Питер Хёг - Дети смотрителей слонов
Епископ и секретарь ничуть не удивлены. Для них это сообщение вовсе не неожиданность. Не то что для меня. Я на время теряю способность действовать.
— Разве сюда помещают детей до шестнадцати? — спрашивает епископ.
Слов Тильте уже почти не разобрать.
— В особых случаях, — отвечает она. — Когда речь идёт о тяжёлой зависимости. В тяжких преступлениях…
Епископ кивает.
— Если посмотреть на то, что этому предшествовало, — говорит она, — то это не удивительно.
Секретарь Вера кивает. Её это тоже не удивляет.
— Я думала, — говорит епископ, — что воспользуюсь возможностью, раз уж я тут, и загляну ненадолго к вам. Но полиция заперла дом. И опечатала.
Она ещё больше понижает голос. До уровня выступления на стадионе.
— Я хотела посмотреть, не оставили ли ваши родители каких-нибудь следов. Каких-нибудь намёков на своё местонахождение. Чтобы я могла связаться с ними. Чтобы разрешить всё это без вмешательства полиции.
Людям, которые всерьёз задумываются над жизнью, хорошо известно, что великие неожиданности имеют обыкновение прибывать пачками — если, конечно, пачка может прибывать.
Ещё до того, как я приступил к перевариванию той лжи, которую Тильте только что наплела обо мне, я не то чтобы был ошарашен, а чувствовал себя польщённым тем, что нахожусь рядом с двумя великими стратегами. Очевидно, что епископ хочет добиться того, чего ей удалось добиться в прошлый раз: она хочет избежать скандала. Чтобы понять, как это можно сделать, она хочет осмотреть наш дом.
Тильте тоже этого хочет. Но по другой причине.
Епископ Бордерруд бросает взгляд на часы, стараясь, чтобы этого никто не заметил. Дверь в комнату открывается, и чей-то голос произносит:
— Ага! Ну и ну! Какое удивительное стечение обстоятельств!
♥
Не знаю, знакомо ли вам имя философа Ницше. Сам я должен признать, что у нас в седьмом классе городской школы Финё его пока что не проходили, и, может быть, это и хорошо. Во всяком случае, если судить по фотографии на первой странице его книги, которую мы с Тильте нашли в библиотеке. На этой фотографии у Ницше усы похожи на метёлку для смахивания пыли, а выражение глаз наводит на мысль о том, что парень он, может, и гениальный, но не всякий день ему так повезёт, что он сумеет застегнуть брюки.
Мужчина, стоящий в дверях, как две капли воды похож на Ницше, с той лишь разницей, что усы у него белые и голова гладкая как яйцо, так что кажется, что у Господа Бога не осталось ни одного волоска, когда он закончил делать усы.
— Ага, — говорит он. — Что я вижу? Знакомые лица.
Мы с Тильте и Баскером встаём. Тильте приседает, я кланяюсь, а Баскер начинает рычать, так что мне приходится, вытянув ногу, дать ему пинка.
По какому-то фантастическому стечению обстоятельств — в случайность которого мы ни секунды не верим — мы снова оказываемся перед одной из немногих личностей, к которым, вне всякого сомнения, следует обращаться на «Вы». Это человек, известный далеко за пределами Дании, профессор и знаменитый специалист в своей области, доктор медицинских наук, заведующий отделением головного мозга новой областной больницы Орхуса, Торкиль Торласиус-Дрёберт.
Торкиль Торласиус-Дрёберт, как и епископ Грено, хорошо знаком членам нашей семьи. Дело в том, что он возглавлял небольшую группу судебных экспертов-психиатров, которым было поручено психиатрическое обследование папы и мамы. В целом они были признаны здоровыми, и отец смог снова занять должность священника — после того случая, о котором я пока умалчиваю, но в подходящий момент обязательно расскажу — как только всё происходящее с нами сейчас немного утрясётся.
Рядом с Торласиусом-Дрёбертом обнаруживается его жена, которую мы тоже помним с тех самых пор, она — его секретарь и, должен добавить, одна из самых верных его поклонниц.
Анафлабия Бордерруд всплёскивает руками, тем самым окончательно ставя крест на какой-либо карьере актрисы.
— Торкиль, — говорит она, — надо же, какая встреча!
Торласиус-Дрёберт садится. За стулом его стоит граф. У Рикарда Три Льва открытое лицо, которое каждый может читать как детскую книгу. По нему видно, что он с опаской относится к нашей с Тильте затее, что он смущён оттого что находится среди столь выдающихся деятелей, и несколько растерян, потому что не понимает, что тут на самом деле происходит.
— Вот этот молодой человек… — говорит епископ Торласиусу-Дрёберту.
