Альберт Эспиноса - Все то, чем могли бы стать ты и я, если бы мы не были ты и я
Я взял все фотографии, которые он мне показывал, и стал рассматривать их вблизи. Это было немыслимо. Все это можно было объяснить лишь воздействием энергии, полученной с использованием неизвестной технологии.
— А он? Что он говорит, когда ему показывают снимки?
— Ничего. Он ничего не отрицает и не подтверждает. Только просит отпустить его, потому что у него какие-то дела.
— Какие именно?
— Мы не знаем. Он отказывается отвечать.
Он вытащил новые документы и передал мне.
— Это результаты медицинских исследований, которые мы провели, — пояснил шеф. — Как ты можешь заметить, все результаты в допустимых пределах, абсолютно нормальны. Психологические тесты тоже в порядке: не выше, чем у любого подростка в его возрасте.
— Тогда зачем вы его здесь держите? Только из-за дырки в земле?
— Из-за исследования костей. — Он протянул мне заключение.
Я бегло просмотрел его и перешел к выводам. Сначала я прочел их про себя, потом еще раз вслух, чтобы убедиться в верности прочитанного.
— «Строение костей пришельца отличается от нашего, как будто они годами формировались в атмосфере, не похожей на атмосферу Земли. Подобное строение костей наблюдается у астронавтов, которые долго находились на космических станциях», — прочел я.
Шеф ничего не сказал, как будто читал это заключение сотни раз. Я заметил несколько перевернутых фотографий, которые он мне не показывал, и подошел, чтобы их посмотреть.
— Не смотри, — сказал он.
— Почему?
— Это фотографии других допросов, не таких, как твой.
После некоторого колебания я их взял.
Перевернул. То, что я увидел на моментальных фотографиях, было ужасно. Этого подростка подвергли чудовищным издевательствам.
— Это… — Мне не хватало слов. — И после этого он не заговорил?
— Нет.
Я снова положил их на стол. На них было тяжело смотреть. Они оставались лежать лицом вверх, пока шеф их не перевернул.
— Что вы собираетесь делать теперь? — спросил я.
— Сложно сказать, — ответил шеф, как попало засовывая документы обратно в сейф.
— Но его захочет видеть пресса.
— Знаю.
Он сел в кресло и плеснул себе виски. Я чувствовал, он что-то от меня утаивает.
— Что происходит? — спросил я.
— Его собираются расчленить. Сделать вскрытие.
— Серьезно? Но если они не уверены, что…
— Поэтому они и хотят это сделать. Многие верят в то, что он пришелец. И в качестве доказательства ссылаются на исследование костей. Другие, и я в том числе, думают, что это порок развития.
— Поэтому вы меня и вызвали? — спросил я. — А если бы я увидел, что он не отсюда? Что тогда?
— Тогда бы его безжалостно расчленили.
— Выходит, ты меня вызвал, чтобы… — возмутился я.
— Я тебя не вызывал, — раздраженно прервал меня шеф. — Меня попросило об этом начальство. Они наслышаны о твоих успехах, им требовалось еще одно доказательство, чтобы…
Теперь я его прервал:
— Чтобы его убить.
По его лицу я понял, что не ошибся. Я знал, что ему не нравилось то, о чем он мне рассказывал. Он всегда был прямым человеком.
— Они говорят, что от живого мы больше ничего не добьемся, а мертвый может рассказать о многом, — прибавил он. — Они боятся только прессы, поэтому пришелец еще жив и не расчленен.
Неожиданно в моем сознании возник образ, вспышка нового воспоминания. Мой дар по-прежнему действовал. Когда изображение стало более четким, я увидел новое воспоминание моего шефа.
Я увидел его в телефонной будке, он звонил кому-то и говорил о пришельце. Это был мужественный поступок, полный радости, наверняка он заместил одно из двенадцати воспоминаний, которые я видел у него раньше. Их порядок может изменяться в зависимости от того, какие поступки совершает человек. Это был важный поступок в его жизни.
— Что с тобой? — удивленно спросил он.
— Это ты позвонил журналистам, — уверенно произнес я.
Он смущенно на меня посмотрел. Но по его лицу я понял, что не ошибся.
— Но это ничему не поможет, — прибавил он. — Они все равно это сделают, убьют его. Все уже решено. Потом они выдумают о мальчишке какую-нибудь историю и опровергнут и исказят любую информацию о нем.
Он сделал еще один глоток.
— Ты думаешь, это правда? — спросил он.
— Что?
— Что он пришелец?
— Он ребенок, — ответил я. — Не знаю, родился ли он здесь или где-нибудь еще, но, независимо от его происхождения, ни с кем нельзя обращаться так, как обращались с ним.
В дверь постучали. Шеф поднялся, спрятал виски и открыл дверь.
