Шерли Грау - Кондор улетает
Старик кивнул. Мальчик спросил:
— Когда?
— Ночью.
— Где этот пароход?
— Откуда же я знаю? Где-нибудь на реке.
Старик опять заговорил — глухо, глотая слова. Оливер подумал: даже знай я этот язык, все равно ничего не разобрал бы. У него же ни одного зуба не осталось.
Мальчик сказал:
— Мой отец — он спрашивает еще два вопроса.
— Ну?
— Где тебе надо?
— Куда? В Новый Орлеан.
— А за тобой гонятся?
Сморщенное детское лицо, которое, если не считать глаз, ничем не отличалось от лица старика.
— Не знаю. Думаю, нет. А может, и гонятся. Старик отнял одну руку от дробовика и показал на пирогу. Оливер перевел взгляд на мальчика.
— Мы тебя возьмем…
В пироге было только одно свободное место — на носу. Мальчик сидел посредине, старик — на корме. Оливер с непривычки плохо удерживал равновесие, пирога закачалась, черпая воду.
— Тихо сиди, — резко сказал мальчик. — Тихо.
Оливер застыл. Вода только на дюйм-другой не доходила до борта. Старик взял весло. Когда он погрузил его в воду, пирога качнулась и заплясала, но после второго гребка выровнялась и отошла от берега. После третьего она заскользила вперед так стремительно, что под носом поднялся небольшой бурун, и время от времени вода заплескивалась внутрь, стекая в затхлую лужицу у их ног.
Они плыли по узким протокам, которые казались не шире пироги. Старик повернул, потом повернул еще раз.
Как он находит дорогу? — думал Оливер. — Он же видит не больше, чем я.
Вскоре они вышли в широкую чистую протоку шириной около тридцати футов. Оливеру показалось было, что в ней есть небольшое течение, но потом он решил, что ошибся. Мимо проплыла водяная змея. От ее черной головы расходился клинообразный след. Старик греб размеренно и спокойно.
Оливер сказал:
— Скажи отцу, что у меня денег мало, но я отдам ему их все, если он выведет меня на дорогу, по которой я смогу добраться до города.
Пока мальчик переводил — по-видимому, такой длинной фразы старик понять не мог, — Оливер думал о своем поясе с золотом. Если бы они знали, сколько у него денег — Оливер ухмыльнулся метелкам тростников, — они б его, конечно, убили. Наверно, у него вид последнего бедняка, не то его уже не было бы в живых.
Мальчик спросил:
— Сколько у тебя есть?
— Хотите сейчас получить? — Оливер прикинул, что они думают получить. Насколько бедным он им показался? Только бы не догадались о поясе. — Может, вам покажется мало…
— Сколько? — повторил мальчик.
Оливер принял решение.
— В подкладке куртки у меня зашита золотая монета в десять долларов и еще четыре серебряные. Золотую я отдам вам.
— Сейчас, — сказал старик.
Оливер неуклюже повернулся. Пирога сразу накренилась, мальчик ухватился руками за борта, весло старика рассекло стекло воды.
— Если я попробую снять куртку, мы все свалимся и воду.
Старик перевел про себя эти слова и кивнул. Его весло вновь погрузилось в воду, под носом лодки встал бурунчик, и вдоль бортов побежали две волны.
Они причалили у большой дубовой рощи. Среди корявых, искривленных деревьев стоял на высоких сваях дом под жестяной крышей. Пока Оливер растирал онемевшие ноги — мальчик с ухмылкой следил за ним, — он заметил, что дом совсем обветшал: крыша была вся в заплатах, вокруг окон без ставней зияли дыры. Но двор был чисто подметен, а под провисшим крыльцом сидели куры.
— Принеси-ка мне воды, — сказал Оливер, повернувшись к мальчику.
Он сел на нижнюю ступеньку и, положив мачете и куртку рядом, стал ждать. Мальчик принес ведро и ковш.
Когда его губы коснулись воды, Оливер вдруг осознал, как они потрескались и как распух язык. (Почему я не замечал этого раньше?) Он положил ковш и стал пить прямо из ведра.
На лбу у него выступил холодный пот, а голова кружилась, как у пьяного.
Мальчик сидел на корточках совсем рядом. Оливер мог бы потрогать его коричневое сморщенное лицо.
Оливер сказал:
— А знаешь, в Мексике есть боги, маленькие такие божки — совсем как ты.
Мальчик недоумевающе прищурился.
Оливер потер шею и плечи. Он был уверен, что кто-то наблюдает за ним из дома. Но он не обернулся.
Мальчик сказал:
— Тиа идет.
— Кто? — Оливер продолжал смотреть за болото на далекий горизонт.
— Тиа, — повторил мальчик.
