KnigaRead.com/
KnigaRead.com » Проза » Современная проза » Петер Ярош - Тысячелетняя пчела

Петер Ярош - Тысячелетняя пчела

На нашем сайте KnigaRead.com Вы можете абсолютно бесплатно читать книгу онлайн Петер Ярош, "Тысячелетняя пчела" бесплатно, без регистрации.
Перейти на страницу:

7

Кристина и Матей шли рядом молча. Гомон, музыка, говор и суета праздника доносились до них все глуше и наконец совсем заглохли. Матей попытался схватить Кристину за руку, но она мягко отвела его широкую ладонь. Они остановились на миг, обменялись в темноте взглядами и двинулись дальше, опять без единого слова. Вошли под липы неподалеку от Кристининого дома. Листья над их головами шумели, ветви качались. Ветерок, влажный и освежающий, приносил из окрестных садов запах скошенного сена. Матей Срок взял Кристину за плечи, хотел привлечь к себе. Она улыбнулась, но не поддалась.

— Пусти! — сказала спокойно.

Он отпустил ее, оперся о дерево, впился ногтями в кору.

— Ломаешься? — спросил. — Почему?

— Потому что так хочется! — сказала тихо, убежденно.

— А чего мне хочется, знаешь?

— Не знаю!

— Тогда слушай! — сказал он настойчиво. — Ступай домой, а я подожду. А как ваши уснут, постучусь к тебе в окошко, и ты отворишь… Вот чего мне хочется!

— Нет, — сказала она решительно. — А я не хочу!

— Отчего ты ко мне такая?

— Такая, какая есть!

— Коли так — знай, — выпалил он осерженно и громко, но тут же понизил голос, — больше ни за что к тебе не приду, даже не взгляну в твою сторону!

В злобе он попробовал раскачать липу, потом сердито пнул ногой землю. Глубоко засунув руки в карманы брюк, пошел прочь. Ни разу не обернулся. Пройдя немного, стал тихонько насвистывать и чем больше удалялся, тем громче свистел. Кристина стояла, слушала визгливую мелодию и неизвестно отчего взъярилась. В приступе гнева ее обдало жаром, и она ладонями сжала лицо. Захотелось догнать Матея, исколошматить всего. Исцарапать бы ему ногтями лицо, пальцами выдрать волосы, ухо зубами отгрызть… Но она не в силах была шевельнуться — стояла и стояла на месте. Стояла и тогда, когда Матея уже и след простыл, когда уже не слышно было его наглого свиста. Она вдруг опомнилась и обнаружила, что из глаз текут слезы. Почувствовав их соленый вкус во рту, она до крови прикусила нижнюю губу.

8

Молодой Йозеф Надер, по мнению многих — влюбленный до умопомрачения, по мнению своему и еще кой-кого — восставший против розни двух семейств, из коих одна его собственная, сидел на празднике, устроенном пожарниками на постоялом дворе у Герша, до самого конца. Бражники, молодые пары и любопытные кумушки уже давно разбрелись по домам. Пожарники привели в порядок — согласно договоренности с корчмарем — отведенные для вечера помещения. Лишь Йожко Надер сидел за столом, то упрямо поигрывая ножиком, то задумчиво подпирая ладонями лицо. Светало, в окна пробивалось солнечное воскресное утро. Петухи уже давно отпели свои рулады, а Йожко все сидел да сидел. В сторонке от него за другим широким дубовым столом доедали свой завтрак музыканты, запивая его вином, которое назаказывали для них мужики и парни. Цыгане сочувственно поглядывали на Йозефа и качали головами, словно никак не могли взять в толк, как можно быть так безнадежно и упрямо влюбленным. Они и еду ему подсовывали, и вином угощали, но Йозеф знай таращился на двери, ведущие в кухню, и ждал, когда же появится в них Марта. Бродяга и вор Ошкара был единственный, кто высидел за столом с Йозефом Надером. Бубнил ему в ухо свои уже набившие оскомину байки из семейной, бродяжьей и воровской жизни. Ошкара дрейфил идти домой по многим соображениям: он был на гулянье, на котором быть ему возбранялось; он напился и свое пребывание на вечере непомерно затянул; и что самое главное — его многолетняя подружка девица Мраклова, а ныне как бы уже и жена, числилась в горном Липтове среди самых могутных и рослых женщин. Девица Мраклова сильным пожатием могучей длани могла выдавить из любого сухого полена по меньшей мере каплю воды. Бродяга и вор Ошкара был прямой противоположностью с ней. Худой, изможденный, костлявый, он словно провалился в свою утробу, в самого себя, словно пожрал себя изнутри. А высох он так потому, дескать, что однажды случилось с ним нечто совершенно немыслимое, чему он и сам тогда поверить не мог. Обчистив забитый до отказа военный продовольственный склад, он до того обожрался, что его невообразимо раздуло. И то — кабы просто раздуло. Его разнесло так, что казалось, вот-вот лопнет. И это еще не все! При той усладе и благости, что он испытывал от полного насыщения, уж можно было выдержать какую-никакую боль. Хуже было другое: Ошкара не мог облегчиться. Ветры в нем застопорились и никак не отходили, жестоко мучила колика, и, хотя какое-то время спустя его и тянуло неудержимо по малой и большой нужде, что-то в нем как бы заклинило, и облегчения ни от чего не наступало. Он крючился, метался в болях неделю и уж было подумал, что пришел ему конец, как вдруг случилось желанное: он облегчился. До самого вечера выдавал из себя излишества… Но вдруг с ужасом обнаружил, что выдавал не только остатки нищи, а кишки и желудок. Вылетели они из него начисто, будто сгнили внутри. Перепугался он тогда несказанно и снова подумал, что настал его последний час. Однако жил день, два, неделю, месяц, год и, наконец, уверовал, что можно жить и без кишок и без желудка, без еды и питья. Остались от него кожа да кости, но он жил. «Эй, — всюду кричал он, похваляясь, — мне достаточно только дышать, право, только дышать!» И в самом деле, с той поры никто не видал, чтобы он ел или пил; разве что палинку: она — как он сам уверял — шла прямо в кровь.

