Андрей Молчанов - Форпост
Выслушав претензии, привычно повернул голову к смежной двери, дав указание:
— Светик! Возьми фотоаппарат и дуй на выставку «Живописцы двадцатого века». Я же тебя предупреждал, что фактура понадобится! Давай быстро, этим двоечникам завтра на пересдачу!
Следующим утром соискатели вновь навестили посольство, предоставив ответственному лицу фотографии полотен российских мастеров, цинично охарактеризованных ими в качестве собственных работ. Творческие усердия гениев прошлого произвели на дипломата должное впечатление. Он даже вступил в договор с одним придурком, предъявившим ему по собственной инициативе изображения «Явление Христа народу» и «Иван Грозный убивает своего сына», о возможности продаже ему копий, в чем был бессовестно заверен.
В итоге, поразившись многосторонности младых талантов, представляющих различные направления как в традиционных, так и в модернистских манерах письма, консул тут же дал согласие на отъезд всей шараги, не утрудившись дополнительными расспросами.
Воистину — великая сила искусства!
Родителям и Ане Серегин сказал, что уезжает подработать на пару месяцев, хотя не был уверен, что продержится на чужбине более двух недель. Уезжал, тяготясь отъездом, с ощущением совершаемой ошибки, но отчего-то не мог противиться своим планам, хотя, собственно, какие у него были планы? — сплошная безвестность…
А глядя в глаза Ани, которую любил и, тем не менее, оставлял, влекомый придуманными для себя чарующими горизонтами, пытался найти себе оправдание в том, что, дескать, непременно вернется и разлука — ненадолго…
О чем довольно искренним тоном повествовал, тяготясь доверчивостью Ани, ее угнетенностью перед расставанием с ним и — одновременно, самим собой — неверным и лживым…
Вскоре самолет уносил его и Кешу в Америку. Неутомимый романтик Кеша двинулся автостопом в Лос-Анджелес, в Голливуд, где мечтал сделать карьеру киноартиста, а Олег остался в Нью-Йорке, сняв место в ночлежке за пять долларов в день и приступив к поискам работы.
В очередной воскресный день, сидя на одной из лавочек, установленных на набережной у океана, в тревожных раздумьях о катастрофическом безденежье и невозможности обрести хоть какую-либо поденщину, он спросил проходящего мимо парня, как лучше добраться в район Куинс. Тот, подсев к нему, изложил варианты маршрутов.
Парень говорил на правильном, но каком-то деревянном русском языке и, как выяснилось из дальнейшей беседы, являлся по отцу потомком послереволюционных эмигрантов, а по матери — отпрыском первого поколения переселенцев из Англии. Причем, по нахальному утверждению, англосаксонские корни его тянулись едва ли не к нынешнему королевскому роду. Звали его Джон. Был он добродушен, смешлив, слегка суетен, но, чувствовалось, и расторопен в принятии всякого рода решений, что продемонстрировал Олегу незамедлительно, выслушав повествование о его мыканиях в чужедальней стране.
— Вообще-то предложения с трудоустройством имеются, — сказал он. — Мне вот точно нужен напарник уже сегодня, если, конечно, ты не трус и не рохля… — Последнее словечко было явно заимствовано из словаря русской бабушки Джона, урожденной еще в девятнадцатом веке.
Однако после этой фразы в чистом океанском воздухе запахло криминалом, и Серегин привычно подобрался.
— Ну… — произнес осторожно.
— Прогуляемся по магазинам в Манхеттене, — словно бы себе под нос проговорил Джон. — Тряпки, одеколоны… Тебе ничего делать не придется. Следуй моим командам: «Стоп», «Повернись спиной», «Развернись боком»… Будешь прикрывать меня в секторах видимости камер и отгораживать от публики. Риска никакого. За день работы плачу сто долларов. Пятьдесят — сразу. — В руках у него неожиданно возник бумажник, а из бумажника словно сама собой выпорхнула зеленая манящая купюрка.
Серегин призадумался. Пойти на поводу у первого встречного мазурика? Ну, припутают его как сообщника на магазинной краже, ну, депортируют, положим… Да и к лучшему, вероятно…
— Согласен…
И они двинулись к станции подземки, мимо магазинов на Брайтон-Бич, с выставленной на продажу советской символикой: флагами, бюстами вождей, военной формой. В частности, с лотков продавались ордена и медали умерших на чужбине фронтовиков-эмигрантов и награды, завезенные сюда контрабандой. Пять долларов стоил орден «Красной звезды», двадцать — «Красного знамени». Большого успеха товар не имел.
