Николай Прокудин - Мятежный капитан
Конечно, Эдуарда порадовали некоторые обстоятельства: батальон был неполного состава, офицеров полный комплект, солдат в пять раз меньше прежнего, наряд дежурным по полку раз в две недели. Служить можно…
Сначала Громобоев навалился на Ленинскую комнату. Комбат выделил солдата-недомерка, который умел сносно и почти без ошибок писать по-русски, потому что был действительно русским в основном нерусском по национальному составу батальоне.
Этот Кашкин был знатный тормоз, засыпал на ходу, часто на полуслове задумывался и замирал. Молодой боец только прибыл из учебного полка из соседнего гарнизона и был словно заморожен. Однажды он взял, да и не на шутку учудил. Дело было так. Батальон как раз заступил в наряд, солдат не хватало, и как Громобоев не пытался отбить бойца, всё равно Кашкин попал в состав караула. А Эдуард в последний момент вместо прихворнувшего Изуверова был назначен дежурным по полку. Ночью в дежурку примчался взводный лейтенант Раскельдиев с хоть и узкими, но вытаращенными глазами. С порога он завопил:
— Солдат пропал!
— Кто? Как пропал?
— Ваш Кашкин ушёл с поста! Разводящий со сменой прибыл, а его нет на месте!
Эдик бросил ключи от сейфов на стол помощнику и со всех ног помчался к охраняемым складам — солдата на посту действительно не было. Ни солдата, ни автомата. А с автоматом ещё и шестьдесят патронов. Забили тревогу, вызвали комбата, начальника штаба, подняли батальон по тревоге. Обыскали полк, обошли казармы, столовую, клуб — Кашкин словно провалился сквозь землю, нет нигде. Доложили командиру полка, в штаб округа. Пока докладывали, им позвонили от соседей — из учебного полка.
— Чей боец Кашкин? Ваш?
— Наш, — отвечает командир полка полковник Плотников.
— Ищете?
— Ищем!
— Можете не искать, он у нас, на губе сидит.
— Как он у вас оказался? — выдохнул с облегчением комполка.
— По старой памяти пришёл. Он ведь у нас полгода учился.
— Автомат и патроны на месте? При нём?
— Автомат на месте, но патроны не все. Он пять патронов успел расстрелять.
— В кого?..
Сердце командира полка неприятно сжалось и воздуха стало катастрофически не хватать.
— В свинаря пальнул.
— Наповал? — охнул Плотников. — Убил? Ранил?
— Не попал, — радостно сообщил командир соседнего полка. — Нам и вам обоим повезло!
Командиру сразу полегчало. Конечно же, хорошо, что Кашкин нашёлся, а тем более здорово, что нашёлся и его автомат с патронами — не придётся выставлять кордоны и заслоны по дорогам и лесным просёлкам.
— Сосед, не томи, рассказывай по порядку, что было…
А произошло вот что. Солдат некоторое время мок под моросящим дождем, передвигаясь по периметру, но вскоре это дело ему надоело, тем более в его замутненную нездоровыми мыслями голову вдруг ударило — что в руках у него автомат с патронами, и что он может теперь сполна рассчитаться со своими старыми обидчиками. Что это были за обиды он и сам толком не мог припомнить, но обиды точно были. Рядовой Кашкин закинул автомат за спину и пошагал по ночному шоссе. До танковой учебки было идти километра три, и через полчаса он достиг дыры в знакомом заборе. Пришёл к свинарнику, постучал в дверь, потом в окно, попросил отворить. Время было позднее, первый час ночи и его, вполне естественно, послали по-русски на три буквы, да ещё добавили несколько крылатых и обидных выражений сексуального характера. Свинарь встал, натянул штаны, накинул бушлат, направился к выходу, чтобы выйти и набить морду незваному и наглому визитёру, но на своё счастье не успел дойти. Кашкин на мат естественно обиделся, снял автомат с плеча, дослал патрон в патронник и дал очередь в запертую дверь. Замок разлетелся, но внутренний деревянный накидной засов уцелел. Солдат толкнул её плечом, но массивная дверь, сбитая из толстого бруса, не поддалась. А свинарь рухнул на пол и змеёй уполз в самый дальний угол. Кашкин обошёл свинарник по кругу, понял, что месть не удалась, и отправился сдаваться. Он вошёл в первый попавшийся подъезд, в котором размещались трибунал, особый отдел и военная прокуратура. Капитан-особист дремал в дежурке, услышал шорох, скосил глаза и увидел перед собой вооружённого солдата.
— Тебе чего?