— Это я слышал, — сказал Оливер. — А кто, она такая? Твоя мать?
Мальчик покачал головой:
— Она умерла. А это Тиа[3].
Оливер повернул голову и посмотрел туда, куда доказывал пальцем мальчик. Первое, что он увидел, были ее ноги. Коричневые, толстые и молодые. Все в черных волосиках и в грязи.
Длинные ороговевшие ногти, кайма мозолей по всей стопе. Он посмотрел выше и увидел молодую женщину в выгоревшем розовом платье — собственно, розовым оно было только у швов, — с короткими курчавыми черными волосами и голубыми глазами. На бедре у нее сидел ребенок. Пока Оливер смотрел, малыш, одетый в одну лишь короткую рубашонку, вдруг пустил струю. Она оросила доски крыльца, и куры под ним беспокойно заклохтали.
— Пришла посмотреть, кто там дымил. — У нее был тонкий певучий голос, как у китаянок в Сингапуре.
Старик кончил возиться у пироги и пошел к дому, держа двух уток и большого окуня. Он молча отдал их молодой женщине, и та прицепила их к другому бедру.
Оливер подумал: глаза у рыбы совсем такие, как у этого малыша.
Его все еще тревожило ощущение, что за спиной у него кто-то прячется, что кто-то дышит за разделяющей их ветхой стеной. Но не было смысла показывать, что он это знает. Пусть думают, что он отупел от усталости и ничего не замечает.
Только как бы не перестараться, не то они решат, что проще всего будет убить его.
Тиа пересадила ребенка на согнутую руку. Старик вытащил из-за пояса нож и передал ей. Она подошла к воде и стала потрошить утку. Работала она очень быстро.
Оливер подпорол подкладку куртки и высыпал на ладонь четыре серебряных доллара и золотую монетку, маленькую и тонкую.
— Где ближайшая дорога?
Старик ответил:
— Пуэн-ла-Гош.
— Едем. — Оливер встал. В доме, у него за спиной, словно эхо, послышался шорох.
— Сейчас? — Старик посмотрел на болото.
— Дело в том, — солгал Оливер, — что меня ждут товарищи, и мне надо бы поскорее их найти. Я и костер развел, чтобы дать им знать, где я.
Старик подумал немного, потом кивнул.
Когда они пошли к пироге, Оливер положил руку на плечо мальчика.
— Голова кружится, — объяснил он.
И повернул мальчика так, что оказался между ним и домом. Если тот, в доме, решит стрелять, ему надо будет думать, как не попасть в мальчика. И чтобы совсем помешать ему целиться, Оливер пригнулся и схватился за живот, словно от боли. Он быстро оглядел дом, но ничего не увидел. С другой стороны, что можно было увидеть в темных окнах?
Когда дом остался далеко позади и пирога уже скользила по болоту, повинуясь размеренным ударам весла в руках старика, Оливер отпустил мальчика:
— Мне стало полегче.
Мальчишка ловко перелез на нос, почти не качнув пироги.
Оливер сунул руку в карман и вынул деньги. Четыре серебряных доллара он зажал в левой руке, а золотую монету — в правой. Потом оперся в борта так, что кулаки почти касались воды.
В глазах мальчика мелькнул огонек, и на его лице появилось странное выражение, словно он понял что-то важное.
— Видишь? Если со мной что-нибудь случится — ведь старик-то у меня за спиной, — то эти двадцать долларов пойдут на дно. Тут глубоко?
Мальчик покачал головой.
— А какая разница! По-твоему, ты сумеешь отыскать в тине малюсенький золотой кружок?
Мальчик опять покачал головой, глядя через плечо Оливера на старика.
— Я хочу добраться до этого поселка, — сказал Оливер.
На это потребовалось без малого четыре часа. Оливер учуял поселок задолго до того, как увидел его. В серном запахе болота он отчетливо различал вонь отбросов и запах людского жилья.
Пуэн-ла-Гош состоял из пяти-шести домов на высоких сваях, предохранявших их во время наводнений. У каждого дома был свой причал. На берегу росли два-три дуба и несколько олеандров — их темно-зеленые листья матово поблескивали в лучах закатного солнца. За домами тянулась узкая дорога, засыпанная ракушками.
— Это дорога на Новый Орлеан?
Мальчик кивнул, не повернув головы. Он смотрел на кошку, которая неподвижно сидела на берегу, держа под водой скрюченную черную лапу.
Старик причалил. Кошка вытащила лапу из воды и отряхнула с нее капли.
— Когда мы приезжаем, — сказал мальчик, — она всегда сидит тут. Только я ни разу не видел, чтобы она поймала рыбу.
— Креветки, — сказал вдруг старик. — Она креветки ловит.
