Николай Никандров - Любовь Ксении Дмитриевны
– Та-ак, – вздохнула Ксения Дмитриевна, утомившаяся хохотать, и лицо ее вдруг приняло другое выражение. – Вот что, уважаемый, как вас, Иван Василич, кажется…
– Да, Иван Василич! – почтительно поклонился Чуриков, привстав вместе со стулом, как бы прилипшим к его заду.
Так вот что, Иван Василич. Выслушайте меня. Я ни сколько не сомневаюсь в том, что вы хороший человек. Но одного поверхностного впечатления мало, чтобы дать согласие стать вашей женой. Тут еще нужны и более основательное знакомство с человеком, и чувство любви к нему, и прочее. Я же вижу вас в первый раз, ничего не слыхала о вас ранее. И признаться, мне уже подозрительна ваша поспешность, ваша горячка. Вам непременно сейчас же дай ответ, а вечером переселяйся в вашу комнату. И бог вас знает, что вам во мне нравится, что вам от меня надо и как вы на меня смотрите: только как на женщину или же видите во мне и человека? А последнее для меня очень важно, важнее всего.
Ксения Дмитриевна сделала маленькую паузу и нерешительно сказала:
– Есть и еще одно обстоятельство…
– Какое? – испугался Чуриков.
– Вот какое: как вы думаете, смогу ли я быть вам хорошей парой, я, происходящая из другой среды?
Чуриков повеселел, заблистал:
– Я за такой и гонюсь. У нас все за такими гоняются. Постольку поскольку!
Ксения Дмитриевна взялась рукой за лоб и рассмеялась слабым неудавшимся смехом, почувствовала вдруг, что ей больше хочется плакать, чем смеяться.
– Почему же вы за такими "гоняетесь"? Что вы видите в них хорошего?
– Вроде как завлекательней! Захватистей! Определенно!
Ксения Дмитриевна, полная странной усталости, чтобы не потерять сознания, пересилила себя, встала, прошлась по комнате, остановилась в дальнем углу, прислонилась одним виском к холодной кафельной печке, задумалась.
Подозревает ли Геннадий Павлович, какой ценой она пытается "устроиться" в Москве?
Чуриков сидел на стуле, лицом повернулся к ней, проводил раскаленной ладонью по ершистым волосам и тоже думал.
Что ей еще сказать? Кажется, все главное уже сказано. А между тем чувствуется, что еще чего-то не хватает, самого пустяка…
– Гаша! – подошла Ксения Дмитриевна к кухонным дверям. – Можете идти. Наши "секреты" окончены.
Из кухни моментально вбежала в комнату Гаша с крас ным, пожираемым любопытством лицом, с расширенным, нюхающим воздух носом.
Она кольнула пытливым глазом одного, другого, потом спросила:
– Ну, как у вас тут дела?
– Дела скверны, – лениво отозвалась Ксения Дмитриев на, валясь на диван.
– Они не согласные, – указал на нее пальцем Чуриков.
– Нет, правда, скажите, на чем-нибудь порешили? – спросила Гаша и опять подозрительно посмотрела на одного, на другого, не скрывают ли от нее. – На свадьбе скоро будем гулять? – пошутила она.
– Порешили на том, что свадьбы нашей не бывать, – как бы со злым торжеством произнесла Ксения Дмитриевна, полу лежа на диване и ни на кого не глядя.
– Что так? – удивилась Гаша.
И ей пришлось выслушать от них обоих содержание их беседы.
– Чудак вы, Иван Василии! – посмеялась она. – Ну разве же так делают? "Ответ сейчас, начинать жить вечером". Все-таки надо сообразоваться, кому вы предлагаете. На такое не каждая согласится.
– Это я им к примеру предлагал, – оправдывался Чуриков, вдруг почувствовавший страшный прилив жара и расстегивая на себе френч, – определенно! Другая сама торопится, чтобы вроде не дать человеку опомниться. Постольку поскольку.
– Надо было не так, – учила его Гаша. – Сегодня надо было бы только поговорить с невестой об ее родных, рассказать ей о своих, показать свой характер, узнать ее. Завтра прошлись с ней вдвоем в кино. Послезавтра прокатились бы на вашей машине. Потом можно было бы поставить самовар, накрыть на стол чистенькую скатерть, попить чайку, посидеть и уже сделать предложение в окончательном смысле. А не так!
– Моя машина вчерась стала в ремонт, оттого я сегодня и гуляю, – сказал Чуриков. – Но если Ксения Дмитриевна захотят, для них я в два счета могу другую машину достать, и эта будет чище моей. Определенно!
Он встал, закланялся перед диваном, на котором полулежала Ксения Дмитриевна, бледная, с лихорадочно блестящими красивыми глазами.
– Ксения Дмитриевна! Желаете, прокатимся куда-нибудь сейчас! Погода хорошая, время тоже позволяет. Постольку по скольку!
