Джон Ирвинг - Четвертая рука
— Тридцать секунд кажутся вечностью, когда теряешь руку, — сказал Патрик Уоллингфорд. — Особенно если это твоя собственная рука.
Все, кому приходилось общаться с Уоллингфордом, уже при первом знакомстве отмечали его редкое, какое-то мальчишеское обаяние. Женщин больше всего восхищали его глаза. Что же касается мужчин, то если прежде они завидовали Уоллингфорду, нанесенное ему увечье положило этому конец, хотя, как известно, мужчины склонны к зависти куда больше женщин. Отныне все — и мужчины, и женщины — единодушно находили Патрика Уоллингфорда неотразимым.
Доктору Заяцу не нужно было нырять в Интернет, чтобы найти Патрика: он и так стоял первым в списке кандидатов на трансплантацию по единогласному решению всей бостонской команды. Но кто бы мог подумать, что по адресу www.ruku.com откликнется потенциальный донор! (Собственно, доктор Заяц, говоря о доноре, имел в виду свежий труп.) Однако этот донор был не только жив, но даже и не думал умирать! Письмо в компанию «Шацман, Джинджелески, Менгеринк и партнеры» прислала из Висконсина жена этого замечательного человека, миссис Отто Клаузен. Вот что она писала: «У моего мужа давно родилось желание пожертвовать свою левую руку Патрику Уоллингфорду, которого, как вы знаете, лев погрыз…»
Правда, письмо от нее пришло в крайне неудачный для доктора Заяца день. Дело в том, что Медея умудрилась проглотить изрядный кусок шланга для поливки газонов, и потребовалось хирургическое вмешательство. Несчастной обжоре предстояло провести в ветеринарной лечебнице весь уик-энд, чтобы хоть немного прийти в себя после операции, но именно в эти выходные к отцу должны были привезти Руди. И если бы Медеи не оказалось дома, шестилетний малыш, невольная жертва развода, мог сильно огорчиться и даже впасть в прежнее состояние безутешной индифферентности, так что доктор решил: присутствие в доме собаки, даже накачанной наркотиками, все-таки лучше, чем ее отсутствие. Конечно, отцу и сыну пришлось отказаться от игры в «дерьмокросс», но им и без того забот хватило, ибо Медея все время порывалась слопать кетгут, с помощью которого ей были наложены швы. Конечно, доктор и Руди всегда могли развлечься надежной и никогда не надоедающей игрой в таймер и чтением не менее надежного и никогда не надоедающего Э.-Б.Уайта. А раз уж они остались дома, то Заяц решил за эти два дня коренным образом изменить диету Руди, хотя его диета и без того пребывала в состоянии вечных экспериментов.
Короче говоря, письмо от миссис Отто Клаузен знаменитый хирург получил как раз в тот момент, когда совершенно ошалел от свалившихся на него хлопот, а потому и не заметил в этом очаровательном послании ни малейшего подвоха или особой неискренности. Жгучее желание как можно скорее испытать на прочность стенки кровеносных сосудов, а также мышечные и нервные волокна возобладало в душе доктора Заяца надо всем остальным; а послание супругов из Висконсина, не оставлявшее сомнений в серьезности их намерений, могло впоследствии создать клинике отличную рекламу. Тем более что они называли Уоллингфорда «самым достойным реципиентом руки Отто Клаузена».
В общем, доктору отнюдь не показалось странным, что ему написала миссис Отто Клаузен (а не сам Отто Клаузен!). Сам Отто лишь подписал короткое послание, сочиненное его женой.
Вскоре из Аплтона пришло второе письмо, в котором миссис Клаузен с гордостью сообщала, что Отто получил регистрационное удостоверение члена Ассоциации доноров штата Висконсин. «Впрочем, с нашей рукой дело обстоит немного иначе — я хочу сказать, это не обычное донорское заимствование органа», — писала миссис Клаузен.
Руки и впрямь существенно отличаются от прочих органов человеческого тела, уж кто-кто, а доктор Заяц это понимал отлично. Но понимал он также, что Отто Клаузену всего тридцать девять лет и он отнюдь не стоит на пороге смерти; подходящий для донорства труп, надеялся доктор, появится все же раньше, чем донором станет сам Отто.
Что же касается Патрика Уоллингфорда, то его страстное желание обрести новую руку и острая в ней потребность поставили бы его на первое место в списке лиц, нуждавшихся в подобной трансплантации, будь он даже не так знаменит. Все-таки Заяцу было вполне свойственно и простое сочувствие. Но, как и миллионы других телезрителей, он записал на видео трехминутный сюжет о нападении льва на Уоллингфорда. Эта трагическая история не только напоминала доктору любимые фильмы ужасов, но предвещала грядущую славу.
Короче говоря, интересы Патрика Уоллингфорда и доктора Никласа МЗаяца неизбежно должны были столкнуться, и столкновение их с самого начала не сулило ничего хорошего.
