Эмиль Брагинский - Тихие омуты
– Надеюсь, вы подарите мне этот незабвенный кадр? – с усмешкой осведомился академик.
– Когда выйдете из тюрьмы – обязательно! – пообещала нахалка, но тотчас вскрикнула от боли и упала. Коровы в испуге шарахнулись в сторону.
Владик бросился к Джекки.
– Что с тобой?
– На меня наступила корова.
Каштанов стал защищать парнокопытное:
– Корова не может наступить на человека.
Джекки попыталась встать, застонала и вновь опустилась на землю.
– Ну, что там у вас? – грубовато спросил Антон Михайлович, возвращаясь к упавшей. Хирург взял над ним верх.
– Зверски болит, дотронуться не могу.
– Где именно?
– Вот здесь! – показала Джекки.
Доктор нагнулся и пощупал ногу. Джекки снова вскрикнула. Тогда Каштанов распорядился:
– Владик, помогите мне!
Мужчины осторожно приподняли Джекки и перенесли на траву.
– Надо снять ваши брюки! – сказал Каштанов.
Джекки не позволила:
– Вы считаете, что все журналистки – шлюхи!
– Вам виднее! – ехидно ответил Каштанов. – Тогда придется порвать брючину.
– Да рвите же, мямля! – Джекки было очень больно.
Каштанов разорвал штанину и стал осматривать ногу.
– Наружного кровотечения нет, но нужно сделать рентген. Владик, быстро за льдом! К месту ушиба следует приложить холодное.
– Где я возьму лед, сейчас лето! – растерялся Владик.
– В деревне в каждом дворе есть ледник! – сердито объяснил хирург.
Владик поспешил за льдом.
– А я за машиной! – сказал Антон Михайлович. – Где она?
– Тут неподалеку, вон за той избой, – показала Джекки и отдала ключи от автомобиля.
Доктор вернулся первым.
– Только вы, Антон Михайлович, не вздумайте ехать со мной в больницу! – обеспокоенно сказала Джекки.
– Это еще почему?
– Вас там опознают и схватят! – вдруг проявила она заботу.
– Весьма тронут, но ваша нога важнее! – ответил Каштанов.
Джекки продолжала спорить:
– Местный врач сделает все, что нужно!
– А вдруг осколочный перелом? Операция? А я прооперирую лучше многих, – скромно констатировал Антон Михайлович.
Появился наконец и Владик с большим куском льда, завернутым в полотенце.
– Что вы так долго копались! – выразил недовольство Каштанов и приложил лед к ноге Джекки.
– Зачем я только с вами связалась?! – простонала репортерша.
По больничному коридору Джекки передвигалась, прыгая на одной ноге, обняв за плечи Владика и Антона Михайловича.
Подбежавшему врачу Каштанов сказал:
– Рентген, и немедленно!
Врач ошеломленно смотрел на столичное светило:
– Как скажете... Вы профессор Каштанов?
Антон Михайлович кивнул.
– Вас всюду ищут! – шепотом проговорил врач.
Каштанов поморщился:
– Это неважно. Где рентген? Куда идти?
В рентгеновском кабинете женщина-рентгенолог тоже понизила голос до шепота:
– Антон Михайлович, вас ищут, а отделение милиции в соседнем доме.
– Кто ищет, тот всегда найдет! – Хирург долго разглядывал снимок и наконец облегченно вздохнул: – Гематома большая, но перелома нет. А вы как полагаете, коллега?
– Что я могу полагать, когда диагноз поставил сам Каштанов! – И оба врача улыбнулись.
В перевязочной, бинтуя Джекки ногу, медсестра конфиденциально проговорила:
– Профессор, около больницы висит ваш портрет, ну, разыскивается и так далее...
– Спасибо! – поблагодарил Антон Михайлович. – Уходя, я оставлю на нем автограф.
Из больницы академик нес Джекки на руках. На крыльце толпа в белых халатах провожала кумира. Каштанов покивал им на прощанье, помахать не мог, руки были заняты, а Джекки он сказал:
– Обидно, что не множественный перелом со смещениями. Тогда бы я вам показал, что я из себя представляю!
Джекки подхватила ироническую интонацию:
– Доктор, а вы, оказывается, гуманист!
Владик семенил рядом и ныл:
– Антон Михайлович, разрешите, я ее понесу! Вам тяжело, а я молодой и сильный.
Джекки надоело нытье:
– Владик, уйди в тень!
Владик огляделся и обескураженно произнес:
– Но тут нет тени!
После короткой паузы Джекки сказала, не скрывая своего удивления:
– Антон Михайлович, вас все в больнице узнали, но никто и не подумал выдать!
– Мы врачи, а это солидарность! – гордо заявил доктор. – Мы не юристы или журналисты какие-нибудь!
