Михаил Однобибл - Очередь
На перекрестке главных улиц учетчик пошел в сторону понижения местности. Это было вероятное направление к реке. По загородным рассказам учетчик помнил, что с одной стороны естественной границей города служит река. Дорога привела на мост, под ним текла река, но не та. Она больше напоминала ручей. Над узеньким руслом от берега до берега нависали ивы. С обеих сторон речушку стискивали просторные огороды, частью свежевскопанные. Некоторые без всякого забора тянулись до самой воды. По берегам вытаивали кучи мусора. Вечно занятые, спешащие горожане просто сдвигали его в обрыв. На одном огороде резвилась рослая кудлатая псина, весна пьянила.
Без сомнения, под мостом тек приток нужной реки. Парой недель раньше учетчик ушел бы к слиянию по льду. Но сейчас он рисковал провалиться: лед истончился, под ним пульсировало течение, местами вода выплескивала на поверхность. А проход по берегу, по рыхлому снегу, ощетиненному густым кустарником, был слишком труден.
Учетчик пошел дальше по центральной улице, ища первое ответвление влево, чтобы повернуть по течению притока. Но затяжной подъем от моста в гору казался беспросветным. Слева от дороги высились заборы и здания, в основном двухэтажные каменные постройки с ветхой лепниной на фасадах. Над мощными сводчатыми окнами трогательно висели балкончики. В плотный ряд тяжеловесной старой архитектуры втиснули современную коробку дома быта и легкомысленный кинотеатрик. Лишь когда подъем кончился, за огромной кирпичной руиной непонятного происхождения потянулась прозрачная решетка горсада. Странно было соседство места отдыха горожан с заброшенными развалинами.
Железные ворота в маленький пустынный сад были приотворены. Учетчик прошел среди свободно растущих старых деревьев, мимо памятника юному герою на высоком постаменте, мимо ржавых аттракционов, мимо круглой деревянной эстрады и вдруг очутился на краю обрыва. Дух захватывало, такой отсюда открывался простор! Учетчик стоял над рекой. Она текла с юга на север медленной широкой лентой. Из-под ног спускался к реке огромный высокий берег, плотно застроенный. Между учетчиком и водой петляли узкие улочки, сквозь голые кроны садов виднелись домишки. Зато на противоположном, низком и пологом берегу открывалась ширь лугов, за ними до горизонта темнел лес.
На таких заливных лугах после половодья остаются в понижениях озерки. Когда вода спадает, зашедшая на луг рыба не может уплыть в реку. На мелких, прогреваемых солнцем водоемах, удобных для ловли и разведения рыбы, Рыморь планировал открыть новый весенний сезон. И, хотя накануне бригадир заночевал в сугробе по эту сторону реки, уже сегодня он вполне мог перейти на другой, пологий берег, чтобы до самого начала сезонных работ держаться на границе паводка, чутко следя за переменами, отступая и наступая с водой. Там его и следовало искать, причем не мешкая. Лед скоро должен был тронуться. Сверху учетчик видел черные точки сезонников, с безостановочностью муравьев они колупали ледяной панцирь. От дружных усилий по льду бежали трещины. Под одним из рисковых парней открылась полынья, он ловко отпрыгнул, тяжелая льдина закачалась на воде, как голодная рыбина. Сколько же удали, силы и простого весеннего озорства после дрёмы зимнего безделья ощущалось в действиях ледокольщиков! И как жалок на их фоне был какой-нибудь Лихвин, мелочный здоровяк, трясущийся за свое место в такой же алчной, оглядчивой очереди! В стороне от ледокольщиков, на широком участке русла, где лед казался белее и прочнее, реку медленно пересекала крохотная фигурка. Может, Рыморь, может, нет. Не важно, в любом случае учетчику следовало переправиться на тот берег. Иначе близкий ледоход и разлив реки отрежут его от фронта весенних работ недели на две.
Почему же учетчик медлил и мерз на ветру? Ничто ему не препятствовало, с этой стороны парка ограды не было. Из круто срезанного склона торчали корни деревьев. С возвышения, где стоял, учетчик мог спуститься на три метра в проходившую под ним улицу, а потом ноги сами вынесут к реке. Но теперь, увидев ее, он успокоился и тщательно взвесил силы и шансы. Ему предстояло пересечь реку с тяжелым мешком по изъязвленному тонкому льду. И что его ждало на другом берегу? Долгие одинокие ночевки у костерка, кромешная враждебная тьма, скудость уходящей зимы. Рыморя он может искать неделю. В вещмешке учетчика немного одежды и рабочий инструмент, продуктов нет. Случайно добыть в это время за городом что-то съестное почти невозможно, подножный корм давно подобран. Щелкать зубами от голода, глядя на вольные звезды, учетчик еще успеет. Сейчас, пока не вечер и ничто не предвещает новой метели, не мешало бы отдохнуть и подкрепиться перед уходом. Неспроста ноги привели его в место отдыха.