Это был Дани. Он сел рядом со мной и передал записку: «Спектакль заканчивается через сорок минут, плюс-минус пять минут, в зависимости от продолжительности аплодисментов».
Дани всегда отличался добросовестностью. Я сложил записку и посмотрел на шефа.
— Когда они собираются это сделать?
Дани с изумлением посмотрел на меня, сначала на меня, а потом на шефа. Как будто он следил за длинным розыгрышем в теннисе, не зная, сколько будет стоить выигранное очко.
— Очень скоро, — ответил шеф.
— А если я им скажу, что он не пришелец, а обычный мальчик?
— Я думаю, им все равно, Маркос. Они просто хотели выслушать очередное мнение. Не трать напрасно сил.
Шеф снова сел на стул. Открыл ящик, снова вытащил виски и выпил.
Меня охватила ярость. В памяти всплыла картина с ребенком и отцом, спасающимся от красного дождя. Я понимал, что пришелец мог изменить или сочинить это воспоминание, но, кем бы он ни был, я хотел узнать его поближе.
— Давай вытащим его отсюда, — предложил я. Шеф не стал опровергать мою идею ни жестом, ни словом. Он улыбнулся, как будто ждал, что я это скажу.
11
ПРИНЯТЬ НЕЖЕЛАННУЮ ЛЮБОВЬ, ПРЕЖДЕ ЧЕМ ЕЕ ПОТЕРЯТЬ И ЗАХОТЕТЬ ВЕРНУТЬ
Я понимал, что осуществить мое предложение нелегко, так как комплекс хорошо охранялся, но в пришельце было что-то такое… Не знаю, был ли то взгляд парнишки, спасавшегося от красного дождя, или пятиугольная планета, или то, как он сказал, что мне важно познакомиться с девушкой из Испанского театра.
Шеф стал вытаскивать карты из сейфа и объяснять различные возможности. Дани внимательно слушал, а я думал о девушке из театра.
Я понимал, что мое мнение о плане побега не будет решающим. Я всегда осознавал пределы своих возможностей. Я считаю это своим большим достижением: знать, на что я не способен — из-за недостатка способностей или отсутствия интереса.
Почему пришелец сказал, что встреча с девушкой из Испанского театра так важна для моей жизни? Я размышлял об этом, пока шеф с Дани решали стратегические задачи. Почему я испытывал к ней такое сильное чувство? Хорошо, что мне удалось преодолеть страх и я решился задать пришельцу еще несколько вопросов.
Дело в том, что пришелец обладал какой-то непонятной магией. Любопытно, что моя мать так же завораживающе действовала на публику, смотревшую ее спектакли, или просто на тех, кто оказывался рядом с ней.
Пока Дани не понял до конца наши намерения и план действий, он хранил полное молчание.
— Но куда мы его денем? — поинтересовался он. — То есть, если нам удастся вытащить его отсюда, куда мы его отвезем? Его же сразу найдут.
— А мы не будем его прятать, — изрек шеф. — Мы просто его освободим.
— Но если он… — Дани было нелегко произнести эти слова. — Если он пришелец, разве мы не должны его стеречь?
Я не знал, надо ли рассказать им о том, что я видел. О красном дожде, о пятиугольной планете. Надо ли рассеять их сомнения по поводу его происхождения? Но я боялся, что они изменят свое решение.
— Помоги нам, Дани, — сказал я. — Доверься мне.
Дани никогда меня не подводил. С тех пор как мы познакомились, я чувствовал, что на него можно положиться.
Дани был в меня влюблен. Я понял это с нашей первой встречи. Моя мать с детства учила меня ценить те чувства, которые испытывают к нам другие люди, даже если мы не отвечаем им взаимностью.
— Ты должен понять, что эта нежеланная любовь, это желание, оставшееся без ответа, — большой подарок для тебя, — сказала она во время долгой поездки на поезде из Барселоны в Париж. — Не пренебрегай ею только потому, что она тебе не нужна.
Я был тогда слишком молод и не понял ее. Я никогда ее не понимал. Она же, напротив, жила в атмосфере любви, о которой говорила. Ее любили многие. Ее танец, ее манера исполнения, ее хореография пробуждали в людях страсть, в которой соединялись любовь и секс.
Я с детства видел, с какой симпатией она относилась к влюбленным в нее людям, хотя и не отвечала им взаимностью. Казалось, одно то, что их чувства были подлинными, воодушевляло ее и помогало ощутить всю полноту жизни.
Ее любили как мужчины, так и женщины. И это никогда ее не волновало.
— Не думай о сексуальных предпочтениях, — заметила она однажды. — Предпочтения всего лишь отражают страх перед непривычным, и тем, чего ты еще не понимаешь. Ты должен принимать лишь те из них, которые пробуждают в тебе чувство.
