Василий Песков - Полное собрание сочинений. Том 17. Зимние перезвоны
Агафья с криком «ай-ай!» сгребла любимца и села к окошку поить из берестяной посуды.
Коротая у костра время, мы с Николаем Николаевичем достали из рюкзака газеты, купленные в Абазе. Чего только нет в человеческом океане — идут через полюс на лыжах… стрельба в самолете… стрельба в Иерусалиме… новое совещание в Вашингтоне… И от всего вдалеке — вот эта догорающая, как свечка, особенная человеческая судьба. Украдкой наблюдаем, как понуждает Агафья козленка пить молоко. Сама не пьет — пост. Какая сила держит ее на месте? Неизбежно печальным будет конец, но она не страшится…
Ерофей, счищавший с избушки снег, первым услышал шум вертолета. Постучал по крыше лопатой: «Агафья, Агафья, будем прощаться!»
К вертолету с нами Агафья не стала сбегать.
Взлетая, мы увидели ее такой же, как встретили, — в мышиного цвета одежке, в резиновых зашитых нитками сапогах, с тремя платками на голове.
О чем она может думать сейчас?
Просим пилотов пролететь над избой…
Виден сверху непогасший наш костерок, коза с козленком, одинокая фигурка глядящего вверх человека…
Летящему в Абазу начальнику геологической партии Черепанову Сергею Петровичу не терпится узнать, чем окончилась наша миссия.
— Я так и думал… Но, может быть, позже, когда как следует оглядится, одумается.
— Может быть… Час полета, и ни единого человеческого следа внизу.
Фото автора. 29 марта 1988 г.
Погонщик весны
(Окно в природу)
Весна идет под грачиное «ура!» и барабанный гул дятлов. Но еще в феврале, при морозах, солнечным утром можно было услышать бодрые посвисты, означавшие: «Весна идет, я ее погоняю!»
Еще молчали синицы. Еще только-только в небе начинались брачные кувырканья воронов, но уже звонко, хлестко, с ямщицкой удалью свистела в феврале птица, взглянув на которую удивишься: откуда такой голосище?
Птица многим знакома. В обществе синиц она посещает зимой кормушки. Встретив ее в лесу, обращаешь внимание на бодрый, независимый нрав, на способность ловко приземисто бегать (ползать!) по стволу дерева, часто головой вниз. Поползень! Окраска неброская, но нарядная — светлое дымчатое брюшко и темная синеватая спинка. Формой тельца и темной полоской, идущей через глаз от клюва по голове, поползень вызывает в памяти барсука. А в окружающем поползня мире пернатых он как бы соединил в себе синицу и дятла. Клювом-пинцетом дерево он не долбит, но клюв очень крепок и может крушить даже вишневые косточки.
Однажды, услышав вверху усердную дробь, ожидал я увидеть дятла, как вдруг к ногам упал тяжелый лесной орешек. Владелец его, нисколько не испугавшись, головой вниз сбежал по стволу и стал высматривать оброненную драгоценность. Я тихо попятился, и птица орешек нашла, взлетела, и опять я услышал барабанную дробь.
«Ковалик» — «кузнец» называют поползня в Польше. Птицеловы в России за бодрый, веселый свист прозвали поползня «ямщиком», а в Белорусском Полесье его называют «глинянкой». Все три названия неслучайны, но последнее следует объяснить. Дупел поползни сами не долбят — поселяются в старых дятловых гнездах. Однако леток для маленькой птицы велик — тот же дятел может гнездо ограбить. Присмотрев еще зимою жилище, поползень с первых проталин начинает носить к дуплу глину и, мешая ее со слюной, сужает леток. Никто крупнее самого поползня в дупло уже не протиснется.
Человек, любопытства ради заглянувший в дупло, обнаружит в нем пять — восемь белых с оранжевым крапом яичек, лежащих на жесткой подстилке. Ни мочала, ни перьев, ни волосков — только кусочки древесной коры. По моим наблюдениям, предпочитает птица чешуйки коры сосновой. На этой рыхлой подстилке вырастают птенцы. Кормят их поползни пищей животной.
Взрослые птицы летом тоже кормятся насекомыми. Зимой же приходится полагаться на всякие семена. И, кажется, нет в природе птицы запасливей поползня. Еще летом, задолго до суровых времен, начинает он прятать в складки коры и во всякие щели запасы корма.
Все идет в ход — орехи, семена бурьянов, подсолнечные и арбузные семечки, семена конопли, проса. Забыла хозяйка на огороде желтый семенной огурец — из него птица выберет, спрячет впрок семечки.