В подземке, когда Олег привычно шагнул к турникету, новый знакомый потянул его за рукав в сторону, к служебной решетчатой двери. Растворив ее, подтолкнул Серегина к выходу на перрон, а встрепенувшемуся в будке кассиру уверенно продемонстрировал портмоне с полицейским значком, дающим право на бесплатное пользование муниципальным транспортом. Кассир, покорно кивнув, опустился обратно на стул.
— Ксива «левая», но работает токо так, — пояснил он Олегу, оперируя на сей раз лексикой, почерпнутой, наверняка, из общения уже с новейшей волной эмиграции. — Убери себе в карман. Если я спалюсь, будет лишняя неприятность в полиции…
— А если и меня заметут?..
— Никогда! — горячо заявил Джон. — Ты ни к чему в магазине не прикасаешься и товар не выносишь. Твое незаконное задержание — это прецедент к судебному процессу. Ты сможешь обанкротить любую лавочку. Кстати, следует подумать о такой комбинации… А значок я тебе сделаю, если, конечно, ты не хочешь укреплять… — кивнул на приближающийся поезд, — всякие разжиревшие на последних деньгах честных граждан, корпорации…
В этот день Джон умудрился вынести из сияющих магазинов Манхеттена товара на две тысячи долларов. Вечером похищенное ушло перекупщику за половину цены, и Серегину был доплачен оговоренный серо-зеленый «полтинник».
В утверждении об аристократическом происхождении своего первого американского приятеля стоило усомниться, хотя многие пышные титулы во времена оные наверняка обретались путем грабежа, убийств и разбоев, однако то, что русскоязычный американец представлял собой высококвалифицированного жулика и прожженную бестию, виделось бесспорным фактом. От жизни он брал все, тем более то, что плохо лежало.
— А теперь, — убирая в карман гонорар за труды неправедные, молвил Джон, — надо заняться твоей легализацией. Запомни две истины: в Америке нельзя прожить без документов и заработать приличные деньги честным путем. Сейчас мы едем к моей двоюродной сестре Хелен. У нее некоторые финансовые проблемы… Впрочем, у кого в Штатах их нет? И я попробую уговорить ее пристроить тебя… К ней — замуж. К тому же у нее две комнаты, и она с удовольствием потеснится…
— Но у меня же нет денег…
— Я договорюсь насчет женитьбы в кредит, — сказал Джон, сияя своим круглым довольным лицом. — И насчет проживания — тоже. Запомни еще одну истину: Америка — страна кредитов. Поскольку они — двигатель всеобщего развития. А вопрос получения кредита — вопрос убедительной аргументации. Поехали!
Через час одуревший от прошедшего дня Серегин был представлен Джоном замкнутой, мрачноватой, однако довольно миловидной шатенке Хелен, с неудовольствием оторвавшейся от компьютера, на котором работала, однако, уделившая внимание гостям, соблазнившись выставленными на кухонный стол шампанским и закусками, непринужденно похищенными Джоном из супермаркета и ликерного магазинчика рядом с ее домом.
Хелен была бесстрастна, немногословна, ни малейших эмоций в общении не выказывала, а когда, после третьего бокала газированного вина Джон вкрадчиво предложил ей сделку с браком, внимательно осмотрела Серегина, вынеся краткий вердикт:
— Десять тысяч.
— Нам подходит эта цифра, — сказал Джон, многозначительно приподняв бровь. — Сразу видно, ты знаешь рынок, и тебя не проведешь…
— Но сейчас у вас этих денег нет, — спокойно продолжила Хелен.
— Ты видишь все насквозь! — восхитился Джон. — Но тогда ты видишь, и какого красавчика я к тебе привел… У него, уверен, даже носки еще пахнут прачечной.
Серегин зарделся, одновременно прикинув в уме, что тяга к чистоплотности и в самом деле родилась у него с первым криком…
— Вы точно не обманете меня с расчетом?
— Когда я кого-то обманывал? — возмутился Джон.
— Ха-ха! — сказала Хелен. — Обычно ты врешь, как телевизор.
— Ничего подобного! — Убежденно мотнул головой Джон. — Да, иногда я преувеличиваю, недоговариваю, лукавлю… Порой — ухожу от ответа. Фантазирую. Но чтобы врать — никогда! — Подумав, продолжил: — С другой стороны, попробуй говорить только правду, и вскоре станешь безработным отшельником, всеми отторгнутым, а то — и инвалидом, лежащим в реанимации травматологии.
— Как насчет предоплаты? — последовал жесткий вопрос, и рука хозяйки недвусмысленно отставила в сторону недопитый бокал. — Я верю людям на слово, когда в залог они оставляют деньги.