Город в этой части был другой, суше, выше, просторней, чем на Космонавтов. Там, за окнами пятиэтажек, ощущалось присутствие сотен служащих, дворы сочились юшкой очередей, в подвалах сидели то ли больные, то ли проштрафившиеся. Ни оставаться лишней минуты в том болоте, ни просить пищу у его обитателей учетчик, понятно, не мог и не хотел. Но здесь-то не виднелось и куцых очередей. Машины гудели тише и реже, прохожие шли мимо, не заходя в ограду. Здесь учетчик не жевал колючую снежную кашу для утоления жажды. Он вволю напился из уличной колонки. А главное, в углу горсада притулилась небольшая столовая. Снаружи она была похожа на принаряженную колхозную столовую. Она притягивала учетчика, как все полузнакомое в незнакомом месте. Столовая еще не открылась на обед. За огромными стеклами зала, они глядели не в парк, а на улицу, стояли пустые столы. Зная по опыту, что кухня оживает задолго до открытия заведения, учетчик прошел в здание через служебный вход. Раскормленная подачками дворняга ревниво зарычала на чужака. Он на ходу угрожающе повернулся к ней, она трусливо отпрянула. Внутри столовая уже разогрелась, источала густые запахи кухни.
Миловидная женщина в белом халате и маленьком колпаке быстро мыла руки и поглядывала в зеркало над умывальником. «Эх, очереднички, куда от вас деться? Прогонишь с глаз – дышите в шею!» – беззлобно сказала повариха отражению учетчика в зеркале. Она резво обернулась и растопырила пальцы, брызги теплой воды полетели в лицо учетчику. Служащая, видимо, торопилась на кухню, чтобы в ее отсутствие ничего не подгорело. Она ушла, не дождавшись, что скажет учетчик. Он и не собирался ей отвечать. Она его не прогнала, не затопала ногами, не кликнула других поваров, чтобы выгнать раннего посетителя. Этого было довольно. Она явно не впервой видела голодного сезонника, потому что вела себя, как женщины в колхозных столовых, властные, знающие себе цену, но добродушные от тепла и близкой сытости. Учетчик погрузил руки в струю теплой воды, промороженные пальцы больно заныли, он потерпел, тщательно умылся, снял шапку и расчесал обломком гребешка волосы. Номер очереди на ладони сразу не отмылся, скоблить было некогда.
На кухне скворчали и булькали кушанья, но там появление постороннего стало бы открытым вызовом бригаде поваров. Учетчик прошел в пустой зал. На одном столике он увидел остатки прерванной трапезы: нанизанные на вилки вареные картофелины, порезанные кругами соленые огурцы, тарелку хлеба. Стульев вокруг было больше обычного, евшие взяли их от соседних столов и далеко, по-хозяйски отодвинули в сторону, когда вставали из-за стола. На полу пряталась за ножкой стола початая бутылка 45-градусной сибирской водки (на этикетке тройка лошадей скакала по снежному полю). Наверно, за этим столом завтракали на скорую руку и согревались после дороги от дома до столовой сами поварихи.
Учетчик пошел на безлюдную раздачу и взял, что было выставлено заранее или не убиралось со вчерашнего дня: салат из зеленых помидоров и холодную рыбу под маринадом. Все несвежее, но выбора не было. Рыба была не местная, не речная, учетчик такой не знал. Он ел через силу, переутомление и запахи холодильника отбивали охоту, но надо было подкрепиться перед дальней дорогой. Учетчик налил стопку водки и положил зеленую дольку вытекшего помидора на ломтик хлеба.
Он медленно завтракал, осторожно выбирая из костей рыбу и замирая при появлении поварих. Они выглядывали из окна, соединяющего зал с посудомойкой, выносили из кухни на раздачу огромные кастрюли, сковороды и противни с дымящимися кушаньями, на которые учетчик старался не смотреть. Главная повариха на минуту села за кассу. Блеснув золотом зубов, она с шумом выдвинула и задвинула ящик для денег. Учетчик оставил намек без внимания. Денег у него, разумеется, не было.
Уйду, когда придут убирать посуду, решил он. Не могли же они открыть для посетителей зал с объедками служебного завтрака на столе, с водкой под столом. Учетчик предусмотрительно не сел за чистый стол, чтобы не вынуждать убирать отдельно за собой. Он изредка подкармливался в сельских столовых и знал, как держаться в рамках приличий. Пока он не прибавил поварихам работы и не взял ничего существенного. Они, без сомнения, могли списать со счета старый салат и рыбу, не съеденные вчерашними и позавчерашними клиентами. А на свежие блюда из дефицитных продуктов, на мясо, масло, сметану он не покушался. Поварихи не платили из своего кармана за каждый кусок хлеба. И, уж конечно, не чертили риски на бутылке водки, чтобы возмутиться малейшей убылью. Неизвестно, как богато жили они за стенами столовой, но внутри не ограничивали себя в питье и пище, в этом учетчик не сомневался.
