Вера Афанасьева - Конец света. Русский вариант
– Беда в том, что любой безумец считает себя не просто нормальным, а самым умным, самым рассудительным, самым мудрым. Тот же, кто признает собственное безумие, обычно всего лишь лукавит, пытается так выделиться из большинства, а целью своей имеет эпатировать публику.
– Человечество вообще любит эпатировать. Оно, словно нервный подросток, лелеет мысль о смерти. Ему бы ещё зрителей, безутешных родственников – непременно предприняло бы попытку суицида. Но, увы, наблюдать некому.
– А мне все время кажется, что за нами кто-то из космоса наблюдает. Выхожу ночью на улицу – жутко так. Луна смотрит, глаза у нее такие мутные, нос вздёрнут, губы кривятся – очень недовольная. И звёзды. Они подмигивают, нехорошо так, редко, нехотя. Если долго смотреть на них, оторопь берёт. И много-много пустоты. Сразу чувствуешь, какой ты маленький, беззащитный, как паучок.
– Пауки как раз хищники. Почему паучок-то, странный вы мой?
– Он же на паутинке висит. И любая сволочь может эту паутинку оборвать.
– А вы больше не ходите на улицу ночью и не смотрите на злую луну, паучок. Ну, скажите, зачем вы ходите? Не знаете? А я вам скажу: любите свой страх. Страх – это чертовски приятно, страх – это наркотик. И его всегда недостает.
– Вот-вот, проблема-то как раз в том, что мы не боимся ничего, вот и утратили радость жизни, без привычной дозы.
– Как это не боимся? Все, абсолютно все боятся потерять деньги.
– Есть неплохая компенсация – нынче никто не боится потерять невинность. Это несколько украшает жизнь.
– И честь. Это вроде не украшает.
– Так прилетит Нибиру или не прилетит?
– Вы с теорией вероятности знакомы? Вот, предположим, открыли вы шампанское, а пробка взяла да и взлетела высоко-высоко. И кто-то в Австралии или в Латинской Америке ухитрился сделать то же самое. Представляете себе, какова вероятность того, что ваши пробки встретятся в стратосфере? Так что можете не переживать, пусть себе летит. Столкнуться с Землей у этой вашей Нибиру никак не получится, даже если она очень постарается.
– Одно дело – пробки, другое дело – планеты. Они ж большие, запросто столкнуться могут. Вон, даже самолеты ухитряются в небе друг в друга вмазаться. Это ж уму непостижимо – в пустом небе! Какая уж тут теория вероятности.
– Тунгусский-то метеорит вон каких дел натворил. А если бы он упал на Париж или Лондон?
– К гибели Земли даже это не привело бы, наша планета, знаете ли, –весьма устойчивая конструкция. Таков мировой порядок.
– У вас, умников, всё устойчивые конструкции. А у самих вся мебель поломана, ванны покоцаны, все краны свернуты, половина лампочек не горит, и розетки током бьют. Прежде, чем мировой порядок обсуждать, свой наведите. Теоретики, бля!
– Просто есть времена, которые следует пережить. Не жить, а выживать, притаиться, и тихими шагами, тихими шагами.
– Да хватит вам, никто и не думает ни о каком конце света. Всех куда больше волнуют генномодифицированные продукты.
–О генномодифицированных продуктах чаще всего беспокоятся обладатели генномодифицированных мозгов.
– А о конце света не просто не думают. Многие и слов-то таких не понимают.
– Люди! Давайте обратимся к правительству, чтобы оно построило всем подземные убежища!
– О боже! Да как же не поймете вы, что нет такого убежища, которое защитило бы хоть кого-нибудь от конца света, и быть не может.
– А зачем же тогда они уже давно построили подземные убежища, для себя? Тогда, получается, что и власть ничего не понимает? В конце света, я имею в виду.
– Власть вообще ни в чем не понимает. Это основной социальный закон. Справедливости ради следует сказать, что и все остальные понимают не больше.
– Я смотрю, на этом сайте вообще твоя моя не понимает. Один про Фому, другой про Ерему. Кто про бузину, а кто про дядьку в Киеве. Все ничего не понимают, и все друг друга поучают. Вы определитесь, наконец, о чем болтаете: о конце света, о космической катастрофе или просто так, ни о чём. А то и впрямь дурдом.
– Вы-то зачем, разумный вы наш, пожаловали в этот дурдом? Никто ж не звал, не неволил.
– Да сын меня спросил, что да как, зашел почитать, а тут – чушь одна.
– Ребята, давайте жить дружно, хотя бы напоследок. Скоро нам вообще нечего будет делить.
– Не нечего, а некому.
– Сойдемся на том, что и нечего, и некому, о;кей?
