Алексей Леснянский - Ломка
— " Сейчас бы помещику в деревне появится, поля под себя подобрать, работу деревенским дать", — подумал Андрей.
— Может пойдем пройдемся? — спросил Санька.
— Давай, — поддержал Андрей. — Сейчас маме только кое-что скажу.
Сестры сидели во времянке и шептались, придвинув головы друг к другу. Андрей не стал спешить с разговором. Увидев, что замечать его никто пока не собирается, взял ковшик, зачерпнул студеной воды и начал цедить приятную влагу. Деревенская вода была лучше городской. Андрей подумал, что, быть может, городская и чище по своим свойствам, а из-под земли все равно намного вкуснее и для здоровья полезнее. Под этими местами она в подземные озера собралась. Значит, для местного человека лучше воды нет, потому что это его земля и его вода, а в городе ее фильтрационные циклы обескровят; она чистой, но мертвой становится.
— Мам, скажи отцу, что на работу я больше не выйду. Скажи, что сломала меня работа.
Мать вскинула брови, вероятно желая что-то ответить, но Андрей резко развернулся на сто восемьдесят градусов и вышел.
Братья бодро зашагали по асфальту. Солнце было в зените. Парило. На востоке небо заволокло хмурыми тучами; серовато-черные полосы перемежались со светлыми полосами надвигающегося на деревню дождя.
— Красиво тут, — сказал Андрей, когда вышли к базам. — Нет земли лучше нашей. Во многих местах мне довелось побывать. Когда семьей отдыхать ездили, я и лазурные берега видел, и под сенью пальмовых рощ лежал, купался в кристально-чистых водах Атлантики, прозрачных настолько, что косяки рыб там, кажется, что по воздуху движутся, каждую в подробностях разглядеть можно, а все ж таки об одном жалею: сюда редко приезжал… Только не подумай, что я хвалюсь. Пожалуйста. У нас простая суровая природа, без прикрас излишних. Вон, посмотри туда…
Андрей вытянул руку по направлению к поросшему коноплей полю. Древние хакасские курганы, свидетели забытых эпох, купами были разбросаны повсюду. Санька закрыл глаза, и ему показалось, будто неподвижные стелы ожили. Десятки огромных костров, выкидывая искры в ночное небо, горели то тут, то там, а каменные войны сидели тихо, по кругу, и их могучие спины колыхались от дыхания.
Санька встряхнул головой, чтобы сбросить наваждение, и обратился к брату:
— Красиво сказал. Их пейзажи глаз радуют, а на наших просторах глаз отдыхает. Отдыхает, брат, а это дорого стоит… Подожди, а кто это там в кустах?
— Пойдем посмотрим, — был ответ.
Братья пошли по полю. На Андрея напал чих, глаза заслезились, на теле выступила сыпь.
— Э-э-э, да у тебя, похоже, аллергия на коноплю, сказал Санька, ухмыльнувшись.
Ориентируясь на маячившие впереди спины, через несколько минут ребята натолкнулись на деревенских. Это оказались Воронцов Олег, Сашка Романов и Купреянов Мишка. Соединив ладони на центре конопляного стебля, ребята быстрым вращением продвигались к макушке. Пробежав, таким образом, несколько "кустов", на ладонях у каждого оставался иссиня-черный налет, которым они, изредка отвлекаясь, хвастались друг перед другом.
Андрей некоторое время с недоумением смотрел на эту сцену, потом его глаза округлились и он, чихнув, наивно спросил:
— Ребята, а для чего вы это делаете?
Последовала незамедлительная реакция.
— Вот это вопро-о-ос, — промямлил Романов. Он встал на колени и начал стукаться головой об землю, пытаясь задушить на корню разрывающий легкие хохот. Дальше и вовсе распластался червем на траве, чвакая от бессилья.
Деревенские ржали как кони.
Андрей, посмотрев на них, неловко всплеснул руками и вымученно улыбнулся. Он посмотрел в сторону, где должен был стоять его брат. Но Саньки не было; приступ смеха повалил его на землю и заставил бесцельно елозить по земле. Потом Санька понял, что с собой ему не совладать, пока брат будет находиться в его поле зрения, и закатился за бугорок, за которым сейчас и отлеживался.
Андрей замялся, потупил голову и, чувствуя неловкость, сказал:
— Ребята, с моей стороны была шутка? Да?.. Я рад, что вы посмеялись. Вы ведь не зло смеялись? Правда?
— Правда, правда… То, что ты простоват немного, я давно знал, но не до такой же степени. У них же на руках будущая дурь. Неужели об этом до сих пор еще кто-то не знает? — ответил Санька.
В тоне брата Андрею послышалась издевка. Санька как будто бы стеснялся его.
— Да, конечно, дурь. Вы знаете, у нас ее в университете многие курят и за наркотик не считают. Я просто технологию сбора не знал.
Деревенские, закончив с "шорканьем", пригласили Саньку с Андреем пройти с ними на базу.
