Чезаре Дзаваттини - Слова через край
Я стал раскладывать хризантемы, как вдруг стоявший рядом сынок госпожи Курт взвизгнул: «Вот он, вот он!»
Подбежала, вся запыхавшись, госпожа Курт, за которой семенил мой отец. «Этот фонарь — мой», — сказала госпожа Курт. Взяла позолоченный фонарь с ангелочками и удалилась, грозя мне всяческими карами. Отец, опустив голову, поплелся за ней, а я остался стоять, растерянный и красный как рак. Карлотта сказала: «Покажешь мне твое маленькое кладбище?» И мы молча, держась за руки, пошли.
Если не ошибаюсь, последнюю историю рассказал один француз.
— Я шел за каретой вместе с родственниками, низко опустив голову и повторяя про себя наиболее важные места из своей надгробной речи. Двоюродный брат тихонько сказал мне: «Не тушуйся и четко выговаривай слова». Все исподтишка поглядывали на меня, и синьорина Грациэлла тоже охотно поглядела бы, если б не была племянницей бедняги Фрагонара. Наконец мы добрались до кладбища. Грациэлла наконец-то взглянула на меня — восхищенно, влюбленными глазами. Ее немного бледное лицо, словно камея, сверкало на фоне черного с серебряной каймой бархата, которым был накрыт гроб, а ее нежная рука покоилась на крышке. А мои волосы лохматил ветер, и во взгляде была мрачность, даже суровость, как сказала потом моя старая учительница Саррал. Первым заплакал толстяк Трабе. Последнюю страницу я читал медленно-медленно. И когда священник стал произносить заупокойные молитвы, толпа разошлась под частым холодным дождем, от которого заблестели мраморные надгробья на могилах и в одну минуту потемнело небо.
Глава четырнадцатаяМой провожатый и я неохотно ушли оттуда, но время поджимало, и нам еще многое предстояло увидеть…
Изредка прилетал ангел, повисал над лугом, вынимал из-под белоснежной туники пергаментный свиток, разворачивал его и начинал громко читать имена тех, кого вызывают в рай. Все с трепетом ждали, и на землю падали лепестки ромашек. Ангел вызвал:
— Антония Траннер.
— Здесь.
— Марсель Рибемон.
— Здесь.
— Но ведь вы не Марсель Рибемон…
— Нет, это я.
Ангел спросил у стоявших рядом и выяснил, что это точно не Марсель Рибемон.
— Вы пробудете тут лишних пять веков! — в гневе крикнул ангел обманщику.
— Марсель-то Рибемон здесь всего несколько лет, а я уже десять веков, — пробурчал незнакомец. — Несправедливо пользоваться протекцией.
Ангел продолжил перекличку:
— Бикс Бенас.
— Отсутствует.
— Отсутствует?
— Бикс Бенас еще жив.
— Но он у меня в списке.
Ангел сделал пометку рядом с именем Бикса Бенаса и сказал:
— В течение дня доставим его сюда.
Группа избранных с многочисленным эскортом ангелов направилась в рай. Остальные стали с ними прощаться.
— До свидания, до свидания.
Один старик пожаловался:
— Мне еще ждать тысячу лет. По лицу его текли обильные слезы.
— Успокойтесь, они пролетят незаметно, — утешил его я.
— Конечно, пролетят. — И он вытер глаза.
Мой призрак торопливо сказал мне:
— Я вынужден вас оставить. Попытайтесь присоединиться к умершим. Я должен вернуться. Но, уверен, вы и сами не пропадете тут. Потом навещу вас в вашей комнатке.
Группа уже подходила к вратам рая. Я бросился их догонять — и бежал, бежал изо всех сил.
Ангел-хранитель, едва меня увидел, сказал слегка раздраженным голосом:
— Вам не стыдно являться в таком виде?
Я наклонил голову в полной растерянности. А он, добрый как ангел, впустил меня и отвел в свой белый домик с зелеными жалюзи и ухоженным садиком.
Глава пятнадцатаяЯ был в раю. Дышалось здесь удивительно легко, все казалось сотканным из воздуха. Я загляделся на свое отражение в бассейне фонтана — до того я стал красив. Надел новую шелковую рубашку розового цвета, мягкую как пух, а потом пал к ногам ангела и признался в обмане:
— Чтоб это было в первый и последний раз, — сказал ангел, с трудом сдержав улыбку, — Но я знал. — И мы вместе двинулись по аллее.
Мимо прошли, держа друг друга под руку, четыре призрака. Они шагали весело, чем-то довольные.