Глава 3
До знакомства с миссис Клаузен
Представьте себе, каково это — вести программу новостей, пряча под столом уродливую левую культю! Первыми, естественно, возмутились телезрители с ампутированными конечностями: чего это Патрик Уоллингфорд так стыдится?
Недовольны были даже те, у кого обе руки были на месте. «Будь же мужчиной, Патрик, — писала одна женщина. — Покажись нам».
Когда у Патрика возникли проблемы с первым протезом, инвалиды с искусственными конечностями принялись критиковать его за то, что он неправильно этим протезом пользуется. Впрочем, столь же неуклюже он обращался и со всеми последующими протезами — Мэрилин как раз затеяла развод, и у него не хватало времени, чтобы поупражнять свою искусственную руку.
Мэрилин постоянно внушала Уоллингфорду, что он «попросту уронил себя». Нет, она отнюдь не намекала на его увлечение другой женщиной; имелось в виду — при встрече со львом. По ее словам, Патрик вел себя трусливо и «ужасно немужественно». И она вновь повторяла, что физическая привлекательность ее супруга всегда сочеталась с «крайней незлобивостью, даже мягкотелостью». Видимо, она хотела сказать, что до сих пор не находила в облике Патрика Уоллингфорда ничего отталкивающего. («В болезни и здравии, но главное, в целости, — подумал Уоллингфорд. — Дефектный экземпляр ей не нужен».)
Патрик и Мэрилин жили на Манхэттене на Шестьдесят второй улице, между Парк-авеню и Лексингтон-авеню. Естественно, теперь квартира принадлежала Мэрилин. Однако ночной портье по-прежнему считал хозяином квартиры Уоллингфорда. В голове у этого типа была такая каша, что он путался даже в собственном имени. Портье называл себя то Влад, то Влейд, а иногда почему-то Льюис. Но даже когда он становился Льюисом, в его чудовищном лонг-айлендском сленге проскальзывало что-то славянское.
— Ты откуда родом, Влейд? — спросил его как-то Уоллингфорд.
— Льюис. Округ Нассау, — отвечал Влад.
В другой раз Уоллингфорд решил спросить иначе:
— Скажи, Льюис… где ты родился?
— В Нассау. Влад, мистер О'Нил.
Отчего-то портье принимал Патрика Уоллингфорда за Пола О'Нила, с 1993 года игравшего правым нападающим в команде «Нью-Йорк Янкиз». (Оба они, и Уоллингфорд, и О'Нил, были высокие, темноволосые и по-мужски привлекательные, с крепким упрямым подбородком, но этим их сходство и ограничивалось.)
Однако у портье, поистине великого путаника, заблуждения оказались на редкость устойчивыми. Впервые он принял Патрика Уоллингфорда за Пола О'Нила, когда последний был еще никому не известным игроком команды «Цинциннати Редз».
— Я, возможно, и впрямь чем-то напоминаю вам Пола О'Нила, — признался Уоллингфорд в беседе с этим Владом, Влейдом или Льюисом, — но все же я Патрик Уоллингфорд, тележурналист.
Поскольку Влад, Влейд или Льюис служил ночным портье, то с Патриком они всегда встречались поздним вечером или глубокой ночью.
— Не беспокойтесь, мистер О'Нил, — заговорщицким шепотом отвечал портье. — Я никому не скажу!
Непонятно почему, но этот таи, видимо, решил, что Пол О'Нил, профессиональный бейсболист из Огайо, завел в Нью-Йорке интрижку с женой Патрика Уоллингфорда! Во всяком случае, это было единственное, что Патрик сумел понять.
Однажды ночью Патрик вернулся домой — это было еще в те времена, когда обе его руки были на месте, то есть задолго до развода, — и увидел, что Влад, Влейд или Льюис смотрит по маленькому черно-белому телевизору, установленному в привратницкой, спортивную передачу из Цинциннати — дополнительный тайм бейсбольного поединка между «Мете» и «Редз».
— Видишь, Льюис, — сказал Уоллингфорд остолбеневшему портье. — Вот они, «Редз», сражаются в Цинциннати! А я стою здесь, перед тобой, и сегодня не играю. Так?
— Да вы не беспокойтесь, мистер О'Нил, — с сочувствием прошептал портье. — Я никому не скажу!
Но после потери руки Патрик Уоллингфорд стал куда более знаменит, чем Пол О'Нил. Мало того, Патрик потерял левую руку, а Пол О'Нил как раз и славился тем, что, будучи левшой, отбивал и подавал мяч именно левой. И уж конечно, этот Влад, Влейд или Льюис не мог не знать, что Пол О'Нил стал лучшим «бэтсменом» Американской лиги еще в 1994 году, после своего второго сезона в составе команды «Янкиз». За этот сезон ему удалось набрать 359 очков, так что игрок он был действительно классный.