— Сдаюсь… — простодушно ответил солдат и громыхнул заряженным автоматом о письменный стол. Рядом положил ремень с подсумком и запасным магазином. — Сыро на улице, я промок и замёрз…
Разбирательство этого неприятного инцидента было скорым, шумным, но не очень суровым. Рядового Кашкина поместили в психушку, освидетельствовали, обнаружили недостачу «масла» в мозгу, отсутствие нескольких «болтов» и «шурупов», подлечили и благополучно списали. Начальник караула вместе с начальником штаба батальона и командиром роты Меньшовым получили по строгому выговору, а Эдик повезло, даже замечания не заработал, как вновь прибывший в часть. Но своей боевой единицы он лишился и другого солдатика комбат ему уже не выделил.
— Хватит тебе прапора-комсомольца! Колотитесь сами, а то я вижу, что работа в Ленкомнате разлагающе на солдат действует!
Всё оставшееся время ведения ремонта Громобоев вместе с малорослым прапорщиком Юриком Онопкой, сами колотили щиты, грунтовали, размечали стены, вешали наглядную агитацию, вырезали картинки, клеили, а потом принялись писать тексты. И тут пришла на помощь и взялась за дело присланная на подмогу из клуба полковой писарь ефрейтор Любаша. Примерно к началу зимы начальник политотдела принял работу. Подполковник Орлович хмыкал, качал головой, ворчал, но согласился, что при отсутствии средств, наверное, лучше не сделать.
Отремонтировав Ленкомнату, Эдик занялся личными делами. Но сначала из-за развода поссорился со всем политическим руководством. Первое время после возвращения с войны его вызывали и приглашали выступать в школы, рассказывать о войне, но потом в управление кадров пришло письмо бывшей жены, с жалобой. Мол, подал на развод, скрывается от уплаты алиментов, ребёнка не воспитывает. Гнусная ложь! Явно тёща и гадюка-сестра подучили: деньги он переводил регулярно через финслужбу, подарки привозил, виделся с дочкой каждый месяц.
Штабные велели разобраться с морально-неустойчивым офицером. Первая реакция командования — вызов «на ковёр». Командир полка Плотников и начпо Орлович распекали более часа, грозились снять с должности и исключить из партии. Дали неделю подумать. Но тут как раз ко времени пришёл второй орден, бродивший где-то несколько месяцев в поисках хозяина, и меры дисциплинарного воздействия отменили. По партийной линии пожурили, ограничившись заслушиванием. Разговоры о моральном облике прекратились, обстановка понемногу успокоилась, политическое начальство вроде даже забыло о существовании проштрафившегося капитана.
Но острому на язык Эдику тихо не сиделось. Хотя по службе особых претензий к Громобоеву не было, но как говорится язык — мой враг. Раз отпустил шуточку по адресу замполита полка, в другой раз надерзил командиру части, даже с несколькими генералами умудрился поссориться…
* * *Военная жизнь шла своим чередом. Обычная каждодневная армейская рутина: наряды, дежурства, караулы, стрельбы, тактические занятия, вождение, обслуживание техники. После настоящей войны — скукотища!
Как вдруг в высших партийных кругах страны активно заговорили о политических изменениях, о демократизации в армии, пошла череда всяких исторических пленумов, конференций, съездов. Войска лихорадило, не успевали менять на стендах портреты высшего политического и военного руководства.
Целый месяц полк готовился к отчетно-выборной партийной конференции. Естественно коммунистической партии, кроме КПСС, легально, иных партий ещё не было, тем более в армии. Солдаты красили заборы и бордюры, белили и драили казармы. Командиры ожидали посещения высокого начальства и опасались как бы чего не вышло…
И надо же было Громобоеву в этот «исторический» момент вляпаться с неудачным вложением средств. На последние «фронтовые» деньги его угораздило по неопытности купить старенький, ржавый «Москвич-406», да ещё и с проблемными документами. Капитану однажды надоело прыгать с автобуса на автобус, решил перейти в класс автомобилистов. Теперь Эдику было не до службы. С этим раритетным авто он возился, боролся за его «живучесть» вместо того, чтобы заниматься подготовкой к проверке и оформлять отчетную документацию.
Громобоев зашкурил корпус, снял многолетнюю ржавчину, покрасил машину в несколько слоёв халявной танковой краской. На кой ляд Эдуарду сидеть в кабинете и бумагу марать писаниной, когда в личной машине карбюратор чихает, коробка скоростей барахлит, да ещё и резина лысая. Увы, но после разгульной жизни наступило затяжное безденежье, и этому довольно активно поспособствовала фронтовая жена, которая любила выпить марочного вина, покурить и снова выпить. Но о семейных проблемах чуть позже…