– А мне кажется, что дело совсем не в том, что люди думают только о том, чтобы пожрать повкуснее, да выглядеть получше. Беда как раз в том, что они об этом стали слишком мало думать.
– Это ещё почему?
– Потому что сидят они вот так на задницах в интернете. Миллионами и миллиардами сидят, и забывают и о еде, и о красоте. Сидят в трусах и тапках, не мытые, не чёсаные, не позавтракавшие или не поужинавшие, и все базарят, базарят и базарят. Так что им совсем и не страшен настоящий конец света, а вот виртуальный их сильно огорчит. Вот сейчас исчезни интернет – и жизни не будет у половины.
– Ну, это вы преувеличиваете, но доля правды в ваших словах, конечно, есть.
– В любых словах всегда есть доля правды. Равно, как и доля лжи.
– Дьяволу нынче можно не заботиться о реальном конце. Ему достаточно организовать его в интернете. И почти все, кто имеют хоть какое-то представление о конце света, его получат.
– Конец света не от дьявола – от Бога.
– Но ведь и правда: всем на конец света глубоко наплевать, и думают об этом единицы.
– Думают всегда единицы.
– А толк-то какой от этих раздумий?
– Не скажите, всегда полезно подумать о конце. Собственно, только о нем следует и думать. Именно представление о неизбежной смерти позволяет всякому жить достойно. Смерть всегда выступает тем фоном, который оттеняет существование и делает его ярче.
– Согласен с вами. Следует очень поблагодарить тех, кто первым заговорил о конце свете в две тысячи двенадцатом. Потому что всем нам очень о многом полезно задуматься, да все недосуг. Нам кажется, что мы все знаем, а ведь многих вещёй мы не понимаем. Причем настолько, что понятия не имеем ни о том, что они из себя представляют, ни о том, откуда берутся, ни о том, как они связаны с другими вещами. Мы не знаем ни корней, ни причин, ни следствий многих очень и очень важных вещёй. Но ведь все эти вещи кажутся нам привычными, обычными и понятными. А чтобы задуматься, необходимо удивиться или испугаться. И вот так, хотя бы слегка испуганными, перед лицом опасности люди могут хоть что-то понять. Именно так начинает понимать смысл и радость жизни тяжело больной.
– Пограничная ситуация дарит острое ощущение экзистенции?
– К сожалению, опасность слишком невелика, и в нее никто не верит, ситуацию нельзя назвать пограничной.
– Всегда остается то самое роковое «а вдруг?»…
– Вот начнись атомная война…
– Типун вам на язык!
– Эх, хорошо нам раньше было! Могли концом света управлять: когда захотим, тогда и сделаем. Нажал одну кнопочку – и миру п…ц. А теперь сами должны от страха писаться, гадать: на нас Иран бомбу кинет или на Штаты?
– Да, человечество не просто смертно, оно внезапно смертно. Хотя сейчас это совсем не похоже на правду.
– Собственная смерть всегда не похожа на правду. В нее всегда не верят, как бы ни старались.
– Так катастрофа будет или не будет?
– В этом году точно не будет. Где это вы видели: чтобы заранее знать о смерти, причем без видимых причин? Только об этом и говорить, и чтобы именно так всё и произошло?
– Заранее вообще ничего знать нельзя, даже того, что сам планируешь. Я вот сколько раз ни собирался сказать в определенное время и в определенном месте заранее обдуманные слова, так у меня ни разу не получилось. Слов нужных, тобой самим придуманных, и тех не скажешь! Как же тогда знать наперед хоть что-то?
– Дано знать только пророкам, а они уже все сказали. Небо будет новое, и земля будет новая. И все. Потому что наш мир – всего-навсего прихожая перед грядущим миром, а дверь в него плотно закрыта. Так что заглянуть в него никак не удастся.
– Неверная аналогия. Пусть не сможем заглянуть, но если мы в прихожей, то уж дверь-то нам видна. А по двери можно многое сказать о доме, в который она ведет, не так ли? Кроме того, у нас могут быть и соображения по поводу того, каким образом эта дверь может открыться. Да и момент, когда она откроется, тоже можно приблизительно определить. Ее ж никто не вышибает, эту дверь, то есть она открывается постепенно.
– Вот именно, что вышибут эту вашу дверь в одну секунду! Любой крупный метеорит и вышибет. Но даже если она будет медленно открываться, это-то что даст? Куда спрячетесь, в бункер? Наоборот, медленно открывающаяся дверь на тот свет – это и есть самая страшная пытка.
– А, ерунда! На миру и смерть красна! Как людям, так и нам. Обидно умирать в одиночку, а всем вместе – нормалёк!
