Амели Нотомб - Преступление
Настроение у меня было хуже некуда, когда счастливый избранник вновь повернулся ко мне с видом сообщника («Вы меня, конечно, понимаете, но довольно, я желаю общаться с более интересным собеседником.»). Он о чем-то спросил меня, я не расслышал, слишком занятый своей обидой и размышлениями о вселенской несправедливости, с которой мы бессильны бороться. По вопросительному молчанию я понял, что от меня ждут ответа, и выпустил, как слюну изо рта, первые пришедшие на ум слова:
– Это порнография. Порнография замечательна тем, что она дает глобальное объяснение нашей эпохи. Что есть порнография? Это ответ на всеобщую анорексию, которой мы страдаем. Мы больше ничего не жаждем, и немудрено, потому что хотеть, в сущности, нечего. Наши глаза и уши еще более пресыщены, чем желудки. Только порнография вызывает некое подобие желания у тех, у кого всего в избытке. Вот почему сегодня господствует порнографическое искусство: оно единственное привлекает внимание, возбуждая ложный аппетит. И что же нам с этим делать? Лично я выбрал аскезу: моя фригидность меня устраивает. Я ничего не хочу, потому что ничего не чувствую. Ведь публика сама в ответе за порнографию: если бы она так усердно не симулировала оргазм, артисты не делали бы вид, будто верят, что ей это нравится.
Под конец своей речи я заметил, что Этель и Ксавье смотрят на меня с выражением глубокого недоумения. До меня начало доходить, что я ответил вовсе не на тот вопрос, который был мне задан. Досадуя на себя, я решил спасать положение стремительными действиями; пришлось импровизировать: я быстро простился и ушел, увлекая за собой мою любимую.
– С какой стати ты затеял философскую дискуссию о порнографии?
– А о чем он меня спросил?
– Он предложил нам пойти с ним в ресторан поесть устриц.
Через несколько дней моя любимая позвонила мне в сильном волнении.
– Угадай, с кем я сегодня ужинаю.
– С нашим великим художником.
– Да. Он мне только что звонил. Я так счастлива! И все это благодаря тебе. Он только о тебе и говорил.
– Потрясающе. Ты бы спросила его, может быть, он и поужинать хочет именно со мной?
– Конечно, хочет. Но он сказал, что был восхищен тем, как тонко и оригинально ты отклонил его приглашение. Он в восторге от тебя.
– Он не очень-то разборчив.
– Наоборот! – обиделась она.
– А ты еще менее разборчива, если хочешь знать мое мнение.
– Перестань. Конечно, как он может тебе нравиться? Ты не гомосексуалист, насколько я знаю.
– Я не рассматриваю его с сексуальной точки зрения. Он не нравится мне как человек.
– Пожалуйста, не надо все портить. Я так счастлива!
– Потому что переспишь с ним сегодня?
– Да что это на тебя нашло? Ты никогда так со мной не говорил.
– А зачем ты лицемеришь? Ты же ждешь не дождешься, когда он тебя трахнет!
– Тебе так необходимо быть вульгарным?
– Неужели ты не понимаешь, зачем этот тип пригласил тебя поужинать? Ему только одного надо!
– Откуда тебе знать?
– Думаешь, ты интересна ему как собеседница?
– Час от часу не легче.
– Пойми меня правильно: собеседница ты изумительная, но ему на это плевать! На вернисаже он не слушал ни слова, когда ты перед ним распиналась. Он раздевал тебя глазами и облизывался.
– Я уже большая девочка и смогу за себя постоять без твоей помощи.
На другой день, когда она позвонила мне, она была наверху блаженства– Сказала, что умирает от счастья. Ксавье – лучший из мужчин.
– Ты с ним спала? – спросил я ледяным тоном.
Смущенный смешок.
– Да. Мы любим друг друга. Это потрясающе. Он говорил мне такие чудесные вещи. Я без ума от него.
Слушать подобные пошлости из ее уст мне было невмоготу. Я пожелал ей большого счастья и поспешил повесить трубку.
Сразу после этого я позвонил организаторам конкурса «Мисс Вселенная» и сказал, что согласен быть членом жюри. Они пришли в восторг. Я спросил, нельзя ли мне отправиться в Японию немедленно.
– Но, месье, сейчас только конец декабря. Раньше десятого января вас там не ждут.
– Я оплачу гостиницу.
– Не в этом дело. Канадзава – маленький городок на севере острова Хонсю, где нет ничего интересного. Что вы будете делать там один?
– Я всю жизнь мечтал стать отшельником в Японии. А нельзя ли устроить конкурс где-нибудь еще подальше? Например, на Тасмании?