– Куда я с вами поеду? – с беззащитным видом повела Ксения Дмитриевна узкими плечами.
– Хоть в Сокольники, хоть в Петровский парк. Можно махнуть в Останкино, там тоже есть где посидеть. Определенно!
Чуриков сверху вниз вперил в невесту круглые желтые ястребиные глаза.
– Можно в нашем кооперативе взять чего-нибудь с собой на дорогу. В нашем кооперативе все дешевле, чем везде. Пирожных наберем, фруктов, наливок сладких, наливки у нас по ценам госспирта, порожнюю посуду принимают обратно, бутылки по шести копеек, полбутылки по четыре.
– Нет! Нет! – замахала руками Ксения Дмитриевна. – Замолчите! Никуда я с вами не поеду, ни в Петровский парк, ни в Сокольники.
– Я по-хорошему вас приглашаю, Ксения Дмитриевна, по-семейному. Вы не подумайте чего-нибудь. Определенно!
Ксения Дмитриевна раздраженно отмахнулась от него рукой, нетерпеливым жестом дала понять, чтобы он немедленно уходил.
– Значит, ваш отказ надо понимать в полном смысле? – оскорбился Чуриков и принял холодный тон.
– Да, в полном, в полном.
Чуриков схватил со столика свой новый каскет и, помахивая им влево и вправо, как на прогулке, направился к выходу.
– Честь имею кланяться! – со злобной галантностью отчеканил он на ходу. – Определенно!
– Я за вами закрою, – погналась за ним Гаша. – Ну? – через минуту с интересом спросила она у Ксении Дмитриевны, возвратившись в комнату.
– Жуть берет, – зябко поежилась Ксения Дмитриевна на диване.
– Отчего?
– От этих ваших шоферов. Так и вспоминаются герои из разных уголовных кинодрам.
Гаша рассмеялась.
– Ну что вы, что вы, Ксения Дмитриевна. Это вас с непривычки. А как же мы с ними живем?
– Не знаю, как вы с ними живете, но я их боюсь.
– Что так? Это вы напрасно.
– Уж очень все у них просто, – объяснила свое ощущение Ксения Дмитриевна. – И человека задушат просто, если задумают. Завезут, задушат, сбросят с машины в канаву.
Ее залихорадило.
– В Петровский парк меня зазывал… – стуча челюстями, прошептала она с таким лицом, точно на нее надвигалось страшное привидение. – В Сокольники сманивал… В Останкино…
Голос ее захрипел и оборвался.
– Что с вами, Ксения Дмитриевна! – бросилась ее обнимать испуганная Гаша. – Успокойтесь! Это вы просто от расстройства! Какие они там "душители"! Не бойтесь! И неужели же я отдам вас кому попало?
Вечером, когда Ксения Дмитриевна укладывала Клаву и Женю спать, а Гаша простирывала в кухне их рубашонки, с черного хода постучали.
– Кто там?
– Гаша, открой.
– А кто это?
– Я, Митриевна.
Гаша открыла дверь и впустила в кухню сморщенную, нищенски одетую старуху с темным покойницким лицом и с живыми мышиными глазками. От старухи Митриевны, по словам одного из шоферов, пахло покойником.
– Гаша, правда, что сегодня приходил к вам сватать вашу жиличку Чуриков из нашего этажа?
– Да, приходил, хотя я не знаю, из какого он этажа. А что?
– А его самого вы хорошо знаете?
– Знаю, но не очень.
– Видать, что не очень, – засуетилась Митриевна, забегала глазками из-под черного порыжелого платка. – Вы живете в четвертом этаже, а мы во втором, в одном с ним калидоре. И несчастная будет та женщина, которая пойдет за него.
– Почему? – насторожилась Гаша.
Старуха осмотрелась, заговорила тише:
– Только вы смотрите не выдавайте меня. Помните, как в прошлом году во всех этажах подписи против него собирали, когда он, пьяный, за то, что его любовница не захотела делать себе аборт, вышиб из нее ногой семимесячного ребенка?
– Да разве это он?
– Он самый. Ванюшка Чуриков. Пройдите в наш калидор, у кого хотите спросите.
Старушка повернулись и по-мышиному выскользнула за дверь.
Гаша бросила стирку, села на табурет, схватилась руками за голову…
IX
– Знаете, Гаша, о чем я вас попрошу? – обратилась однажды вечером Ксения Дмитриевна к Гаше, когда обе они сидели при электрическом свете за большим столом и по обыкновению шили белье.
Ну? – спросила Гаша, не отрывая глаз от работы.
– Больше не знакомьте меня ни с кем из мужчин.
– Как? Уже? То просили как можно больше знакомить, а то уже не хотите?
– Да. Помните, я вам заранее говорила, что у меня из этого ничего не выйдет? Ну а теперь во мне произошел окончательный перелом. У меня созрел совсем другой план.
– Не секрет, какой?
