Аннелиз Вербеке - Неспящие
Я подумал, что это шутка, и ответил утвердительно. И тогда я услышал рассказ, в который не вписывалась картина сливочно-шоколадного детства, которое я ей мысленно пожелал. В самом конце рассказа она удивленно на меня посмотрела и сказала:
— Эй, да не смотри на меня так! Это ведь уже давно все было.
— Но разве это существенно, давно или недавно?
— Может быть, и нет. Но человек все равно должен идти вперед.
— И куда же?
— Не важно. Я хотела сказать, что нужно просто не слишком сильно зацикливаться.
— Но воспоминания живут у тебя в сердце, не только в голове?
— А вы, менейр[21] Де Хитер, случайно не из Армии спасения?
Мы оба рассмеялись.
— А тебя, вообще-то, как зовут? — спросил я.
— Майя, — ответила она, пожимая своими маленькими холодными пальчиками мою протянутую руку.
Я не знаю, какое впечатление хотел произвести на Майю, но какое-то уж точно хотел. Я решил задавать ей интересные вопросы, как можно больше смеяться, время от времени подавать остроумные реплики и вообще держаться молодцом. Я сочинял. Рассказал ей, что раньше у меня был свой бассейн и что я был богач. Я надеялся, что она мне верит. Если кто-нибудь однажды ее спросит, какую мне заказать эпитафию, чтобы она ответила: «Бенуа Де Хитера не сломили несчастья, потому что в жизни у него все уже было». Что-нибудь в этом духе. Пока я, словно подросток, увлеченно создавал собственный имидж, я то и дело ловил себя на желании повторять, как заклинание, ее имя, чтобы убедиться, что она не та самая, с кем я в детстве делил кровать. Она посмотрела на меня взглядом, который я не мог расшифровать. У нее было много таких взглядов, и, хотя они сильно между собой различались, все они отражали нечто, что условно можно было обозначить словами «смешанные чувства».
— Я не люблю свои глаза, — однажды сказала она. — Они меня выдают.
Но для меня они оставались загадкой. Я замечал лишь, что за ее шутками прячется облачко страха и что от каких-то глубоких переживаний она порой впадает в трогательную мечтательность. Еще она часто сама себе противоречила.
Она постоянно и много говорила о себе, но как-то отстраненно, что придавало ей неприступный вид и заставляло меня прикусить язык и не ляпать невпопад первые пришедшие в голову вопросы. Удивительным образом и с вполне понятными целями она ворвалась в мою жизнь. Прежде всего я должен был научиться очень внимательно слушать.
Мы договорились встретиться двадцать шестого возле биржи труда. Так как ее фамилия начиналась на одну из последних букв алфавита, она одна из последних в женском списке пришла отметить свою голубую карточку. Затем наступала очередь безработных мужчин.
Когда я вышел на улицу с карточкой, пополнившейся еще одним штемпелем, она меня уже там ждала. На ней было слишком легкое, не по сезону, платье. Она стояла посреди улицы, потирая руки от холода. Майя, Майя, Майя. Какая же она была красивая! Ее мечтательная поза никак не выдавала ее недосыпание, приступы ярости и пристрастие к алкоголю. Мне захотелось снова стать маленьким, ростом метр тридцать, подбежать к ней, обнять ее колени, уткнуться головой ей в живот.
Она заметила мой зачарованный взгляд и смущенно улыбнулась. Контраст между этим ясным утром и нашими прежними встречами неожиданно создал интимный эффект. Мы всегда назначали встречи друг другу ночью, где-нибудь на улице или в кафе. Никогда мы не были друг у друга в гостях, никогда не просились друг другу в гости. Роль, которую ей суждено сыграть в моей жизни, была обозначена в моей голове очень четко. Она поведет меня за собой, поэтому она сейчас здесь стоит. Но какая-то детская неуверенность, с которой она меня приветствовала, свежий запах шампуня, который шел от ее не до конца просохших волос, кружевные бретельки ее лифчика напомнили мне, что передо мною девочка. Современная девочка, которая едва появилась на свет, когда мне было столько лет, сколько ей сейчас, — я знал, что мне ни в коем случае нельзя в нее влюбляться!
На открытой террасе кафе мы пили кофе, наблюдая за проплывающими мимо прогулочными катерами. Мне хотелось помахать ее рукой туристам и крикнуть что-нибудь вроде: «Эй, привет! При-ве-ет! Нам сегодня так ве-е-е-село!» Но я молчал, в восторге слушая ее болтовню. Она рассказывала о своей кошке, очень своенравной, говорила, что на денек хотела бы превратиться в какое-нибудь домашнее животное или птицу. Она клялась и божилась, что однажды разговаривала с быком.
— И о чем же? — с веселым любопытством спросил я.
— Да так, о том о сем, «как живете, как животик», типа того, — ответила она.
