Филип Сингтон - Зоино золото
Дверь закрылась.
— Спасибо, что перезвонил. У тебя все в порядке?
— Да, да, все хорошо. Я в Швеции.
— Ну ясное дело. И как оно там, в Швеции?
Он слышал, как она листает бумаги. Несмотря на прекрасную связь, ему казалось, что он разговаривает с кем-то на другом конце света.
— Темно и холодно. И непросто.
— Работа?
— Все сложнее, чем я думал. И… серьезнее. Что случилось? Что-то с..?
— Боюсь, что да, Маркус. Это довольно неожиданно. — Эллиот вцепился в трубку. — Решение суда об опеке. Похоже, твоя жена — то есть Надя, — пытается опротестовать его, не дожидаясь слушания о месте проживания. Утром звонили из социальной службы.
Последние две недели их дочь Тереза провела с приемными родителями. Мистер и миссис Эдвардс из Тёрнэм-Грин. У них был красный кирпичный дом в викторианском стиле, нуждавшийся в ремонте, полные шкафы старых игрушек и стены, увешанные детскими рисунками и бумажными звездами. Тереза должна была находиться под их опекой до слушания о месте проживания, назначенного на март. Эллиот мог опротестовать это, мог получить предварительное решение в свою пользу, но Гарриет отсоветовала. В подобной ситуации выгодно показать себя благоразумным родителем, справедливым, и, более того, родителем, на которого можно полностью положиться в отношении соблюдения интересов ребенка. Кто знает, не перевесит ли это чашу весов в его пользу, когда начнется настоящая драка.
После того как они разошлись, стало ясно, что Надя собирается до последнего биться за дочь. Таким образом она рассчитывала извлечь максимум выгоды из развода. На самом деле она никогда не хотела ребенка, в двадцать четыре года считала себя слишком юной, чтобы стать матерью. Ее лишали свободы, лишали радостей западного мира, едва она дорвалась до них. Он замечал это по тому, как ее раздражало любое неудобство, связанное с беременностью. Он с трудом заставил ее отказаться от алкоголя, и то ничуть не сомневался, что она тайком выпивает в обеденный перерыв, а пустые бутылки выбрасывает в соседский мусорный бак. Это он следил за ее диетой, покупал лекарства и витамины и расставлял их на кухонном столе каждое утро, чтобы не утруждать жену чтением этикеток.
Так что он изрядно удивился, когда она попыталась сбежать с Терезой. Она намылилась в аэропорт Станстед через пару дней после Нового года. В Праге они с Терезой оказались бы вне досягаемости английских законов. Эллиоту было бы непросто даже найти их.
Лишь по чистой случайности он позвонил домой в то утро. Терезе должны были сделать прививку, и он хотел удостовериться, что Надя не забыла об этом, как забывала обо всем остальном. Трубку взяла Инес, уборщица, которая приходила раз в неделю. Она сказала, что видела, как Надя и Тереза вышли из дома, Надя тащила большой чемодан к ожидающему их такси-малолитражке. Та сообщила Инес, что собирается навестить семью. Это показалось Эллиоту странным, учитывая, что Тереза должна была со дня на день пойти в садик, и он попросил Инес проверить комод у кровати, где Надя держала свои семейные фотографии. Разумеется, все они исчезли. Равно как и футляр со скрипкой и инкрустированная шкатулка для драгоценностей, которую бабка подарила ей на шестнадцатилетие.
Тогда-то он и позвонил адвокату.
Поразительно, как быстро она вступила в бой. Гарриет Шоу работала в отделе семейного права «Мишкон де Рейя», аристократической фирмы, услуги которой были бы ему не по карману, если бы они с Гарриет не вернулись на двадцать лет назад, в студенческое общежитие в Эдинбурге и на факультативные занятия по русскому языку (которые она впоследствии бросила). В два часа дня она позвонила в Высокий суд, в половине третьего предстала перед судьей с просьбой запретить вывоз ребенка за границу, каковая была немедленно удовлетворена. Через несколько минут сотрудники суда уже рассылали предупреждения во все международные аэропорты Лондона и порты Английского канала в придачу.
Дальнейшие события по-прежнему оставались неясны. Надя и Тереза садились на самолет, когда их нашла охрана аэропорта. Возможно, Надя выпила. Как и Эллиот, она боялась летать, и сорокаминутная задержка рейса давала ей массу возможностей утопить тревогу в водке с лаймом. Возможно также, что в спешке конкретные обстоятельства операции не были переданы по цепочке. Некоторые полицейские, участвующие в задержании, вероятно, считали, что предотвращают похищение ребенка. Так или иначе, одна из женщин якобы решилась отобрать Терезу силой. Надя несколько раз ударила ее по лицу. Другого полицейского она укусила за руку. Надю задержали и обвинили в нападении. Эллиот приехал через час, и к этому времени Тереза попала под опеку социальной службы.
