Ричард Пол Эванс - Путь
— Она ушла, — произнес я, не глядя на социального работника.
ГЛАВА 17
«Я бы отдал все, только бы ее вернуть. Все, что угодно. Но мне нечего было предложить взамен. Даже свою жизнь. Особенно свою жизнь. Что ценного в такой разбитой жизни, как моя?»
Из дневника Алана КристофферсонаДва следующих дня промелькнули в туманной череде событий. В основном люди из похоронного бюро таскали меня по разным местам — упрямого клиента, которому надо было продать совершенно не нужные ему вещи. Я вспомнил механически четкие действия отца, отдававшего распоряжения по организации похорон моей матери. Мое упорное отрицание смерти Маккейл исчезло. Словно робот, я проходил все этапы подготовки к похоронам. Выбрал гроб, надгробный камень, составил некролог, подписал какие-то бумаги. Нашел погребальное платье — расшитое бисером, шелковое, с аппликацией и передними складками. Последний раз Маккейл надевала его в январе, когда я получал награду Вашингтонской ассоциации рекламы. Она была самой красивой женщиной в зале. В эти дни я впервые осознал, что у меня не осталось друзей. И у Маккейл их тоже не было. Прежних мы давно удалили из своей жизни. Единственными людьми, с кем мы общались, были банковские служащие, принимавшие и перечислявшие платежи. Нам с женой хватало общества друг друга. Я никогда не думал, что мне понадобятся друзья. И здесь я ошибался.
В четверг прилетели Сэм и Глория, мачеха Маккейл. Я встретил их у дверей похоронного заведения. Увидев дочь в гробу, Сэм разрыдался.
— Моя маленькая девочка, — всхлипывая, повторял он. — Моя маленькая девочка.
Мой отец прилетел через два дня, накануне похорон. Верный себе, он говорил мало, за что я был ему благодарен. Я видел, что отец переживает за меня, и этого уже было достаточно. Отец остановился у меня и спал в гостевой комнате на первом этаже.
Всю ночь лил дождь. Я сидел в кухне и слушал, как миллионы капель бомбардируют землю. Спать я не мог. В три часа ночи в кухню вошел отец. Я сидел за столом и глядел в пустоту. Передо мной стояла чашка с давно остывшим кофе без кофеина.
— И мне не спится, — сказал он. — Не возражаешь, если я посижу с тобой?
Я кивнул. Отец вытащил стул и сел напротив меня. Несколько минут мы сидели молча. Потом он произнес:
— Когда умерла твоя мать, у меня возникло ощущение, будто я лишился половины тела. Причем той, где сердце. Поначалу я сомневался, сумею ли жить дальше. Если честно, я не очень-то и знал, зачем мне жить дальше. — Отец с нежностью посмотрел на меня. — Даже не представляю, что бы я делал, не будь тебя. Сломаться, имея маленького ребенка, — непозволительная роскошь.
— Маккейл хотела детей, — сказал я. — А я твердил ей: надо подождать. — Я потер воспаленные от бессонницы глаза. — Завтра, завтра, не сегодня. Думал, что мы властны над завтрашним днем.
Отец молчал, и мои слова растворились в пространстве ночной кухни.
— А домой не хочешь съездить? Пожил бы в родных стенах, — проговорил он.
Я покачал головой.
— А как твой бизнес?
— Неважно.
— Может, тебе на какое-то время с головой уйти в работу?
Мы опять сидели молча.
— Пап?
— Да?
— Как тебе удается справляться… со всем этим?
— Сам не знаю.
Он поднял голову.
— Я люблю тебя, сын.
— Я тебя тоже.
Через несколько минут отец ушел к себе, а я тяжело вздохнул и заплакал.
ГЛАВА 18
«Мое сердце похоронили вместе с ней. Я был бы только рад, если бы в могилу легло и мое тело. Сколько бы я ни думал об этом, способов избавления от скорби не существует. Единственный способ удалить боль, вызванную смертью любимого человека, — удалить из жизни любовь».
Из дневника Алана КристофферсонаДождь продолжался и утром. Я принял душ, побрился, оделся, и все это — на автопилоте. Глядя на себя в зеркало, сказал:
— Бог тебя ненавидит.
Это было единственным объяснением хода моей жизни. Я любил двух женщин, и обеих Бог у меня отнял. Бог меня ненавидел. Наши с ним чувства были взаимными.
Без четверти одиннадцать мы с отцом поехали в похоронное бюро. За час до начала церемонии гроб выставили для прощания. Я стоял возле открытого гроба, рядом с неподвижным телом женщины, которую любил. Мне казалось, что когда-то я уже это переживал. Когда крышку гроба закрывали, от душевных терзаний мне хотелось кричать. Я хотел влезть внутрь и лечь вместе с ней.
