Яков Рахманов - Судьба, или жизнь дается человеку один раз…
Через неделю нас собрали, погрузили на корабль и отправили во Владивосток. Вот тут–то и начинается самое интересное и неожиданное! Для начала нас переодели в поношенную матросскую форму, как известно, призывникам выдают только новое форменное обмундирование, бескозырки были без ленточек. Нам объяснили, что ленточки положены только после принятия присяги. Мы ничего не делали. Только ходили строем для приема пищи в столовую и пропадали целыми днями в казарме или возле нее. Оказалось, что мы ждали еще одну партию призывников с Сахалина. На следующий день после их прибытия нас рассовали по вагонам и повезли неизвестно куда. Только на третьи сутки сарафанное радио донесло, что нас везут в Забайкалье в город Нерчинск, где будет формироваться полк ракетчиков стратегического назначения. Вот тебе и Тихий океан, и штурманские погоны, и дальние походы. Но я почему–то не унывал, я хотел служить, будучи уверенным, что после года службы я все равно буду поступать в военно–морское училище.
Через неделю мы прибыли на пересадочную станцию Знаменка, чтобы пересесть на местный поезд, идущий до Нерчинска. В томливом ожидании кто–то из сахалинцев сцепился с одним из магаданских. Магаданский стал давить. Сахалинцы заволновались и стали собираться толпой. «Наших бьют!» — закричал магаданец Петька Карпышев. Нас было 25, их — 200. У нас были ремни с флотскими металлическими пряжками, одно мгновенье и специальным движением ремень обертывается вокруг руки, мы становимся спина к спине и начинаем разить направо и налево очень резкими и хлесткими ударами, от которых часть нападающих валится на землю. Вскакивают старшины и офицеры, появляется оружие. Через десять минут побитых сахалинцев оттесняют к другой половине вокзала. Подают состав. Ехавших до этого вместе нас разделяют по вагонам: нас 20 — в один вагон, их 200 — в два. Пока мы ехали до части, слава нас опередила: «везут магаданских ?рок». Нас с целью предосторожности разместили по разным казармам по 4–5 человек. Сахалинцев — всех вместе.
Первая ночь в настоящей армейской казарме. Отбой. Кто–то из наших закуривает. Разносится команда: «Подъем! Выходи строиться!» В армии тогда практиковался смешной, но доходчивый метод воспитания, чтобы раз и навсегда отучить молодых бойцов курить в казарме после команды «Отбой», поднимали все подразделение и выстраивали перед казармой. Потом давали носилки, клали на них окурок и все подразделение шло хоронить его где–то за полкилометра от казармы. Понятно, что после таких «похорон» если кто–то и закурит, то сами сослуживцы воздействуют на нарушителя порядка. Мы молча шли в ночи. Неожиданно шагавший впереди старшина, непонятно каким образом оказался в середине строя. Раздался дикий вопль: «Кругом! В казарму бегом марш!». Вероятно, под впечатлением услышанного о «магаданских урках», он подумал, что окурок могут заменить им самим, и решил прекратить экзекуцию. Никто из полусотни призывников ни о чем таком и не помышлял. Все хотели только одного — быстрей добраться до солдатской койки. Может, благодаря этому случаю, а может, потому что мы хорошо служили с самых первых дней, старослужащие нас уважали и не допускали унизительного отношения. Так началась моя служба в рядах Советской Армии.
На следующий день нас остригли наголо, помыли и переодели в новое армейское обмундирование. В Нерчинске исторически базировались казаки и кавалеристы, поэтому на складах хранились остатки их амуниции и воинской формы. Обычных армейских брюк и гимнастерок для почти полутысячи новобранцев формировавшегося полка подвезти еще не успели, поэтому нас одели в казацкую парадную форму. Темно–синие галифе очень хорошо сочетались с темно–зеленой офицерской гимнастеркой и такой же пилоткой, которая неважно смотрелась с обычной серой шинелью из плохо выделанного сукна. Переодевание и униформа за неполные два часа изменили огромную массу новобранцев: стало очень заметно, что это уже не гражданская толпа, а хоть и еще не организованный, но уже военный строй будущего полка, разбитый по будущим подразделениям — батальонам, ротам, взводам. Буквально через пять–шесть минут после построения мы шагали в ногу, именно строем, а не толпой.
