Михаил Однобибл - Очередь
Уйду, когда придут убирать посуду, решил он. Не могли же они открыть для посетителей зал с объедками служебного завтрака на столе, с водкой под столом. Учетчик предусмотрительно не сел за чистый стол, чтобы не вынуждать убирать отдельно за собой. Он изредка подкармливался в сельских столовых и знал, как держаться в рамках приличий. Пока он не прибавил поварихам работы и не взял ничего существенного. Они, без сомнения, могли списать со счета старый салат и рыбу, не съеденные вчерашними и позавчерашними клиентами. А на свежие блюда из дефицитных продуктов, на мясо, масло, сметану он не покушался. Поварихи не платили из своего кармана за каждый кусок хлеба. И, уж конечно, не чертили риски на бутылке водки, чтобы возмутиться малейшей убылью. Неизвестно, как богато жили они за стенами столовой, но внутри не ограничивали себя в питье и пище, в этом учетчик не сомневался.
Он выпил водки, для аппетита и чтобы после голодовки не заныл желудок (с ним было такое, когда натощак поел орехов). Перед трудной дорогой, при накопившейся усталости он налил себе 50 грамм, не больше. Теперь, когда выход из города найден, он не хотел уснуть, ткнувшись лбом в столешницу.
Сквозь огромные стекла зала учетчик видел, как по противоположной стороне улицы стремительно прошла стайка очереди. Ее вожак, знакомый учетчику сипоголовый старикан, на ходу оборачивался и что-то энергично внушал спутникам. Учетчику было неинтересно, кого они искали, чего промышляли. Благо, на столовой висел замок. А через мутные окна зала нельзя было различить на фоне темной стены неподвижно сидящего учетчика.
Целеустремленность прохожих навела учетчика на мысль, что и ему не худо бы заняться делом, посчитать за едой.
5. Проверка вещей
Учетчик подтянул к себе здоровой ногой свободный стул, развязал вещмешок и стал методично выкладывать содержимое.
Он решил проверить, не пропало ли чего во время обморока. Кажется, в мешок не заглядывали. Горловина была стянута хитрым личным узлом учетчика. Распускался он одним движением, но если бы очередь развязала узел, она не стала бы утруждать себя его вязанием в прежней замысловатой последовательности. Очередь могла без объяснений забрать мешок, однако не сделала этого, как не сняла с руки учетчика, пока он лежал без сознания, водонепроницаемые командирские часы. В мешке все было на месте. Если учетчику не изменяла память, вещи лежали в той же обертке в том же порядке, как он укладывал их осенью, по окончании сезонных работ. Кое-где пятнышки плесени коснулись чистых тряпиц.
Все передряги зимы, снегопады и бураны, морозы и капели, не повредили писарскую матрешку. Так для краткости называлась в учетчицком обиходе упаковка канцелярских принадлежностей: перья и карандаши в круглом пенале, круглая чернильница и круглый пузырек чернил были закатаны в бумажный рулон и поверху обернуты берестой. Она защищала от влаги, а также использовалась для износостойких документов. Прочий учетный инструмент был таким же компактным, опрятным, готовым к действию, как взведенный механизм. С веселым чувством припоминания подзабытых движений учетчик щелкнул косточками маленьких счетов, взял в ладонь плоский кругляш рулетки, вытянул и отпустил ее язычок, он с голодным свистом сам втянулся обратно.
Кроме инструмента, в мешке носился мелкий бытовой скарб: кружка, ложка, огарок свечи, набор для штопки одежды, кривое бутылочное дно для розжига костра от солнца. При необходимости эти вещи использовались и в учете.
В общем, мешок был тяжел. С этим грузом учетчику предстояло искать бригадира в чаще леса, пересекать овраги, подниматься на холмы. Уже первый спуск от горсада к реке обещал испытание хромому колену. Поэтому учетчик намеревался выйти из столовой налегке. И в мешке было от чего избавиться. По мере углубления в недра обнаруживались разные, порой совершенно забытые вещи. Ветхие таблицы мер и весов, зачитанные до дыр справочники с оторванными обложками, графики канувших в прошлое сезонных работ, даже логарифмическая линейка. Если в справочники учетчик еще заглядывал на заре карьеры, пока их цифры употреблением не врезались в память намертво, то логарифмическая линейка изначально была безделушкой, шиком юности. Теперь она стала мертвым грузом, нужды в ней как не было, так и не будет, ведь сезонные бригады не решают научные задачи.
Среди ненужных и сомнительных вещей попадались увесистые. В ржавом заостренном цилиндре с привязанным к нему шпагатом учетчик узнал отвес и вспомнил историю его появления. Сезонов семь назад Рыморь нашел работу на звероферме. Набранные в бригаду сезонники оказались работящими, но криворукими ребятами. Они усердно выращивали лис и куниц, а жилую времянку для себя сколотили так поспешно и косо, что крыша съехала бы на землю, не проследи учетчик за обустройством их быта. По неопытности он тогда еще не умел на глаз определять допустимый крен легких построек, пришлось мастерить отвес.