Он до сих пор не мог спокойно представить себе эту сцену: бешеная пьяная Надя визжит как сумасшедшая. В каком эмоциональном состоянии она должна была находиться, чтобы ввязаться в битву, которую не могла выиграть по определению? Он прямо видел, как остальные пассажиры, решив, что это нападение террористов, повытягивали шеи из-за подголовников кресел, распространяя волны страха и любопытства по салону. Когда он добрался до Терезы, она еще дрожала. В ту ночь в соседнем отеле ей снились кошмары, и она просыпалась в слезах.
Гарриет посоветовала ему взглянуть на вещи оптимистично: это же пьянство и насилие, в ярких красках продемонстрированное целой толпе напуганных свидетелей. Теперь у них появилась реальная возможность выиграть дело и обеспечить Терезе будущее, которое она заслуживает.
Но что-то пошло не так.
— Видимо, полиция Эссекса отказалась от обвинения.
Эллиот вскочил на ноги.
— Что? Почему?
Гарриет вздохнула.
— Ну, наверное, ее адвокат нашел свидетеля, который заявил, что люди из охраны аэропорта набросились на нее, не объяснив, в чем дело. Она восприняла это как угрозу ребенку, вот в чем их довод. Я знаю, что это вздор…
— Ну разумеется, это вздор.
— Маркус, даже если обвинение с нее бы не сняли, это не помешало бы ей обратиться с прошением в суд графства. Просто все было бы несколько сложнее.
Эллиот уговаривал себя сохранять спокойствие. По правде говоря, ему было не по себе от мысли, что на Надю навесили ярлык преступницы, несмотря на то, что ее шансы получить срок были практически равны нулю. Обвинением можно было лишь помахать перед судьей на слушании о месте проживания, заявив, что это еще одна причина, по которой Терезе будет лучше с отцом.
— Ладно. Хорошо. И что мы будем делать?
Гарриет дышала в трубку. Она первоклассный адвокат в первоклассной фирме. Она ни в чем не может ошибаться. Она должна быть непобедима.
— Ну, думаю, мы должны сражаться до последней капли крови. Мы не можем позволить, чтобы всю историю списали со счетов как некую безобидную ошибку. Это слишком важно для нас.
Эллиот не сумел скрыть, что чувствует себя обманутым.
— Я не понимаю, Гарриет. Неделю назад мы были на пути к успеху. Теперь мы должны сражаться до последней капли крови. Что, черт возьми, случилось?
— Маркус, я же не говорила… Понимаешь, дело в том, что Надя нашла себе нового адвоката. Майлза Хэнсона. Слышал о таком?
— Я? А с какой стати мне о нем слышать?
— Он партнер в «Кольер-Бристоу». Сделал имя на деле о похищении ребенка. «Оснан против Хэррис», нет? В общем, он хорош.
— Насколько хорош?
— Скажем так, противник он не слабый. Домашнюю работу выполняет на «отлично».
Эллиот поднес руку ко лбу. Его трясло и лихорадило, он как будто заболевал. Такое с ним часто случалось, с тех пор как они с Надей разошлись. Иногда он не мог есть целые сутки.
— Я не понимаю. Если этот парень Хэнсон так знаменит, как Надя смогла позволить себе нанять его?
— Я надеялась, что ты мне скажешь.
— Без понятия. Не представляю, где она…
Нет, он представлял. На Надю всегда оборачивались. С годами ее красота стала более хрупкой, сложной, но, если уж на то пошло, и более глубокой. В их кругу хватало друзей — его друзей, — которые открыто восхищались ею. К тому же были еще его старые клиенты: мужчины с толстыми кошельками, разбирающиеся в ценностях. В те дни, когда Надя работала в галерее, было ясно, что многие из них считают ее лучшим экспонатом.
И еще был тот парень, с которым она познакомилась на вечеринке, когда Эллиот уехал в Маастрихт. Лоран. Француз, которого она привела домой и трахнула на полу в гостиной, заявив, что встречаться с ним еще раз не собирается. «Ты никогда не понимал меня, ты не способен», — нехарактерная реплика в последовавшей ссоре, во всех прочих отношениях столь знакомой по сотням фильмов и телесериалов, что он до сих пор морщился от ее неприкрытой пошлости. Но он отчетливо помнил эти ее слова — поскольку они были правдой. Он всегда подозревал, что в ее жизни есть стороны, о которых он ничего не знает и никогда не узнает. Двери, которые она держит на замке.