Через пару дней нас распределили по подразделениям, рассказали, чему будут обучать, и начался курс молодого бойца. Перед этим было общее построение. Попросили киномехаников выйти из строя — я вышел. Командиры о чем–то посовещались. Сказали: «Рахманов, после построения пройдите в штаб. У вас будет особая служба. Становитесь на левый фланг». Затем вызвали еще несколько специальностей и тоже отправили их на левый фланг. Это формировались Рота управления и Рота связи полка. В штабе мне объяснили, что помимо выполнения обязанностей по военной специальности я должен буду обеспечивать работу полкового радиоузла и демонстрировать кино в офицерском и солдатском клубах, поскольку на всю часть (полторы тысячи человек) я единственный кино–радиомеханик. Курс молодого бойца я практически не проходил, так как меня сразу перевели на сержантскую должность «старший кино–радиомеханик».
Прошло несколько месяцев. Мы приняли присягу, получили оружие и стали выполнять настоящую воинскую службу. Поднимались по учебным тревогам, выполняли многокилометровые марш–броски. Я кроме моих обязанностей по выполнению предпусковых операций в боевой головке ракеты должен был обеспечивать подготовку к разворачиванию полевого клуба и устойчивое радиовещание в походных условиях. В целом мне нравились и марш–броски, и стрельба по различным мишеням и другие воинские занятия, кроме обязанностей кино–радиомеханика. На месте дислокации полка в них входили дежурство на радиоузле, получение кинофильмов в городе и на железнодорожной станции, куда их присылали из Политуправления Забайкальского военного округа для нашей и соседних частей. Все фильмы — от 15 до 20 штук — необходимо было проверить на соответствие их категории, указанной в документах. Если при возврате в кинохранилище в Чите проверка установит более низкую категорию после проката фильма, последуют штрафные санкции. Проверка всех фильмов после проката была достаточно муторной работой и отнимала много времени, так как необходимо было просматривать каждый метр пленки. Кроме того, самой противно и трудоемкой работой была топка шести голландских печек в офицерском клубе. Я поднимался раньше всех, чтобы к подъему включить радиотрансляцию, и ложился после отбоя. Сильно уставал. Правда, иногда мне удавалось поспать на радиоузле или в кинобудке, сдвинув три табуретки и постелив противопожарные одеяла. Несколько раз я садился и, глядя в замороженное окно, писал рапорт с просьбой освободить меня от этой должности. За окном в сорокаградусный мороз на бетонном плацу отбивали строевой шаг мои однополчане… Подпись под рапортом я так ни разу и не поставил. Рвал его на мелкие части, прислонялся спиной к теплому обогревателю печки, слушал радио и ждал весны. Уж по теплу–то я решусь…
Весной полк перешел на новое «изделие» (так называлась новая модель стратегической ракеты), получил новое штатное расписание, став отдельным полком, приравненным по боевой задаче и ракетным пускам к дивизии. У меня в клубе появился штат в шесть человек, в том числе художник и истопник. Остальные два с половиной года я служил как бог.
Я служил, но восторга уже почти не испытывал. Изредка ходил в караул или в наряды на кухню. Рота управления состояла только из солдат и сержантов со средним и средним техническим образованием. Однажды мы получили задание: нужно было изготовить макет учебной ракеты. Мы с Валерой Дамаюновым предложили разрезать пополам основные детали списанной ракеты и таким образом сделать учебный макет, как это делают на курсах подготовки водителей. Идея понравилась. Создали специальную группу, и вскоре макет был готов. За это каждому присвоили звание ефрейтора и, что было для нас важно, выдали денежную премию. В остальное время службы мы довольно часто выполняли аналогичные работы, и каждый раз получали премии, нас даже прозвали рационализаторской группой.
Основная военная служба тоже шла своим чередом. Полк готовился к поездке на один из полигонов в Казахстан или под город Камышин на Волге. Я готовился к поступлению в Петродворецкое военное училище подводного плавания по специальности радиоэлектроника — на полк пришла разнарядка из училища. Во время поездки на ракетный полигон я должен был обеспечить радиотрансляцию и громкую связь по всем вагонам эшелона. Кроме связи и показа кинофильмов я должен был привозить на полигон свежие газеты и почту из ближайшего населенного пункта. На полигон мы ехали около месяца. Там ждали очередь на свои два пуска еще полтора месяца. Естественно, я пропустил все вступительные экзамены в училище. Поехать в Петродворец я мог только из Нерчинска, куда мы приехали в середине октября. Если быть честным, то уже на полигоне я был твердо убежден, что военная служба не для меня, хотя, как и многих других, меня повысили в звании за отличные пуски по учебным целям в Тихом океане.
