Александра Стрельникова - ТАСС не уполномочен заявить…
— Помнишь, — Михаил усмехнулся, — как путано я отвечал на такие понятные и простые вопросы твоего интервью?
Лариса кивнула.
— Я даже удивилась тогда немного, что ж это звездный мальчик так волнуется…
— Глядя в твои глаза, я всё время куда-то проваливался. Словно, в какое-то другое измерение, где я тебя уже знал, и ты меня тоже… Я так чувствовал тогда. И ничего не мог с собой поделать. Вот это меня сбивало с толку и отвлекало от интервью. А сейчас я абсолютно уверен, что наши пути уже пересекались когда-то. Поэтому мы так тонко и чувствуем друг друга. Две песчинки, затерянные в мирах вселенной и вдруг снова встретившиеся… Понимаешь, Лорик, вся наша жизнь — это виток бесконечной спирали…
— Как с тобой интересно, — сказала Лариса, мечтательно задумавшись. — Ну, и кем мы могли быть с тобою в прошлой жизни?
— В принципе — кем угодно, — сказал Михаил. — Но когда я вижу вот эту отметину, — и он наклонился к ее плечу и поцеловал ее в две странные красноватые родинки, так похожие на укус змеи, — я теряюсь и падаю ниц… Просто существует множество теорий, которые утверждают, что родинки на нашем теле — это следы предыдущих воплощений человека. И они появляются для того, чтобы поведать нам о не самых приятных моментах, которые были с нами уже когда-то в прошлых жизнях…
Михаил замолчал, вздохнул. Затем, игриво взмахнув своими кудрями, добавил:
— Вот только Цезарем я себя не ощущаю, извини, царица.
— А и не надо, — засмеялась Лариса, — а ты — хитрец, напрашиваешься на комплименты. Ведь знаешь, наверняка, что у него не было такой роскошной шевелюры. А была лысина, которую царица ему лечила разными питательными масками…
— Не хочу лысину, даже если она от такого исторического бренда, как Цезарь, — усмехнулся Михаил. — А может…
— С меня довольно и «римского патриция», — сказала Лариса, обнимая Михаила.
— А кто меня назвал сегодня виртуозом? — горделиво просиял Михаил. — Я должен соответствовать. Лорик, я могу быть таким разным… И гораздо деликатней, чем иной патриций. Кем пожелаешь. Любовь — это игра. Ведь мы — не плебсы. Даже иные особи из многоликой фауны преподают нам уроки эстетики и красоты. А мы, ведь, — человеки… — И наклонившись ближе к ее уху, молодой мужчина прошептал, — во что играем? Заказывайте музыку, царица…
И, не без удовольствия, отмечая некоторую растерянность объекта своего обожания, он пошел в атаку, продекламировав: «Я опущусь на дно морское, я полечу за облака, я дам тебе всё, всё земное — люби меня!»
Лариса, блаженно утопающая и в смысле, и благозвучии стихотворных строк, неожиданно вздрогнула, открыв глаза.
— Ну, уж нет, я не согласна! Хоть ты и демонически прекрасен, но я не буду твоей Тамарой. И не мечтай. Уж очень печальная история, — и она, не без кокетства, попыталась оттолкнуть от себя Михаила.
— Что ж, такую реакцию я и предполагал, — сказал самодовольно Михаил, — продолжим?
— Какой же ты очаровательный болтун, — сказала Лариса. — Да будет тебе. Оставайся самим собой, я разрешаю, — томно сказала она.
Взгляд ее скользнул по бутылке с шампанским, в которой оставалась еще половина живительной жидкости.
— А, может, еще по глоточку напитка богов? — предложила она и взяла свой пустой бокал, который стоял на полу у тахты.
(Ну, вот и второй звоночек прозвенел, но Лариса опять его не заметила).
Михаил налил доверху бокал. И женщина сразу отхлебнула с радостью и, не чокаясь, и даже не замечая, что ее галантный кавалер снова лишь пригубил (или сделал вид?)
— Ну, признайся, Мишель, чем ты заговорил это шампанское? Я так от него пьянею. И, в тоже время, легкость во всем теле необыкновенная…
— Заговорил? — усмехнулся Михаил. — Конечно же, своей любовью. А, вообще, Лорик, просто хорошее шампанское.
Ей бы подумать уже, что, может, этот «улёт» у нее происходит совсем по другой причине. Ведь, как-никак, перед этим выпила одна чуть ли ни весь графинчик с коньком, словно, на дне его собиралась обнаружить обещанную звездочку с неба… Но, где уж было думать, когда так сладко кружилась голова.
