Мирча Элиаде - Под тенью лилии (сборник)
Казалось, профессор только и ждал повода уйти в слова, отгородиться ими от этого странного застолья, от этих чудаковатых хозяев. Он говорил об учителе с жаром и благоговением: это у него он заразился страстью к археологии, это он, учитель, доказал, что румынская земля славна прежде всего древней историей.
— А прелесть раскопок, палаточной жизни, трепет перед каждым найденным предметом! Какой-нибудь железный гребень, ржавый гвоздь, глиняный черепок, убогие, никчемные вещицы — да валяйся они на дороге, за ними никто и не нагнется, для нас же они милее самой прекрасной книги и, быть может, даже самой прекрасной женщины…
Санда взглянула на Егора, улыбаясь и ожидая ответной иронической улыбки. Но тот слушал уважительно, с сочувствием.
— Иногда с простого железного гребня начинается открытие цивилизации… — снова обратился профессор к г-же Моску, и вдруг у него перехватило горло. Он осекся, остолбенело глядя куда-то поверх нее, не смея даже закрыть глаза — ведь каких только страстей не увидишь с закрытыми глазами!
— Кто будет кофе? — громко спросила в з*о мгновенье Санда, с шумом отодвигая стул и вставая из-за стола.
Г-н Назарие почувствовал, как холодная влага покрывает его плечи, грудь, руки, будто он медленно вступал в полосу студеного тумана. «Я просто устал», — подумал он, крепко сплетая пальцы. Скосил глаза на Егора. Ему показалось странным, как тот сидит: улыбается и тянет вверх руку, словно ученик на уроке.
— Вы тоже, профессор? — услышал он голос Санды и поспешно ответил:
— С превеликим удовольствием…
Но только увидев на столе чашечки с кофе, он понял, о чем его спрашивали, и совершенно пришел в себя. Вновь, уже без страха, он поднял глаза на г-жу Моску. Она сидела, задумчиво подперев щеку рукой. За столом молчали. Он только заметил, что Симина смотрит на него пытливо и как-то подозрительно. Будто трудясь над разгадкой тайны. Озабоченность ее была тяжелой, неприязненной. Совсем не детской.
IIГ-н Назарие очень осторожно отворил дверь. Снял со стены маленькой прихожей керосиновую лампу с прикрученным фитилем и потихоньку пошел по коридору, стараясь ступать бесшумно. Но крашеные темно-вишневые полы поскрипывали даже под ковровой дорожкой.
«Что за манера расселять гостей по разным углам!» — с некоторым раздражением думал г-н Назарие. Не то чтобы его мучили страхи, но до Егоровой комнаты надо было пройти через длинный коридор, мимо ряда дверей, и кто знает, не потревожит ли он чей-нибудь покой? Если же предположить, что все эти комнаты пустые… На этой мысли г-н Назарие задерживаться не хотел.
Комната Егора была последней. Он с облегчением постучал.
— Надеюсь, я вас не слишком потревожу, — сказал он в приоткрытую дверь. — Что-то не спится…
— И мне тоже, — откликнулся Егор, вставая с кушетки. Комната была большая, просторная, с балконом, выходящим в парк.
В углу стояла старинная деревянная кровать. Шкаф, умывальник, кушетка, изящный письменный стол, два стула и шезлонг дополняли убранство. Все же комната была такая большая, что казалась меблированной весьма скудно. Предметы отстояли далеко друг от друга, и между ними можно было свободно разгуливать.
— Очень славно, что вы пришли, — сказал Егор. — Я ломал себе голову, чем перебить бессонницу. Как-то не захватил с собой книг. Думал, что днем буду трудиться…
«А вечера проводить с Сандой», — закончил он мысленно, вслух же добавил:
— Сегодня первый раз я так рано ушел к себе. Эти дни было весело: большое общество, допоздна гуляли по парку. Но, кажется, гости очень утомляли госпожу Моску… Вы не курите? — Он предложил г-ну Назарие раскрытый портсигар.
— Нет, благодарю. Я хотел вас спросить, в этих комнатах, что нас разделяют, никто не живет?
— Похоже, никто, — с улыбкой ответил Егор. — Это комнаты для гостей. Целый этаж для гостей. Впрочем, по-моему, и внизу все комнаты пустые. Госпожа Моску живет во флигеле, вместе с дочерьми.
Он закурил и сел на стул подле профессора. Помолчали.
— Великолепная ночь! — сказал профессор, глядя в проем балконной двери.
В темноте проступали огромные, нечеткие контуры деревьев. Егор тоже обернулся. В самом деле, чудная ночь. Но попрощаться с гостями в половине десятого и уйти за мамой, как паинька…
— Если долго не двигаться, — продолжал профессор, — и дышать вот так, редко и глубоко, почувствуешь Дунай… Я так делаю…
— Но все-таки он далековато, — заметил Егор.
