Ричард Пол Эванс - Путь
— Идем, Алан, — сказала подошедшая ко мне Фалина.
Я и не заметил, что все это время она оставалась на кладбище. Я промолчал, даже не взглянул в ее сторону. Фалина коснулась моей руки.
— Идем, дорогой. Ты весь промок. Так и простудиться недолго.
Я повернулся к ней, чувствуя, что мое лицо промокло не столько от дождя, сколько от слез. В этот момент мою внутреннюю эмоциональную плотину прорвало.
— Я не могу ее оставить…
Фалина обняла меня и притянула к себе. Она стояла, не обращая внимания на дождь.
— Я скорблю вместе с тобой, — повторяла она.
Не знаю, сколько времени мы провели с ней на кладбище. Наверное, целую вечность. Я уже больше не мог плакать. Глаза Фалины тоже были полны слез. Она плакала вместе со мной.
— Поедем ко мне. — Фалина взяла меня за руку. — Я тебе помогу.
Она довела меня до своей машины. Я забрался на пассажирское сиденье. Фалина защелкнула на мне ремень безопасности, потом села в салон с другой стороны. Мы поехали к ней домой. Всю дорогу никто из нас не проронил ни слова.
ГЛАВА 19
«Ярче всего свет дружбы светит в самые темные моменты нашей жизни».
Из дневника Алана КристофферсонаФалина остановилась под навесом и заглушила мотор. Потом вылезла, помогла выбраться мне и повела меня в свою квартиру. Она жила в четырехэтажном доме, на первом этаже. Фалина порылась в сумочке и достала ключи.
— Входи, — пригласила она, открыв дверь.
В ее квартирке было сумрачно. Свет пробивался лишь из-под щелей в жалюзи. В комнате пахло молотым кофе.
Фалина стащила с меня плащ, повесила на спинку стула, затем сняла свой. Она включила свет и подвела меня к старомодной плюшевой кушетке с изогнутой спинкой.
— Я сделаю тебе горячий чай. Тебе здесь тепло?
Я кивнул. Мне было безразлично. Я не знал, зачем я здесь и почему она привезла меня к себе. Насколько я мог судить о фотомоделях, их не занимало ничего, кроме собственной персоны. Фалина являлась исключением. В агентстве она всегда заботилась обо мне, но я считал, что она это делает, отрабатывая зарплату. Мне и в голову не приходило, что ей свойственно заботиться о других.
Фалина ушла к себе в спальню и вернулась, когда закипавший чайник начал посвистывать. Она переоделась в джинсы и свитер. Подала мне полотенце, чтобы вытереть мокрые волосы. Затем она сняла чайник с огня.
— Думаю, травяной чай тебе понравится. Это апельсин с перечной мятой. Поможет успокоиться. Сахар положить?
— Да.
Фалина насыпала чайную ложку с верхом, размешала и передала мне чашку. Села рядом со мной. Чай был очень горячим. Я отхлебнул немного и поставил чашку на столик. Некоторое время мы сидели молча.
— Ты — единственный мой друг, — сказал я.
Фалина нахмурилась.
— У тебя много друзей.
— Нет. У меня была только Маккейл. Мне хватало ее одной.
Я сделал еще несколько глотков и посмотрел на Фалину.
— А почему ты так добра ко мне?
Вопрос застал ее врасплох. Она печально улыбнулась.
— Потому что ты — замечательный человек, — произнесла Фалина, опустив голову. — Вряд ли ты много знаешь обо мне. Когда я пришла в «Мэджик», то не собиралась у вас задерживаться. Кайл уговорил меня остаться. Что-что, а уговаривать он умеет. Но все равно ощущала себя чужой. Не доверяла ему. А вот тебе поверила почти сразу. Ты поднял меня в собственных глазах. В то время у меня как раз зашли в тупик отношения с одним человеком.
— С Карлом?
Она покраснела.
— Он просто пользовался мной. А я считала, что все мужчины так обращаются с женщинами.
Фалина поморщилась.
— А потом я увидела тебя. Как бы ты ни был занят, ты всегда отвечал на звонки Маккейл. И даже если у тебя возникали напряженные моменты или какие-то неприятности по работе, ты находил для нее нежные слова. Когда Маккейл появлялась в агентстве, ты принимал ее как королеву. Вначале я даже не поверила. Всегда думала: если мужчина обхаживает женщину, ему от нее что-то нужно. Ты был на редкость добр к Маккейл. Ты показал мне, какой бывает настоящая любовь. Помнишь наш разговор? Это было полгода назад, когда мы готовились к съезду в Денвере.
Я покачал головой.
— Ты сказал: «Можно многое узнать о человеке, когда смотришь, как он ведет себя с теми, от кого не зависит и с кем вовсе не обязан вести себя учтиво». И это были не просто красивые слова из рекламы. Помнишь, как после фотосессии у Парикмахерши мы зашли перекусить? Официантка случайно опрокинула на тебя большой стакан кока-колы. Карл наорал бы на нее и довел бы до слез. Вряд ли ты был в восторге, но отнесся к этой девушке с уважением и даже подбодрил ее. И тогда я поняла, что на свете есть бриллианты, а я до сих пор рылась в грязи. Твой пример заставил меня порвать с Карлом, и это было лучшим моим поступком. Ты спас меня от меня самой.