— Это Кайфа, Бартон, Тик и Ропс, — сказал мой ангел-проводник. — Они неразлучные друзья. Кайфа — наш общий любимец. Знаете, он стал грабителем от несчастной любви. Правда, еще в детстве он всегда повторял: «Когда вырасту, стану бандитом». Он бежал из своего городка в лес и долго жил в полом стволе дерева. При виде лесника он густо краснел. Однажды вечером на безлюдной тропинке Кайфа встретил врача и остановил его: «Кошелек или жизнь?» Врач страшно рассердился: «Что за нахальство!» — «Я всерьез», — сказал Кайфа. Врач, пожав плечами и пробормотав: «Невежа», пошел дальше. Кайфа готов был сквозь землю провалиться — как он оскандалился. Весьма удрученный, он скрылся в ночи.
После трех лет сплошных разочарований Кайфа вернулся в город, к людям. По рекомендации бургомистра его приняли на работу в один из банков. Это доказательство большого к нему доверия его и доконало. Он умер от разрыва сердца в тот самый день, когда ему поручили доставить миллион в соседний городок.
— А Бартон, Бартон? — спросил я, сгорая от любопытства.
— Бартон? Он был самый старый из всех кассиров Нью-Йорка. В его времена не меньше двух кассиров в день убегали, прихватив всю кассу. Бартон, неумолимо старевший в маленьком банке на окраине, спрашивал себя: «Куда они деваются?» Однажды во время вечерней прогулки он дошел до железнодорожной станции. Из города уезжала тьма людей, и среди них наверняка был хоть один из его коллег. Он вернулся домой и по дороге все думал, что, может, и есть в мире всякие чудеса, о которых пишут в газетах. На другой день он дрожащей рукой вывел на листке бумаги: «Господин директор, я тоже исчезаю. С уважением Бартон…» Директор тут же пересчитал все деньги и убедился, что не пропало ни единого гроша.
Ропс был главой многочисленного семейства. По воскресеньям Ропсы не шли в кино, а собирались в гостиной, садились в ряд под старинными часами и от души развлекались, глядя, как бежит время.
А вот Тик беспрестанно спрашивал себя: есть ли у камней душа? Он любил вещи, как живых людей. Особую любовь он питал к Джованне, зубной щетке своей жены. Тику больно было видеть, как она с каждым днем все редеет и тает. И вот однажды утром — он был один дома и решился — взял Джованну, распахнул окно и сказал: «Беги». Джованна взлетела и опустилась неподалеку на куст.
Лишь только мы дошли до широкой площади, моим глазам предстало удивительное зрелище. На высоте примерно трех метров на белом облачке преспокойно восседал человек в пурпурной мантии. Толпа, вздымая к небу руки, кричала: «Да здравствует Цезарь, да здравствует Цезарь…»
— Это какой Цезарь — Юлий? — спросил я у ангела.
— Нет, Кадабра.
Черт возьми, это был он! В этом живописном персонаже я узнал больного каталепсией, которого встретил в круге для чревоугодников. О, эти ангелы, сколь ангельски они милосердны! Внезапно от порыва ветра облако раскололось, и Кадабра упал на землю. Ангелы тут же подбежали ему помочь.
— Ничего-ничего, я не ушибся, — сказал Кадабра. — Лучше послушайте одну историйку.
Один из ангелов нажал кнопку, и мгновенно, словно метеорит в пространстве, прилетел стол, на который и взобрался наш герой в пурпурной мантии. В толпе призраков многие зааплодировали. Три ангела, пролетавшие в этот момент мимо, решили, что аплодисменты предназначены им. Они замерли, потом исполнили несколько фигур высшего пилотажа и понеслись дальше к Эмпирею.
Цезарь Кадабра начал свой рассказ:
— Однажды мне в голову пришла удивительная мысль. Свернувшись клубком под одеялом, я думал: «Хочу дождаться сна, схватить его в тот самый миг, в миллионную долю мига, когда полудрема неощутимо и окончательно переходит в сон». Примерно четверть часа спустя всего меня охватило сладкое оцепенение: началось оно в нижних конечностях и, словно неторопливая, теплая река, потекло вверх до самой головы. «Вот он, этот миг», — с трепетом душевным прошептал я. И, словно гонимая назад ветром, река вернулась в свое русло. Чтобы время шло быстрее, я стал считать до пяти тысяч, потом начал читать наизусть стихи, запомнившиеся мне еще с далекого детства. Лучик света возвестил о наступлении зари. Странно, но я не мучился от бессонницы и чувствовал себя хорошо, вполне хорошо. Что же будет дальше? Я терпел, мне лишь очень хотелось спать, что вполне естественно, ведь я крепился из последних сил. В восемь утра в дверь постучал слуга. Я ответил ему громким храпом. В девять я вконец изнемог. И тогда (признаюсь в своей слабости) я отказался от своего намерения и заснул.
Рассказ Кадабры был встречен очень тепло. Воздух содрогался от смеха. Прибежали с десяток херувимов и сразу же присоединились к общему веселью. Херувимы — это души детей, блуждающие в пространстве. Глаза у них черные либо голубые, лицо и шея нежные, розовые, а на грациозных головках — густые, курчавые волосы.