И Лариса вдруг ощутила в груди какой-то невероятной силы толчок, который в сочетании с «легкостью необыкновенной» тела заставил ее резво подскочить. На мягком матраце тахты она покачнулась, хотя равновесие удержала.
Женщина спрыгнула с постели, быстро убрав букет роз и фрукты со стола.
Михаил наблюдал за гостьей с неподдельным обожанием и интересом. Когда она с некоторой неловкостью, несмотря на «легкость необыкновенную», взгромоздилась на стол, он захлопал в ладоши.
— Ты превзошла все мои ожидания, Лорик…
И Лорик, вконец ободренная этими словами, тряхнув головой, произнесла:
— Музыка и слова народные: «Однажды морем я плыла».
— Я падаю с кровати, — простонал Михаил и опять захлопал в ладоши.
— Уважаемую публику прошу подпевать припев…
Михаил радостно кивнул.
Вот, вот она, подлянка — проклятущие гены «сохатые»! Обязательно вылезут в самый неподходящий момент. И что вспомнилось-то вдруг! Именно та песня, которую тетка-генеральша всегда запевала в родительских застольях, а маленькую девочку Лару всегда куда-то выпроваживали при этом из-за стола поиграть с куклами. Чтоб, значит, не слышали нежные детские ушки никаких таких недозволенных намеков…
И Лариса запела, пританцовывая на столе:
Однажды морем я плыла
На пароходе раз,
Погода чудная была
Вдруг буря поднялась.
Ай-ай, в глазах туман,
Кружится голова,
Едва стою я на ногах,
Но я ведь не пьяна.
Зачарованный таким зрелищем, Михаил забыл про припев.
Лариса остановилась на миг и пригрозила ему пальцем.
Мужчина тут же подскочил и закружился вокруг стола, держа даму за руку. И они вместе запели:
Ай-ай, в глазах туман,
Кружится голова,
Едва стою я на ногах,
Но я ведь не пьяна.
— Теперь твое соло, — приказным тоном скомандовала Лариса.
Михаил остановился, чуть отдышался и запел:
Там капитан красивый был,
В каюту пригласил,
Налил шампанского вина
И выпить предложил…
И опять они вместе захороводили припев про «ай-ай туман — кружится голова».
И Михаил снова запел дальше один:
И ровно в срок родился сын,
Волны морской буян,
А кто же в этом виноват,
Конечно, капитан…
— Погоди, ты совсем меня закрутил, — сказала счастливая и глупо улыбающаяся Лариса. — Только ты один куплетик пропустил. Плесните даме еще глоточек для храбрости…
Михаил наполнил бокал, который расплескивая, Лариса выпила весь залпом. А затем запела соло:
И только выпила вина,
Немного прилегла,
И всё, что с детства берегла,
Ему я отдала.
После этих слов Лариса расстегнула уж очень надоевшую ей верхнюю деталь от комплекта белья «Кармэн» и покрутив бюстгальтер на пальце, зашпулила его, не заботясь о траектории полета и приземления. (Она потом его так и не нашла).
Женщина спрыгнула со стола, и они вместе, пританцовывая, допели песню до конца.
Умейте жить, умейте пить
И всё от жизни брать,
Ведь всё равно когда-нибудь
Придётся умирать.
Ай-ай, в глазах туман,
Кружится голова,
Едва стою я на ногах,
Но я ведь не пьяна…
И тут… И только сейчас Лариса вдруг, остановившись от совместных круговертей вокруг стола, заметила на тумбочке бокал Михаила, который он так и не выпил.
Ну, не выпил. Ну, и что? Что за трагедия?
Да, конечно, если б она была трезвой, поджала бы чуть обиженно губки. Или просто сделала вид, что не заметила. Ну, это, так сказать, при наличии условия трезвости. И оно, это условие или наличие, требовало остановиться немедленно, пока не прозвенел третий звонок. Мало ей было, что ли, предыдущих двух, которые она не услышала? Наклюкалась сама до неприличия, так зачем же непременно возжелать, чтоб и такой замечательный кавалер еще наклюкался вместе с нею?
Правду говорят: дуракам закон не писан, а если писан — то не читан, а если читан — то не так… Ох, и какая же она дура! Такую надо еще поискать! И как банально, по-бабьи до примитивности: раз не пьет, а вот ради меня, такой распрекрасной, пусть хоть разочек, да и напьется…
Ну, это она уже после, потом анализировала. Ой, соха, соха, как же ты меня замучила, проклятая! Как же вылазят откуда-то эти гены в самый неподходящий момент! Да что уж там рассуждать теперь, когда третий звоночек прозвенел…
А прозвенел он, когда Лариса стекленеющим взглядом выхватила этот одинокий бокал на тумбочке, из которого ее кавалер едва пригубил.