– Среди журналистов тоже попадаются приличные люди! – проговорила Джекки, все еще лежа на руках у Антона Михайловича.
– Надеюсь, вы не о присутствующих?!.
Они были уже у выхода с больничной территории. На стенке красовался портрет Каштанова с надписью.
– Обнимите-ка меня за шею, и покрепче! – попросил Каштанов. – Я обещал оставить автограф.
– У меня безвыходное положение, – вздохнула Джекки и крепко обняла Антона Михайловича.
Текст под портретом гласил:
«25 августа вышел из дому и исчез знаменитый хирург академик Каштанов Антон Михайлович. Был одет в светло-серый пиджак и темно-серые брюки. На ногах черные туфли. Всех, кто видел Каштанова или что-нибудь знает о месте его пребывания, просят звонить...»
Хирург достал из внутреннего кармана ручку и размашисто расписался поперек собственной физиономии.
Около машины он сдал поклажу, то есть Джекки, как говорится, с рук на руки:
– Примите ценный груз!
Владик принял ношу:
– Что мне с ней делать?
– Холить и лелеять! – вставила Джекки.
– Отвезите ее в Москву! – отдал распоряжение Каштанов. – В Москву направо! – И зашагал прочь.
– Минуточку! – в ужасе вскричал Владик. – Вы забыли, я же не умею водить машину!
Доктор посоветовал, не оборачиваясь:
– Учитесь!
– Но учиться надо два месяца, сдавать экзамены... – причитал несчастный Владик.
В ответ прозвучало безжалостное:
– Это ваши проблемы!
– Антон Михайлович, – взмолилась Джекки, – вы же врач, вы давали клятву Гиппократа, вы не имеете права бросить раненую посреди дороги!
Каштанов вернулся, открыл заднюю дверцу:
– Владик, засуньте ее в машину, только не заденьте травмированную ногу! – Садясь за руль, он добавил: – Рядом с монастырем есть дом отдыха. Я вас туда отвезу.
Машина подъехала к зданию, напоминающему русскую усадьбу девятнадцатого века. В наши дни такой архитектурный стиль носит название «ампир во время чумы», ибо этот «псевдеж» строился в сталинские времена.
– Доктором я у вас работал, шофером тоже, а администратором устраивать вас в дом отдыха – пусть потрудится ваш оператор.
И Каштанов ушел.
Глава пятая
Монастырь шестнадцатого века отражался в зеркальной озерной глади. С колокольни доносился мерный печальный звон. Начался еще один день отпуска академика Каштанова.
Отпуск! Если вникнуть, какое это чудесное слово! А если не вникать, то оно еще более прекрасно. Человек создан для отдыха, как птица для полета, как рыба для воды, как волк для овечьей отары. Не правы те, кто утверждает, будто труд облагораживает человека. Ерунда! Человека возвышает, украшает и улучшает благородная лень, упоительное безделье, целеустремленное ничегонеделанье. Люди ожидают, что в отпуске может случиться что-то неизведанное, чудесное, необыкновенное – счастливая встреча или еще более желанное расставание, невероятная любовь или долгожданный развод. Даже если не повезет с погодой, то все равно лучше отдыхать в плохую погоду, нежели работать в хорошую. Так называемые трудоголики, которых в нашем отечестве, к счастью, не так уж много по сравнению с бездельниками, – несчастные люди. Они не умеют отдыхать, тяготятся отпуском и – о ужас! – скучают!
С Антоном Михайловичем в эти дни творилось что-то неладное. Он стал отличать ольху от осины, березу от ивы, сосну от елки. Он подолгу и с умилением следил, как мать-утка плывет во главе выводка утят, следующих гуськом. (Извините за нечаянный каламбур: утки и гуськом?!) Каштанов поймал себя на ощущении, что нет ничего приятнее, чем побродить босиком по утренней росистой траве. И вообще размышления, что он обеднил свою жизнь, сделал ее однобокой и в чем-то убогой, все чаще и чаще посещали его свободную от забот голову. Несомненно, с ним происходил удивительный процесс перерождения. Из трудоголика, субъекта, которому работа заменяла наркотик, он превращался постепенно в нормального человека. И стихийное чувство, что надо жить не только для людей, но и для себя любимого закрадывалось порой в его бескорыстное сердце. Это происходило с Антоном Михайловичем впервые, и он даже поймал себя на том, что иногда с удовольствием посматривает на складно сложенных молоденьких отдыхающих женского пола. Это тоже было для него ново и, как ни странно, приятно...
По берегу с букетом роз двигался Владик. Он направлялся к причалу турбазы, где Антон Михайлович в потрепанной робе, как обычно, дежурил – раздавал весла, принимал лодки, вычерпывал из них воду. Приблизившись к лодочнику, Владик торжественно произнес:
– Джекки послала меня к вам вот с этим букетом!