От заброшенного гурта веяло адским холодом. На деревянном полу были большие щели, через которые пробивалась трава. Ржавые поилки, пустые стойла, поломанные пластмассовые трубки с запекшимся внутри них молоком, лепешки коровьего навоза на каждом шагу, превратившиеся в кизяки правильной округлой формы. Парочка здоровых крыс перебежала дорогу и скрылась в щелях.
Пацаны остановились в кузнице, отделенной от гурта кирпичной кладкой. Деревенские достали из-под наковальни три газетных листа и обрезанную пополам пластиковую бутылку. Потом, поплевав слегонца на ладони, они принялись растирать их друг об друга. Черные, похожие на пластилин кусочки, падали на разложенные на полу листы.
— "Какие сосредоточенные лица у ребят. Такое ощущение, что дома строят. А этот контраст? Заброшенный гурт и молодежь, которая должна была бы трудиться хотя бы здесь, а она на угольках обманчивого колхозного величия нашла себе новое занятие, — подумал Андрей.
Деревенские парни, наконец-то, счистили с ладоней последнюю въевшуюся в поры "приятную" грязь. Сложив пополам газетные листы, добились расположения черных кусочков в одну линию. Далее, работая большим пальцем, стали эти кусочки давить на ладонях — "замацывать". Через некоторое время у всех троих оказалось на руках по крупному шарику. "Ручник" был готов к употреблению.
— Надо опробовать, — заявил Олег.
— Да, не мешало бы. Для чего мы тогда битых два часа на солнцепеке торчали… Конечно, стоит. Обязательно надо, — поддержал Романов.
— Чей будем курить? — чеканя слова, задал вопрос Олег и дернул головой, чтобы определить на место упавшие на глаза волосы.
— Твой, конечно. У тебя баш самый большой, твой и будем, — уверенно произнес Мишка.
— Да ну на фиг. Мы одинаковое время на поле пробыли. То, что у вас руки не из того места растут, я не виноват, — возразил Олег.
Препирательства могли бы продолжаться до бесконечности, если бы Олег, позеленев от ярости, не обратился к Андрею:
— Слышь, Спас. Ты, говорят, справедливый — рассуди.
Спасский, скромно до этого отмалчивающийся, ощутил собственную значимость и начал перебирать в голове варианты справедливого разрешения ситуации. Парни его не отвлекали, по их глазам Андрей прочел, что любое его слово будет воспринято как истина в последней инстанции, поэтому с ответом не спешил, боясь, что скоропалительный вывод заставит всех усомниться в его способностях третейского судьи, да и никого обидеть не хотелось. Поразмыслив, сказал, делая акцент на каждой фразе:
— Ты вот, Олег, про работу говорил. Что у тебя, мол, "шоркать" лучше получается… Так мне твои слова совковские времена напомнили. От каждого по возможностям — каждому по труду. Тогда равенство повсеместное было, никто не должен был выделяться из серой массы, а ты выделился. Сплошь и рядом происходило так, что лишнее надо было государству отдать, от себя отрезать, как тот же "план", и отдать. Не давалось, в общем, возможности рабочему или крестьянину стимула к дальнейшему труду. Потом система совершенствоваться стала. Чтобы низшие классы зависти к их товарищам по серпу и молоту не испытывали, правящие круги уравниловку придумали: всем по 220 рублей и лишь незначительные льготы передовикам производства путем премий, наград и так далее. Извращенная система. И я сейчас хот…
— Ну-у-у… Ты это какую-то демагогию развел, ничего понять нельзя, — перебил Олег, испытав легкий шок от непривычного построения речи.
— Да тут и понимать-то нечего. Андрюха на то намекает, что каждый от своего ручника должен отщипнуть ровно столько, сколько и другие. Правильно я, Андрюха, говорю?
Саньке в принципе было все равно, чей "план" курить: только бы поскорей. От томительного предвкушения перед будущим улетным состоянием у него аж настроение поднялось, мурашки по коже побежали.
— Именно это я и имел в виду, — поставил пафосную точку Андрей.
Деревенские переглянулись. Все трое отломили небольшую часть от своих шариков и стали "кропалить". Воронцов достал две папиросы, вытряхнул из них табак и поженил его с "кропалями". Затем, сделав вмятины ("пятки") на фильтрах, засыпал песочно-черное крошево в папиросы, или на местном наречии — "забил". Получилось две "пули".
— Взрывай, — обратился Мишка к Саньке.
Тот не заставил долго себя упрашивать. Наслюнив папиросу, подкурил. Совершая частые затяжки, знаком показал, чтобы ему подали "банку". Перевернув папиросу обратной стороной, стал через скрученную из газеты трубку закачивать дым в пластиковый обрезок. Молочное облако, похожее на гриб после атомного взрыва, клубами разрасталось на дне. Поочередно все, кроме Андрея, вдохнули наркотический дым, приложившись к трубке.