Так вот этот самый Ошкара и вел с Надером бесконечные речи, к которым Йозеф уже не прислушивался. Да и к чему — он ведь давно все знал наизусть. Иозефа терзало другое: он не видел Марту целый вечер. Мужчин обслуживал корчмарь с сыновьями Паволом и Даниэлем, а старая пани Рахель с дочерьми Мартой и Марией торчали все время в кухне, они готовили кушанья, всякие лакомства и ни разу не объявились. Пани Рахель хоть и выглянула разок-другой, но тут же поспешила убраться. Вокруг Йозефа Надера хлопотал один Герш. Предлагал ему то-се, чинно с ним заговаривал, тут же вдруг начинал покрикивать и снова как бы обласкивал голосом:

— Йоженько, домой тебе пора. Видишь, ты, почитай, один тут остался. Право, совсем один, Ошкару и считать вроде нечего, утащится вслед за тобой. И музыканты уйдут, как только насытятся. Отец тебя дожидается, извелся весь по тебе, а ты здесь лоботрясничаешь, пялишься в одну точку…

— Не уйду, — вскричал Йозеф Надер и стукнул кулаком по крепкому дубовому столу, — пока не позовете Марту.

— Не ослышался ли я? — изумился Герш. — Кого-кого мне позвать?

— Марту! — повторил Йозеф Надер.

— Да ведь спит давно, — ответил Герш и крикнул в сторону кухни — Рахель, Рахель, выйди-ка!

Выглянула в испуге жена.

— Скажи-ка Йозефу, что делает Марта!

— Спит, давно десятый сон видит, — сказала Рахель.

— Я хочу видеть Марту! — Йозеф Надер встал, раскрыл нож, подошел к Гершу и вместо того, чтобы заорать, повторил свои слова тихо, почти шепотом — Я хочу видеть Марту!

— Йожо, Йожко, Йоженко! — мягко усмирил парня

Герш, дотрагиваясь до него с опаской. — Увидишь ее, увидишь, сейчас позовем… Разбудим голубушку, разбудим!

Герш строго Кивнул жене, и та — бегом в кухню. Через минуту снова показалась, а за ней оба сына — Павол и Даниэль, дочь Мария и наконец — Марта.

— Эхма, — гмыкнул бродяга и вор Ошкара и в изумлении поднялся.

Музыканты за столом повернулись. Отложив хлеб и сальце, они взялись за смычки, встали.

Йозеф закрыл нож, сунул его в карман и ласково улыбнулся. Марта стояла в нескольких шагах от него, перепуганная, обеспокоенная, и по лицу ее было видно, что еще минуту назад плакала. Сейчас она словно бы очнулась от сна: оглядывала вокруг себя предметы и вещи, будто видела их впервые. Всмотревшись в Йозефа Надера, тихо охнула и рукой коснулась груди там, где тревожно стучало сердце. А когда она улыбнулась, оба тут же шагнули навстречу друг другу. Сходились медленно, осторожно даже робко. Сперва соединились их руки. Смутившись, они на мгновение замерли. Потом, прижавшись друг к другу всем телом, в полной тишине пошли танцевать. Примаш Дежо Мренки, взглянув на них как бы со стороны, вдруг вскрикнул, завыл, завизжал, наклонил скрипку и заиграл. Остальные музыканты тут же подхватили мелодию. А играли, как играли! За весь вечер так не играли! Родители, братья и сестра Марты застыли на месте — не мешали танцующим, не одергивали их. Разве что женщины украдкой смахивали слезы. А вор Ошкара окончательно и самым губительным образом потерял власть над собой. В каком-то чрезмерном восторге он подкрался к столу, где только что ели музыканты, и стал руками цапать хлеб, сальце, лук. Запихивал в распяленную пасть целые пригоршни капусты, свеклы, чеснока. Чавкал, жевал, задыхался. Корчмарь Герш навострил свое чуткое ухо. Сначала он онемел от изумления, увидав, как прославившийся вечной голодовкой Ошкара едва не давится от обжорства. Потом с перепугу икнул и тут же переполнился ядом. Злость залила его мгновенно. Он залязгал, заскрипел зубами, заскулил, издавая гортанные всхлипы, вонзился ногтями в собственную кожу и пронзительно зафыркал. Если бы не чарующая музыка и не двое красивых молодых людей, что танцевали, припав друг к другу головами, глядишь, корчмаря Герша кто и удержал бы. А сейчас никто не обращал на него внимания. А если и обратил, то, возможно, подумал, что он пошел так куролесить потому, что молодые поступили супротив его воли. Однако корчмарь разъярился на Ошкару, который никак не мог насытить свою утробу. Он схватил полотенце и с криком кинулся на вора и бродягу. Бил его в хвост и в гриву, тряс его, дубасил, царапал и вопил во все горло.

Перейти на страницу:
Прокомментировать
Подтвердите что вы не робот:*