлении, пока не провалился всей душою в иное измерение, пока седой монах не тронул его за плечо, понуждая поберечься и не потерять связи с земным миром. Петров выпрямился, как из воды выплыл, вдохнул глубоко насыщенный благовониями воздух. Перекрестился медленно, уставно и отошел на шаг. Монах строго посмотрел Андрею Николаевичу в лицо и потянул у него из руки приобретенный им только что образ. Приложил к мощам, прочитал молитву короткую и отдал иконку обратно Петрову, опять почему-то укоризненно покачав головою. Андрей медленно, приходя в себя, пошел к выходу, заметив краем глаза Люсю, припавшую к старинному чудотворному образу Богоматери.
«О чем молить Тебя, чего просить у Тебя? Ты ведь все видишь, знаешь Сама, посмотри мне в душу и дай ей то, что ей нужно. Ты, все претерпевшая, все премогшая, — все поймешь. Ты, повившая Младенца в яслях и принявшая Его Своими руками со Креста, Ты одна знаешь всю высоту радости, весь гнет горя. Ты, получившая в усыновление весь род человеческий, взгляни и на меня с материнской заботой. Из тенет греха приведи меня к Своему сыну. Я вижу слезу, оросившую Твой лик. Это надо мной Ты пролила ее и пусть смоет она следы моих прегрешений. Вот я пришла, я стою, я жду Твоего отклика, о Богоматерь, о, Всепетая, о, Владычице!
Ничего не прошу, только стою пред Тобой. Только сердце мое, бедное человеческое сердце, изнемогшее в тоске по правде, бросаю к Пречистым ногам Твоим, Владычица! Дай всем, кто зовет Тебя, достигнуть Тобою вечного дня и лицем к лицу поклониться Тебе».
* * *Выйдя из храма с верою, что все в руце Божией, Андрей Николаевич обнаружил внезапно дорожку, ведущую в сторону от собора, прямо к берегу озера. Оказалось, там оборудована небольшая аккуратная купальня, огражденная со стороны монастыря стеной из дикого камня, чтобы не смущать и не смущаться. Петров вышел на чистые, промытые ночным дождем деревянные мостки, посмотрел на часовню на другом берегу, перекрестился, глянул на часы — не отстать бы от своего автобуса, — и решительно стал раздеваться. Прыгать с разбегу не стал в манящую, прохладную на вид, воду. Не место для гимнастических подвигов. Присел на край нагретых солнцем мостков, поболтал ногами в прозрачной воде — неожиданно теплой, и соскользнул аккуратно в озеро, погрузившись с головой. Напрягшиеся ноги встретили ласковый песок, пощупали его придирчиво — нет ли камней? — и тогда уже оттолкнулись пружинисто. Петров вынырнул, отфыркался, втянул в себя глубоко особенный, только над живой водой сущий воздух, перевернулся на спину и замер так, лишь чуть-чуть пошевеливая руками, чтобы лежать, не чувствуя веса, не чувствуя тяжести своей.