— Километрах в тридцати. Или даже меньше. Та же ночь и там, одна на всех…
Г-н Назарие встал и вышел на балкон. Нет, луна будет разве что через несколько дней, понял он, натолкнувшись на мрак.
— И воздух тот же, — снова заговорил он, медленно запрокидывая голову и вдыхая ртом. — Вы, вероятно, не жили на Дунае, иначе от вас не ускользнул бы этот запах. Я чую Дунай даже из Бэрэгана.
Егор засмеялся.
— Ну, это вы хватили — из Бэрэгана!
— Нет, в самом деле, — возразил г-н Назарие. — Это ведь не то что чувствуется вода, по влажности воздуха. Это как легкие испарения глинистой почвы и таких растений с колючками…
— Довольно туманно, — с улыбкой вставил Егор.
— …или как будто гниют целые леса, где-то далеко-далеко, а ветер доносит до тебя этот запах, непередаваемый и в то же время банальный. Его скоро узнаешь из любого места… Когда-то и здесь были леса. Леса Телеормана…
— И этот парк тоже такой старый… — сказал Егор, выходя на балкон и указывая рукой вниз.
Г-н Назарие посмотрел на него добрыми глазами, не в силах скрыть снисходительной улыбки.
— Всему, что вы здесь видите, не больше сотни лет, — объяснил он. — Акация… Дерево бедноты. Кое-где вязы…
И он пустился в разглагольствования о лесах, о деревьях.
— Не удивляйтесь, — неожиданно прервал он сам себя, кладя руку Егору на плечо. — Это мне знать необходимо. Для раскопок, конечно. И я набирался знаний — из книг, от людей, ученых и неученых, — отовсюду понемногу. Иначе как бы я установил, где мне искать моих скифов, гетов и всех прочих, кто тут обитал…
— Ну, здесь-то, вероятно, так много следов не найдешь, — сказал Егор, чтобы поддержать разговор о древней истории.
— Почему же, — сдержанно возразил г-н Назарие. — Дороги пролегали и тут, могли быть и селенья на лесных опушках, особенно вблизи рек… Так или иначе, когда сходят вековые леса, места остаются зачарованные. Это наверняка…
Он смолк и снова стал впивать воздух, чуть перегнувшись через перила балкона, в ночь.
— Всякий раз так радуюсь, когда узнаю Дунай, — продолжал он, понизив голос. — У него тоже чары, но сердце их легко принимает, без страха. Люди с поречья — умницы и храбрецы. Искатели приключений и оттуда бывают родом, не только с морских побережий… А лес — он, знаете ли, наводит страх, он с ума может свести…
Егор снова рассмеялся. Шагнул в комнату, к свету лампы.
— И это естественно, — не смутился г-н Назарие. — Лес пугает даже вас, юношу просвещенного, без предрассудков. От этого страха никто не свободен. Слишком много растительных жизней, и старые деревья слишком похожи на человеков, на тела человеческие…
— Не думайте, что я ушел с балкона, потому что испугался, — сказал Егор. — Я просто за сигаретой. И тут же снова к вам присоединюсь.
— Нет нужды, я вам и так верю. Не можете же вы бояться какого-то там парка из акаций, — успокоил его г-н Назарие, тоже возвращаясь в комнату и усаживаясь на кушетку. — Но то, что я вам сказал, — чистая правда. Если бы не Дунай, люди в здешних краях потеряли бы рассудок. Те люди, я имею в виду, два-три тысячелетия назад…
Егор глядел на него с растущим любопытством. «Профессор-то совсем не прост. Того и гляди заговорит в стихах, что-нибудь про души умерших…»
— Я забыл вас спросить, — переменил тему г-н Назарие. — Вы давно знаете хозяйку дома?
— Я знаю только ее старшую дочь, и то не так давно, года два. У нас общие знакомые в Бухаресте. А госпожу Моску первый раз увидел здесь, когда приехал, несколько дней назад.
— Мне кажется, она переутомлена, — сказал г-н Назарие.
Егор кивнул. Его позабавило, с какой серьезностью профессор изрек свое замечание: как будто для этого нужна была особая проницательность, как будто он раскрывал Бог весть какой секрет. «И это он говорит мне, можно подумать, что мне за три дня не набила оскомину улыбка госпожи Моску».
— Я попал сюда в некотором роде случайно, — продолжал г-н Назарие. — Получил приглашение через префекта, он, сколько я понял, старинный друг семьи. Но чувствую себя очень неловко. Вам не кажется, что мы не ко времени? У меня, ей-Богу, впечатление, что госпожа Моску не совсем здорова…
Егор, как бы оправдываясь, признался, что и он, в первый же день заметив состояние хозяйки, не хотел здесь задерживаться. Но других гостей ее самочувствие совершенно не удручало. Возможно, они давно ее знают и привыкли. Или болезнь не такая уж серьезная; иногда, особенно по утрам, госпожа Моску очень оживлена и следит за разговором, о чем бы ни говорили.