Она останавливается, роясь в памяти в поисках моего имени, но оно стёрлось от времени, которое лечит все раны.
— Молодой человек находится здесь на лечении. Его сестра…
Она вновь напрягает память, и на сей раз ей удаётся кое-что извлечь, наверное, это объясняется тем, что для вытеснения Тильте из памяти нескольких лет маловато.
— …Дильде, — говорит епископ. — Его сестра, Дильде, пришла навестить его.
Граф издаёт звук, как будто он полощет рот вадемекумом. Торласиус-Дрёберт бросает на него взгляд, полный профессионального психиатрического интереса. В наших же с Тильте взглядах граф прочитывает угрозу серьёзного физического увечья. Поэтому сразу же замолкает.
Все они говорят голосами, которые сами считают приглушёнными. Наверное, это из-за меня. Наверное, из-за своего пристрастия к наркотикам я должен был стать глухим или, во всяком случае, тугоухим.
Торласиус-Дрёберт внимательно изучает меня своим взглядом Ницше. Помню, что два года назад он был ещё и гипнотизёром, и несколько раз папа и мама были у него на сеансе гипнотерапии. Я должен также добавить, что из трёх врачей, которые обследовали родителей, двое других признали их в целом нормальными. Торкиль Торласиус был с ними не согласен.
— Да, — говорит он. — Ясно, что дело плохо. Ты согласна со мной, Минни?
— Господи, Торкиль, — говорит его жена, — да тут нет никаких сомнений!
Мне представляется очень романтичным, когда супруги живут вместе многие годы. Я, например, обожаю аистов на крыше нашего дома — каждый год это одна и та же пара. И ещё я думаю: хорошо, что у папы и мамы хватает сил уже двадцать лет терпеть друг друга, ведь мы, их дети, хорошо их знаем и прекрасно понимаем, чего им это стоит.
Но то, что какая-либо женщина способна находиться рядом с таким мужчиной, как Торласиус-Дрёберт, в течение длительного времени, это всё-таки сродни чудесам, описанным в Новом Завете. И она не просто находится рядом с ним, она преклоняет колени и глядит на него, как на полубога и дар человечеству.
— Расстройство личности, — говорит Торласиус. — Иначе и быть не могло. С таким воспитанием. Девочка покрепче. В ней есть некий стержень.
Тильте бросает в его сторону задумчивый взгляд, который не обещает ему ничего хорошего.
— Я собираюсь наведаться в дом священника, — говорит Анафлабия Бордерруд. — Возможно, тебе будет интересно отправиться туда со мной, Торкиль. Посмотреть профессиональным взглядом на это место.
Когда взбираешься на скалы и перед тобой вдруг открывается море, всегда вздрагиваешь. Только сейчас Баскер, Тильте и я начинаем осознавать весь масштаб их хитроумного заговора.
Анафлабия Бордерруд приехала на Финё, чтобы как-то замять то, что, как она опасается, станет новым скандалом вокруг нашего семейства. И, как и в прошлый раз, она взяла с собой Торкиля Торласиуса-Дрёберта, чтобы оценить психологическую сторону дела. Совместно они рассчитывают замести под ковёр папу, маму, Ханса, Тильте, Баскера и меня, чтобы потом усесться сверху и убедиться в том, что всё тихо — и много времени это не займёт, потому что вес каждого из них явно превышает девяносто килограммов. Постепенно у меня возникает чувство восхищения. Узнаю крупных игроков.
Анафлабия откашливается.
— К сожалению, — констатирует она, — полиция опечатала ваш дом.
Тут меня осеняет. Я вдруг понимаю, зачем она приехала в «Большую гору». Не для того, чтобы увидеться с нами. А для того, чтобы мы помогли ей попасть в наш дом.
Тильте кивает.
— Я знаю, как туда войти, — говорит она. — Но это невозможно объяснить. Так что если бы вы взяли меня с собой…
♥
Мы снова проходим через террасу. И должен сказать, внутри нашей группы кипит множество противоречивых чувств.
Если вы позволите мне начать с себя, то признаюсь, что меня охватывает паника при мысли о том, что Тильте собирается бросить нас с Баскером в этом заведении. Что касается графа, то я вижу, что он вообще в ауте, так что Торласиус-Дрёберт начинает посматривать на него с интересом, как будто ожидает, что купальная шапочка графа скоро выдаст какой-нибудь блестящий результат.
Епископа, похоже, мучают сомнения. Вовсе не религиозного толка и вовсе не насчёт вторжения в наш дом, потому что и в том и в другом случае она не сомневается, что Господь Бог на её стороне. Она совсем не уверена в том, что стоит брать с собой в машину Тильте — ведь нельзя с уверенностью сказать, что зараза, которая поразила нашу семью, не может передаться другим.
