Грэм Грин - Комедианты
Я спросил Жозефа:
— А доктор Мажио еще в городе? — Жозеф утвердительно кивнул. — Ступай к мадам Пинеда — ее машина стоит внизу — и попроси ее подвезти тебя до его дома, это по дороге в посольство. Не говори, зачем он тебе нужен. Привези его сюда, если он согласится.
Доктор Мажио был, по-моему, единственным врачом в городе, который осмелится прийти к врагу Барона Субботы, хотя бы и к мертвому. Но прежде чем Жозеф успел сделать шаг, послышался стук каблуков и голос, незабываемый голос миссис Смит.
— Нью-йоркской таможне есть чему поучиться у здешних чиновников. Они были с нами так вежливы. Среди белых никогда не встретишь таких любезных людей, как цветные.
— Осторожно, детка, смотри, тут яма.
— Я отлично вижу. Сырая морковь замечательно укрепляет зрение, миссис...
— Пинеда.
— Миссис Пинеда.
Шествие заключала Марта с электрическим фонариком. Мистер Смит сказал:
— Мы нашли эту милую даму внизу в машине. Вокруг не было ни души.
— Ради бога, простите. Совсем забыл, что вы решили поселиться у меня.
— Я думал, что и мистер Джонс сюда поедет, но его задержал полицейский офицер. Надеюсь, у него не будет никаких неприятностей.
— Жозеф, приготовь номер люкс «Джон Барримор». И посмотри, чтобы там было достаточно лампочек. Прошу прощения за эту темь. С минуты на минуту включат свет.
— А нам это даже нравится, — сказал мистер Смит. — Такая таинственность.
Если душа еще некоторое время, как говорят люди, витает возле покинутого ею тела, каких только пошлостей ей не приходится слышать, а она ведь так отчаянно ждет, что кто-то выскажет глубокую мысль, произнесет фразу, способную возвысить только что покинутую ею жизнь. Я сказал миссис Смит:
— Вы не возражаете, если вам сегодня подадут только яйца? Завтра я все налажу. К несчастью, у меня вчера ушел повар.
— Не беспокойтесь, — сказал мистер Смит. — Говоря по правде, мы немножко догматики, когда дело касается яиц. Но у нас есть истрол.
— А у меня — бармин, — добавила миссис Смит.
— Нельзя ли попросить немного горячей воды? Мы с миссис Смит легко приспосабливаемся к любым условиям. Вы о нас не беспокойтесь. У вас тут прекрасный бассейн для плавания.
Желая показать, как он глубок, Марта направила свой фонарик на трамплин и более глубокую часть водоема. Я поспешно отнял у нее фонарик и направил его луч на ажурную башенку и нависший над пальмами балкон. Наверху уже горел свет — Жозеф убирал номер.
— Вон там ваши комнаты, — сказал я. — Номер люкс «Джон Барримор». Прекрасный вид на Порт-о-Пренс — гавань, дворец и собор.
— А Джон Барримор действительно там останавливался? — спросил мистер Смит. — В этих самых комнатах?
— Меня тогда еще здесь не было, но могу вам показать его счета на выпивку.
— Какой талант погиб! — печально заметил он.
Меня мучила мысль, что экономия электроэнергии скоро кончится и во всем Порт-о-Пренсе вспыхнут огни. Иногда свет выключали на три часа, иногда меньше чем на час, — порядка в этом не было. Уезжая, я сказал Жозефу, что во время моего отсутствия гостиницу надо вести, как всегда — кто его знает, а вдруг на несколько дней здесь остановится парочка журналистов написать репортаж, который они наверняка озаглавят «В Республике кошмаров». И может быть, для Жозефа «вести гостиницу, как всегда» означало по-прежнему зажигать фонари в саду и освещать бассейн... Мне не хотелось, чтобы кандидат в президенты увидел труп, свернувшийся калачиком под трамплином, — ну хотя бы не в первый же вечер? У меня свои представления о гостеприимстве. И потом, ведь он же говорил, что у него рекомендательное письмо к министру социального благоденствия!..
Наконец на дорожке появился Жозеф. Я сказал ему, чтобы он проводил Смитов в их комнаты, а потом отвез миссис Пинеда в город.
— Наши чемоданы на веранде, — сказала миссис Смит.
— Они уже у вас в номере. Обещаю, что этот мрак скоро кончится. Вы нас должны извинить, у нас очень бедная страна.
— Когда подумаешь, сколько света жгут зря на Бродвее! — воскликнула миссис Смит, и, к моей радости, они двинулись к дому. Жозеф освещал им путь. Я остался у мелкой части бассейна, и теперь, когда мои глаза привыкли к темноте, я, казалось, различал труп — его можно было принять за кучку земли.
Марта спросила:
— Что-нибудь не в порядке? — и посветила фонариком мне прямо в лицо.
— Я еще ничего не успел осмотреть. Дай мне на минуту фонарик.
— А почему тебя так долго не было?
Я направил свет фонаря на пальмы, подальше от бассейна, будто осматривая проводку.