Я засмеялся, и она тоже. Боже мой, какие же у нее были красивые зубы! Мне столько сразу всего захотелось: с ней в ванну, где вода, пузырьки, я хотел видеть ее грудь, ноги, попу, войти в нее с рычанием. Fuck! Я вытащил из кармана несколько монет, брякнул их на стол со словами: «Увидимся сегодня вечером». Она удивленно кивнула.
Скрывшись от нее с глаз долой, я бросился бежать. Без намека на сон провалялся дома в кровати до захода солнца, все время глядя в окно. «Это невозможно. Наверно, не стоит вообще с ней больше встречаться. Для чего ей эти встречи? Сколько можно морочить ребенку голову болтовней о своей никчемной жизни? Ее сходство с моей матерью — не больше чем трагическое совпадение. Сегодня же вечером скажу ей: „Нет, девочка, нет, это нехорошо. Я тебе в приятели не гожусь. Я седой, и человек я дурной, а хочу заниматься с тобой любовью“. Надо будет захватить с собой бумажные носовые платки на случай, если она начнет плакать».
В сумерки я нашел ее в «Спорт-кафе». Она выудила откуда-то книжку о клинических исследованиях сна и придвинула ее ко мне. Книжка показалась мне знакомой.
— Voulez-vous danser avec moi, Benoit?[22] — пропела она чуть позже, четко проговаривая слоги.
Ее щеки были в пятнах туши, губная помада размазалась. Но нас тут судить было некому, никакой таможни, строгого этикета или начальства.
— Mais oui, ma reine, bien sûr[23], — сказал я, положив одну руку ей на талию, а другой сжимая ее ладонь.
Фрида улыбнулась и, подмигнув нам, стала перебирать свою небогатую музыкальную коллекцию. И вот в колонках зазвучал голос Жака Бреля[24], «Valse a Milles Temps»[25]. Я кружил и кружил ее, мою королеву. Она закидывала голову за плечи и смеялась. Аплодисменты немногих присутствующих постепенно перешли в гул нашего морюшка. Я чувствовал соленые капли, стекавшие с моих волос, видел на песке отпечатки шагов моей мамы по кругу. Раз-два-три, раз-два-три. Быстрее! Громче! Я тянул мамину руку в нужном направлении. Казалось, Майя парит над землей. Ее глаза сияли. Только бы это никогда не кончалось, хоть бы на миг поверить, что это никогда не кончится, только бы это не кончалось! Она наверняка может меня спасти, она уже меня спасает!
Мы тяжело дышали и все покрылись потом, она взяла в свои ладони мою горячую голову. Фрида и посетители встали и воскликнули хором: «Encore!»[26]
— Ты плачешь? — спросила Майя.
— Почти, — признался я с улыбкой.
— Мы ведь друзья, Бенуа?
— Конечно!
На третью ночь она крикнула в домофон, что ей плохо и чтобы я спускался. Я повесил трубку и замер в нерешительности. Моя некомпетентность была очевидна, добрых советов я никому не давал, мои истинные намерения были двусмысленны. Я долго мерил шагами пол и пришел к заключению, что никуда не пойду, затаюсь в ожидании, пока она не уйдет навсегда. Она снова нажала на звонок.
— Иду! — крикнул я и со всех ног помчался вниз по лестнице.
Ее состояние было на грани мелодрамы, но от этого не менее душераздирающее. Я повел ее к «У Франки и…». Мне захотелось шуткой смыть кровь с ее сердца.
Она упала. Со странной усмешкой на губах откинула голову назад и посмотрела на меня затуманенным взором. В следующую секунду ее вырвало на паркет. Я хотел ее поднять, но Франки меня опередил. У него была своя боль, но он продолжал драить паркет и не прикасался к спиртному. Ему ни к чему были люди, которые от отчаяния падают на пол, на его сочувствие им рассчитывать не приходилось. Он, не дрогнув, вышвырнул ее на булыжную мостовую.
Она ободрала руки в кровь и оскалила красные зубы. «Золото и розы, Бенуа, золото и розы, черт побери!» — визжала она. Мне захотелось выдрать ее как следует. За то, во что она превратилась, во что заставила меня поверить, за мою собственную наивность. Я закинул ее руку себе на плечо — так, стараясь не терять равновесия, мы и тащились по улицам. Она не могла подняться по лестнице и не возражала, чтобы я ее понес. Приложила к моей щеке свою потную ладонь. Я положил ее на софу и снял с нее обувь. Ее взгляд неотступно следовал за мной, когда я метался туда-сюда по квартире, он продолжал буравить мой затылок, когда я лег на кровать и повернулся к ней спиной. «Если она хочет прочесть мои мысли внутри моей черепной коробки, то пусть лучше поскорее бросит это занятие. Она не имеет к ним никакого отношения, она вообще ни к чему в моей жизни не имеет отношения, даже к той сильной женщине, на которую так похожа. Словно лживый воришка, она взломала дверь самой дорогой для меня комнаты. Переворошила все ящики, оставила на полу грязные следы. С первыми лучами солнца я вышвырну ее прочь. Сука!»