Лет пятнадцать назад осенью я работал у друга в лесной избе и задумал привлечь в дуплянку для фотосъемки парочку белок, живших в лесу по соседству. По верхней жерди ограды разложил я лесные орехи. Насыпал орехов также в дуплянку. И дело пошло на лад — приманка была замечена. Но вдруг помеха — откуда-то появившийся поползень. С неутомимой поспешностью он взялся таскать орехи. Я подкладываю — он уносит. Но поединок я обратил в свою пользу. Проследив полеты воришки, обнаружил орехи между бревнами дома, в щелях колодезного сруба, в трещинах старой лодки.
Без большого труда я собрал все ворованное и пустил снова в дело. Ничуть не смущаясь, поползень продолжал азартное воровство, пряча орехи все в тех же местах. Игра продолжалась дня три. Я сделал снимки белок и поползня. Причем птица настолько освоилась, что стала хватать орехи прямо из рук.
А этот снимок сделан недавно. Агафья Лыкова угостила нас кедровыми орешками. Мы щелкали их на солнышке у избы. И тотчас же появились у нас сотрапезники — поползни. Они сновали между ногами, подбирая то, что мы обронили. Насыпал орехов на шапку другу своему Ерофею — хватают с шапки. Насыпал на березовый кол — получилось фотоателье, снимай в любых позах!
У каждого из животных свой характер, повадки, привычки. У поползня все это выражено особенно ярко. Среди лесных компаньонов — синиц он выделяется подчеркнутой самостоятельностью, смелостью и подвижностью. Заражает энергией своих спутниц, верховодит в их стайке.
О поползне много написано. Есть и такие вот строчки: «Поползень, неведомая, ни на что не похожая птица… В этой дымчатой пичужке есть что-то жуткое, она кажется одинокой, никто ее не любит, и она никого». Это впечатление Горького, сохраненное с детства.
Известно, окружающий мир мы пропускаем сквозь призму своего настроения, состояния в данный момент. В детстве ловивший птиц Алеша Пешков увидел поползня, возможно, в минуту душевных сумерек. И потому показался он ему жуткой, одинокой, никем не любимой птицей. Между тем стоит услышать, как весело поползень «подгоняет весну», стоит увидеть его в суровое время зимы предводителем у синиц, всегда бодрым, находчивым, энергичным, чтобы дружески ему улыбнуться.
Сейчас, когда весна сгоняет снега, поползни ищут в лесу проталины с глиной — уже готовы к ремонту жилищ.
Фото автора. 2 апреля 1988 г.
Близнецы
(Окно в природу)
В феврале я получил письмо от охотников из Уфы: в южноуральской тайге у поднятой на берлоге медведицы обнаружено четыре медвежонка. Через неделю еще письмо: там же, в Башкирии, — еще четверня у медведицы.
Опытные медвежатники были озадачены — по четыре медвежонка в берлоге никогда не встречалось.
Я заглянул в справочники. Там говорилось: обыкновенно — один медвежонок, нередко — два, случается — три, исключительно редко — четыре. Таким образом, два исключительно редких случая пришлись на один год и на один таежный район.
Число детенышей у медведицы всегда вызывает особенный интерес, зимой медведица не питается, кормить в берлоге четверню близнецов — предел возможностей организма. Кроме того, медвежата проходят с матерью школу сурового воспитания, выходить четверых сразу — задача для медведицы непростая.
А как обстоит дело с близнецами других животных? С Николаем Николаевичем Дроздовым мы просмотрели недавно изданные французскими зоологами таблицы и вот что обнаружили. Одного, всегда только одного детеныша приносят самки дюгоней, муравьедов, панголинов, американских дикобразов. Как правило, одного детеныша приносят самки китов, слонов, носорогов, тапиров, оленей, зебр, кенгуру. Но против названия этих животных в таблицах стоят примечания: иногда бывает и двойня. Два-три-четыре детеныша — обычны для многих млекопитающих. А вот те, что приносят десять и больше в одном приплоде, уже выходят из общего ряда. Среди них зайцы и белки, приносящие от одного-двух до десяти малышей, кролики — от трех до двенадцати, американские луговые собачки — от двух до десяти. До пятнадцати в одном помете могут приносить волки, хотя чаще всего бывает четыре-пять волчат. До двенадцати малышей водит иногда за собой самка дикого кабана. У домашней ее родни число малышей в опоросе такое же, но зафиксированы случаи, когда поросят у свиньи было: двадцать четыре, двадцать восемь, тридцать четыре. И это пока рекорд, зафиксированный у млекопитающих.
В рекордсменах числятся хомяки, приносящие иногда до восемнадцати малышей. Семнадцать-восемнадцать детенышей обычны для австралийской сумчатой кошки, приносящей иногда и двадцать четыре детеныша.