— Я разговаривал с Жозефом. Давай пойдем наверх?
— И опять напоремся на Смитов? Нет, лучше побудем в саду. Смешно, что я никогда раньше не бывала здесь. У тебя дома.
— Да, мы всегда вели себя осмотрительно.
— Ты меня даже не спросил об Анхеле.
— Извини.
Анхел — ее сын, невыносимый ребенок — тоже был виноват в том, что мы жили врозь. Слишком толстый для своих лет, с отцовскими глазами, похожими на коричневые пуговки, он сосал конфеты, замечал то, чего не следовало замечать, и постоянно предъявлял требования — он требовал от матери безраздельного внимания. Ее сын, казалось, высасывал из наших отношений с Мартой нежность так же, как он высасывал жидкую начинку из конфет — долго и с шумом причмокивая. Этот ребенок был чуть не главной темой наших разговоров. «Мне пора. Я обещала Анхелу почитать». «Сегодня вечером мы не увидимся. Анхел хочет пойти в кино». «Дорогой, я так сегодня устала — Анхел пригласил шесть товарищей к чаю».
— Ну, и как Анхел?
— Он болел. У него был грипп.
— Но сейчас он выздоровел?..
— О да, он выздоровел.
— Пошли.
— Луис меня так рано не ждет. Анхел тоже. Раз уж я здесь... Семь бед — один ответ.
Я взглянул на часы. Было почти половина девятого.
— Смиты... — пробормотал я.
— Они возятся со своими вещами. Милый, почему ты так волнуешься?
Я беспомощно пробурчал:
— У меня пропало пресс-папье...
— Такое ценное пресс-папье?
— Нет, но если оно пропало, мало ли что еще могло пропасть?
И вдруг повсюду засияли огни. Я взял ее под руку, круто повернул и повел вверх по дорожке. Мистер Смит вышел на свой балкон и крикнул нам:
— Нельзя ли получить для миссис Смит еще одно одеяло на случай, если станет прохладно?
— Я скажу, чтобы вам принесли одеяло, но прохладно не станет.
— А знаете, отсюда и правда прекрасный вид.
— Я сейчас погашу фонари в саду, тогда вам будет виднее.
Рубильник находился у меня в кабинете, и мы были уже у двери, когда до нас снова донесся голос мистера Смита.
— Мистер Браун, а у вас в бассейне кто-то спит.
— Наверно, нищий.
По-видимому, миссис Смит тоже вышла на балкон, потому что теперь я услышал ее голос:
— Где ты его видишь, голубчик?
— Вон там.
— Бедняга. Я, пожалуй, отнесу ему денег.
Меня так и подмывало им крикнуть: «Отнесите ему ваше рекомендательное письмо. Это министр социального благоденствия».
— Знаешь, не стоит, детка, ты только разбудишь беднягу.
— Странное место для ночлега он выбрал.
— Наверно, искал, где попрохладнее.
Дойдя до дверей кабинета, я выключил свет в саду и услышал, как мистер Смит говорит:
— Посмотри вон туда, детка, на тот белый дом с куполом. Это, должно быть, дворец.
Марта спросила:
— В бассейне спит нищий?
— Это бывает.
— А я его не заметила. Что ты ищешь?
— Мое пресс-папье. Кому могло понадобиться мое пресс-папье?
— Какое оно?
— Маленький гробик с буквами: «R.I.P.». Я клал под него не очень срочные бумаги.
Она засмеялась, крепко обняла меня и стала целовать. Я старался отвечать на ее поцелуи, но труп в бассейне придавал нашим утехам нечто комическое. Мертвое тело доктора Филипо выражало трагическую тему; мы с Мартой были лишь побочной линией сюжета, введенной для комедийной разрядки. Я услышал шаги Жозефа в баре и окликнул его:
— Что ты там делаешь?
Миссис Смит, оказывается, попросила его принести две чашки, две ложки и бутылку горячей воды.
— Дай им еще одеяло, — сказал я, — а потом поезжай в город.
— Когда я тебя увижу? — спросила Марта.
— На том же месте, в то же время.
— Ничего не изменилось, правда? — спросила она с беспокойством.
— Да нет же, ничего, — но голос мой прозвучал резко, и она это заметила.
— Прости, пожалуйста... Но ты все-таки вернулся!
Когда они с Жозефом наконец уехали, я снова пошел к бассейну и сел в темноте на край. Я боялся, что Смиты спустятся вниз и затеют со мной беседу, но не прошло и нескольких минут, как свет в «Джоне Барриморе» погас. Они, должно быть, поужинали истролом и бармином и теперь улеглись спать сном праведников. Вчера из-за прощального вечера они засиделись допоздна, а день сегодня был утомительный. Интересно, куда девался Джонс? Ведь он выразил желание поселиться в «Трианоне». Вспомнил я и о мистере Фернандесе и о его необъяснимых слезах. Словом, я предпочитал думать о чем угодно, только не о министре социального благоденствия, свернувшемся калачиком у меня под трамплином.