Когда учетчик выгрузил из мешка все вещи, они заняли несколько стульев и часть стола. Он решил отказаться от двух громоздких приборов: неисправного теодолита (его учетчик нашел давно, случайно, пора было честно признать несбыточной надежду когда-нибудь его починить) и морского бинокля. Причем от бинокля (в него приходилось смотреть одним глазом, второй окуляр был разбит) учетчик избавился со злорадством. Он давно вышел из шпионского возраста, когда издали тайком наблюдал за работниками. Теперь он открыто подходил к любому в бригаде и по совокупности мелких примет, неуловимой для неопытного, а для него очевидной, определял, работает тот или филонит. Бинокль ронял учетчика в собственных глазах. До сих пор он берег его на непредвиденный случай, вдруг возникнет срочная необходимость, а такой прибор на дороге не валяется.
Но иные вещи при их очевидной необязательности рука не поднималась отложить в сторону. Например, карманные часы в виде луковицы с откидывающейся крышкой. Учетчик пользовался новыми, наручными часами. Старомодная луковица давно остановилась. Не имело смысла искать мастерскую, чтобы отдать ее в ремонт, потому что пришлось бы еще раз наведаться в город забрать ее из ремонта, но с городом учетчик твердо решил расстаться навсегда. Тем не менее, вопреки всем практическим соображениям, учетчик решил сохранить луковицу. Он не был суеверен, но почему-то цеплялся за этот гладкий осколок безвозвратно ушедшего времени, когда за городом простирался необозримый фронт сезонных работ, а стоявшие в городе робкие очереди любителей тепличной жизни не смели заступать дорогу вольным учетчикам.
Сложнее всего было решить судьбу рычажных весов. Их гири и гирьки весили в общей сложности 11 килограмм. Плюс мешочек с желтой медью, монеты учетчик использовал в качестве мелких разновесов, их масса в точности соответствовала номиналу: 1, 2, 3, 5 копеек весили 1, 2, 3, 5 грамм. Умением взвешивания учетчик особенно гордился. На кондовых «гусиных носах», как он любовно звал весы за красный цвет и форму указателей равновесия, в гнутых алюминиевых чашках учетчик с аптекарской точностью взвешивал желуди и шишки (когда Рыморь находил заказ на лесопитомник), лепестки и корешки (если бригада занималась сбором трав), благодаря этому вклад каждого в бригадный результат труда оценивался четко и честно. Зарыть весы на зиму в укромном месте учетчик не мог, потому что нельзя было предугадать, на какие работы, как далеко, в какую сторону заведут его в новом сезоне Рыморь и превратности загородной жизни. Хотя бригадир не отличался жалостливостью, все же учетчик был его бессменным помощником, правой рукой, и однажды Рыморь выразил недоумение, зачем учетчик круглый год таскает на себе такую тяжесть. Ведь значение имеет не сама по себе цифра килограмм и грамм, а учет плодов труда каждого занятого на общих работах сравнительно с другими. Следовательно, можно набрать в реке разной гальки, пронумеровать ее и класть на весы вместо стандартных гирь. Главное, при взвешиваниях в течение одного сезона использовать один набор гальки. Оно, конечно, непривычно и не совсем удобно. Зато по окончании сезонных работ самодельные гири можно бросить, следующей весной подобрать другие камни, тогда как чугунную тяжесть заводских разновесов приходится таскать на спине всю зиму без употребления. На бригадирский совет учетчик дипломатично отмолчался, но гири сберег. Варварское взвешивание камнями ранило его гордость, и, что хуже, могло породить в бригаде кривотолки, недоверие к учету. Поскольку учет определял долю, сезонники неусыпно следили за каждой мелочью.
По этой же причине учетчик, хотя с годами навык считать в уме, пользовался косточковыми счетами. Он и страховал себя от ошибок, и соблюдал ритуал счета, косточки стремительно летали по блестящим спицам, жужжа и вертясь, как рассерженные пчелы, что вызывало у не знавших счета сезонников благоговейный трепет. Маленькие походные счеты ничего не весили. Зато соблазн бросить гири и монеты, был так велик, что учетчик оставил бы их в дар столовой, если бы нашел в мешке, кроме рычажных весов, легкий пружинный безмен. Он был бы даже лучше, поскольку на крючке безмена удобно взвешивать за жабры рыбу, а Рыморь в новом сезоне планировал заняться рыбоводством. Но безмена в мешке не нашлось. Учетчик подумал, что полгода носил на себе гири без всякого толка, и сейчас, когда сезон открывался, когда они вот-вот должны пойти в дело, бросать их было обидно вдвойне. С тяжелым вздохом, в нем была и радость, как перед разлукой с друзьями, которой удалось избежать, учетчик вернул весы на дно мешка.