Я молча слушал ее.
— Однажды Маккейл сказала мне, что ты — воздух, которым она дышит. Более удивительных слов я никогда не слышала.
Фалина обняла меня и прижала мою голову к своему плечу.
— Прости, что мне тебя нечем утешить. И погасить твою боль я тоже не могу.
Она держала меня в своих объятиях, пока я не перестал плакать. Тогда Фалина подложила мне под голову подушку.
— Отдохни немного.
Это были последние ее слова, которые я помню. Потом я провалился в сон.
Я проснулся в девятом часу утра и обнаружил, что так и спал на кушетке. Фалина сняла с меня ботинки и накрыла шерстяным пледом. На кофейном столике, рядом с моими ключами, лежала записка:
«Алан, мне нужно ехать на фотосессию. Я попросила подругу подбросить меня до кладбища, чтобы забрать твою машину. Она стоит внизу. Ключи на столике. Вернусь около двух. Чувствуй себя как дома. В кофейнике свежий кофе. Я подогрела тебе „поп-тарты“[8] (знаю, что ты их любишь). Если захочешь уехать к себе, я это пойму. Но только, пожалуйста, позвони мне. Я беспокоюсь за тебя.
С любовью, Фалина».Я обулся и взял со столика ключи. На обороте ее записки написал: «Спасибо». Затем поехал домой.
ГЛАВА 20
«Во всех ситуациях наступает момент, когда назад уже не вернуться: шаг с обрыва, палец, нажавший курок, упавший молот или пуля, вылетевшая из ствола. Это уже не остановишь».
Из дневника Алана КристофферсонаВозвращаться в пустой дом было тяжелее, чем я предполагал. Чем ближе к дому, тем сильнее становилась моя душевная боль. На перекрестке, в двух кварталах от дома, я остановился на светофоре. Водитель, ехавший сзади, нетерпеливо просигналил, и от звука его клаксона у меня участилось дыхание.
— А ну, возьми себя в руки! — приказал я себе. На кухонном столе лежала отцовская записка: «Улетел восьмичасовым рейсом. Когда сможешь, позвони».
Я бродил по дому, не зная, чем заняться. А заняться было чем. Везде был жуткий беспорядок. В раковине громоздилась невымытая посуда. Грязное белье уже не вмещалось в корзины. Повсюду валялись пакеты из-под фастфуда, бумажная и пластиковая упаковка. Возле входной двери по-прежнему лежали кипы газет и нераспечатанной почты.
Вначале я просто повалился на диван. Но сон не шел, а лежать было невыносимо. Я решил выстирать белье. Среди вещей лежали ночные сорочки Маккейл. Я поднес к лицу одну из них. Ткань все еще хранила ее запах.
Днем почтальон принес заказное письмо.
— Распишитесь в получении, — сказал он.
— Что это?
— Заказное письмо. Нужна ваша подпись. Это подтверждение, что вы его получили. Распишитесь вот здесь.
Я расписался там, куда почтальон ткнул пальцем, и он ушел. Я закрыл дверь, затем надорвал конверт. Банк уведомлял меня, что из-за просроченных платежей я лишаюсь прав на дом, который в следующий четверг выставят на аукцион. Я бросил письмо на пол. Мне было наплевать. Меня уже ничего не волновало. Мир и так рухнул, так стоит ли волноваться, если тебе на голову упадет лишняя пара кирпичей?
Весь день и вечер я ничего не ел. Мысль о еде вызывала рвотный рефлекс. Около восьми часов позвонила Фалина, но я не ответил на звонок. Не мог разговаривать ни с кем, даже с ней. Горе окутало меня, как смог. К ночи мое сердце превратилось в боксерский матч. Внутри меня двое бились за мое будущее.
«В синем углу, в белых трусах, выступает боксер по имени ЖИЗНЬ. Боксера в красном углу — он выступает в черных трусах — зовут СМЕРТЬ».
Их поединок начался раньше, чем я о нем узнал. Вероятно, в тот момент, когда я впервые увидел Маккейл на больничной койке.
«После девяти раундов СМЕРТЬ уверенно лидирует, не давая ЖИЗНИ ни малейшей пощады. От постоянных ударов противника ЖИЗНЬ едва держится на ногах. С трудом верится, что всего несколько недель назад боксер ЖИЗНЬ красовался перед нами, ощущая себя чемпионом. Теперь он практически валится с ног, цепляясь за канаты ринга. СМЕРТЬ предвкушает победу, стремясь нанести завершающие удары. Боксер СМЕРТЬ неутомим и безжалостен, он решительно настроен физически уничтожить противника. Не скрою, даже наблюдать за этим тяжело. Боксер ЖИЗНЬ склоняется под градом ударов. Он слишком утомлен и сломлен, чтобы их отражать.