Траурная церемония была простой.
— Приятная, — отозвался о церемонии кто-то.
Сначала выступил работник похоронного бюро, затем приглашенный ими пастор. Оба были немногословны. Я не помню, о чем они говорили. Мой разум находился как в тумане. Что-то о вечной природе человека. Вскоре Глория, мачеха Маккейл, спела гимн «Сколь Ты велик». После нее несколько слов произнес отец Маккейл. Точнее, попытался произнести, поскольку его траурная речь состояла в основном из рыданий. Пастор прочел молитву, и распорядитель похоронного заведения подал знак выносить гроб из зала.
Гроб выносили отец Маккейл, четверо его друзей и мой отец. Они донесли гроб до катафалка, поставили и разошлись по своим машинам. Ехать было недалеко — около полумили. Там все шестеро снова взялись за ручки носилок и понесли гроб к приготовленной могиле.
Опустив гроб рядом с могилой, шестеро мужчин отцепили со своих костюмов траурные бутоньерки и положили на крышку. Ко мне подошел Сэм.
— Я носил ее на руках, когда она была маленькой. Никакому отцу не пожелаю такого.
Могила Маккейл находилась почти в центре кладбища, окруженная старыми захоронениями. Над близкими покойной служители похоронного бюро растянули парусиновый навес, защищавший от дождя. Остальные участники похоронной процессии торопливо раскрыли зонтики. А дождь все лил и лил. Под конец похорон он превратился в настоящий ливень, и присутствующие с явным облегчением заторопились к своим машинам.
Уже в конце похорон, когда все расходились, ко мне медленно приблизилась пожилая женщина. Я был уверен, что прежде не встречал ее, хотя черты лица показались мне знакомыми. Вид у женщины был отрешенный, а глаза покраснели и распухли от слез.
— Я — Памела, — сказала женщина.
— Простите, мы знакомы? — спросил я.
— Я — мать Маккейл.
Я недоуменно заморгал.
— Но у Маккейл не было…
И вдруг я понял. Я всегда думал о матери Маккейл как об умершей. И то, что сейчас она, живая, стояла передо мной, напомнило мне обо всех горестных мгновениях, пережитых ее дочерью с самого момента нашего знакомства. Горе уступило место едва сдерживаемой злости. Зачем она здесь?
— Что вам угодно? — сухо произнес я.
— Я постоянно твердила себе, что однажды встречусь с Маккейл и все ей объясню… Этот день так и не настал.
— Вечное завтра, — угрюмо пробормотал я.
— Простите, вы о чем?
Я почесал нос, чтобы не сказать резкость.
— А вы хоть представляете, сколько страданий причинили ей?
Чувствовалось, мои слова сильно ударили по ней.
— Простите, — прошептала она.
Я взглянул в ее усталое, морщинистое лицо.
— Вы упустили все шансы. Ваша дочь была удивительным человеком. Как бы я ни скорбел о своей потере, еще больше я скорблю о вашей.
Ее глаза наполнились слезами. Больше мы не сказали ни слова. Мать Маккейл повернулась и побрела к выходу.
Через несколько минут ко мне подошел Сэм.
— Ты видел Памелу? — спросил он.
Я кивнул. Сэм обнял меня.
— Знаешь, как Маккейл тебя любила? Ты был ее миром.
— А она была моим, — ответил я, и мы оба заплакали.
— Не забывай нас. — Подошедшая Глория взяла Сэма под руку. — Алан, если тебе что-нибудь понадобится…
— Спасибо.
Они двинулись вниз по склону к своей машине.
Ко мне приблизился отец, держа в руке раскрытый зонт.
— Сын, ты готов?
Я покачал головой.
— Не могу оставить ее.
Отец понимающе кивнул.
— Меня подвезет Текс.
Он предложил мне свой зонт, но я отказался. Тогда отец похлопал меня по плечу и отошел.
Я смотрел, как он осторожно спускается с холма. За несколько лет отец сильно постарел. Мне всегда с ним было непросто. А у кого отношения с родителями выстраиваются гладко? Перекладывание вины за свои проблемы на плечи родителей превратилось у нас во что-то вроде развлечения. Но в тот момент я испытывал к отцу только симпатию. В свое время и он испытал горечь потери. И сумел выдержать это. Он был более достойным человеком, нежели я.
Все разошлись. Я остался один возле могилы Маккейл. Промок насквозь, но мне было безразлично. Не хотелось уходить с кладбища. Куда?
— Идем, Алан, — сказала подошедшая ко мне Фалина.
Я и не заметил, что все это время она оставалась на кладбище. Я промолчал, даже не взглянул в ее сторону. Фалина коснулась моей руки.