Ясное дело, я создал им головную боль. В конце концов я согласился отправиться в Японию 9 января.
Было 28 декабря. Какой кошмар! Переход из одного года в другой всегда давался мне тяжело. А на этот раз дела обстояли еще хуже, потому что 1996 год стал главным в моей уродской жизни: в этом году я безумно влюбился, а заодно и прославился– И с этим знаменательным годом я вынужден расстаться, а наступающий не сулит ничего хорошего.
А ужаснее всего конечно же то, что Этель станет названивать мне каждый денье рассказами. Если она будет плакать, мне придется ее утешать. Если будет веселой, мне придется делить ее несносное счастье. Только не это!
Я, как мог, урезонивал себя. Мне-то что с того? У Этель это не первый роман. С невинностью она давно рассталась. Это просто очередное приключение, из которого моя любимая выйдет, конечно, не без потерь, но такой же, как прежде.
Я был бы вправе ревновать, только если бы намеревался признаться моей красавице в любви и добиться взаимности. Но ничего подобного я никогда и в мыслях не держал. Для этого надо было рехнуться, а я еще в своем уме.
Думал я и о том, что у меня не будет больше долгих разговоров с Этель обо всем на свете, когда я мог затронуть любую тему и чувствовал, что в эти часы она моя. Теперь, когда мы увидимся, говорить придется о любви – о ее любви. Она будет подробно описывать мне каждый шаг и каждый взгляд божественного Ксавье, анализировать их, объяснять, чем они замечательны, исключительны и прочее, и прочее. И ведь моя любимая вовсе не глупа – просто она как все.
Эта перспектива повергла меня в такое уныние, что я еще раз позвонил организаторам конкурса «Мисс Вселенная» и попросил заказать мне билет только в один конец, без обратного:
– Я хочу прожить всю жизнь в Канадзаве. Мне там нравится.
– Вы же никогда там не были!
– Вот именно. Потому мне и нравится этот город.
Мне объяснили, что билет все равно будет заказан в оба конца: им это обойдется дешевле.
– Вы имеете право не использовать обратный билет. Но в Японии очень трудно получить вид на жительство.
Я повесил трубку, проклиная этот мир, в котором разбитому сердцу негде затеряться.
Последние дни 1996 года стали для меня сущей пыткой. Моя любимая купалась в своем омерзительном счастье, и ей непременно хотелось посвятить меня во все подробности. Я не осуждаю ее, боже упаси: она была в той гипнотической начальной фазе любви, когда человек от счастья лишается и ума, и стыда. Если бы только я не был ее лучшим другом!
Я, кстати, и не знал, что мне присвоено это звание. Раньше она меня так не называла: мне не было отведено определенного места в ее жизни, а если и было, то она этого не уточнила. Насколько же это было лучше: я мог позволить себе самые безумные мечты.
Не приходится сомневаться, что случилось это из-за Ксавье. Я так и вижу сцену: он, должно быть, спросил ее, какие, собственно, у нас с ней отношения. Она, наверно, ненадолго задумалась, а потом ответила: «Эпифан – мой лучший Друг». Утверждение это было ей вдвойне на руку: оно придавало невинный характер нашей близости (без чего я бы вполне обошелся) и переносило на нее часть восхищения, которое красавчик испытывал ко мне.
Сам я был поставлен перед этим фактом 29 декабря.
В тот день Этель, захлебываясь от восторга, поведала мне, что великий артист не носит нижнего белья.
– Никогда, представляешь, никогда!
– Это мерзко.
– Нет! Это дивно!
– Этель, почему ты мне об этом рассказываешь? Это не мое дело.
Трубка молчала несколько секунд, потом я услышал ответ: Потому что ты – мой лучший друг.
Она произнесла эти ужасные слова торжественным голосом. Не будь я рыцарем, я сказал бы ей прямо, что мне не нужна ее дружба, особенно если из-за нее я обречен вникать в детали интимного туалета соперника. Но что-то всегда мешало мне хамить моей мадонне, и я повел себя так, как ей хотелось.
– Вот это новость, – ответил я взволнованным голосом.
– А то ты не знал? – засмеялась она с безжалостной нежностью.
– Я правда не знал, – подтвердил я – и не солгал.
– Ты просто слепой! Это у тебя от излишней скромности. Тебе и невдомек, как к тебе тянутся люди.
– Наоборот, это от излишней самонадеянности. Я-то думал, что ты любишь меня безумной любовью, – процедил я сквозь зубы.
Она расхохоталась:
– Ты просто прелесть!
Все ясно: когда урод из уродов признается в любви красавице из красавиц, это может быть только шуткой.
– Мне повезло: у меня самый сказочный любовник и самый потрясающий друг на свете!
