Питер Мейл - Прованс навсегда
Он-то понял, с чем имеет дело.
— О-о… Отличный трюфель. Превосходно пойдет с fois gras…[78]
Мсье Икс с ним, несомненно, согласился бы.
Около двух лет я обходился без Лондона, и странным нашел этот город, прибыв в него снова по необходимости. Я чувствовал себя чужим, иностранцем, удивлялся, как сильно изменился. Или как сильно изменился Лондон. Бесконечные толки о деньгах, ценах, имуществе, недвижимости, биржевых котировках, корпоративной акробатике… Погода, когда-то традиционная английская тема, не поминалась ни разу. Она-то, кстати, осталась прежней. Люди и строения затягивала постоянная дождевая дымка. Сверху непрерывно лило или капало, народ сновал по улицам, уткнув носы в асфальт. Движение не заслуживало этого обозначения, но большинство водителей на это не обращали внимания, проводя время в разговорах по автомобильным телефонам — предположительно о деньгах, ценах, имуществе… Мне не хватало света и простора Прованса, я осознал, что не хочу жить в этом городе.
По дороге в аэропорт водитель такси спросил, куда я направляюсь, а когда я ответил, кивнул с видом знатока.
— Был там разок. Фрежюс. С жилым прицепом. Чертовски дорогое удовольствие.
Он взял с меня двадцать пять фунтов, пожелал счастливого пути и предупредил, чтобы я не пил сырой воды. Он раз напился там, во Фрежюсе. Три дня с горшка не слезал. Жена очень радовалась.
Я перелетел из зимы в весну, подивился неформальному приему французской таможней в аэропорту Мариньян. Этого я не смог постичь. Марсель считается одним из крупнейших центров европейской наркоторговли, но пассажиры с чемоданами гашиша, героина, кокаина, английского чеддера и иного противозаконного багажа спокойно выходят из аэропорта без таможенного досмотра. Как и погода, полный контраст Хитроу.
Мсье Икс порадовался теплому приему, оказанному его товару в Англии.
— Ваш друг, должно быть, настоящий любитель и ценитель.
— О, еще какой! Но некоторые из его друзей такой страсти не понимают.
Я представил, как он пожимает плечами. Конечно, вещь совершенно особая. Кому нравится, кому и нет. Что ж тут такого. Tant mieux, тем лучше для тех, кому нравится. Он засмеялся и сменил тон на доверительный.
— У меня есть кое-что интересное. Я сделал фильм, могу показать. Выпьем по рюмочке и поглядим, если желаете.
При свете дня я отыскал его дом, и его собака встретила меня как утерянную кость, которую давно разыскивала. Мсье Икс отозвал пса, зашипев на него так, как охотники это делают в лесу.
— Играет, — заверил он меня. Обычная отговорка любого владельца собаки.
Мы вошли в прохладную кухню, пропахшую трюфелями. Он разлил marc в две толстостенные стопки и предложил называть его Аленом, завершив это имя добрым прованским носовым — Alang. Мы перешли в гостиную, зашторенные окна которой создавали в помещении полумрак. Он вложил кассету в видеомагнитофон.
— Voilà, — сказал Ален. — Я не Франсуа Трюффо, конечно, просто у друга камера… Хочу еще снять, только профессиональнее.
Зазвучал саунд-трек из фильма «Жан де Флоретт», на экране появился Ален с двумя собаками, снятый со спины, шагающий к лесу на фоне возвышающейся вдали Мон-Ванту с убеленной снегами вершиной. На шагающего Алена наложилось название: «Rabasses de Ma Colline». Ален объяснил, что словом Rabasses на прованском диалекте обозначают трюфели. То есть «Трюфели моего холма».
Несмотря на легкую дрожь руки оператора и некоторую категоричность монтажа, фильм увлекал. Собаки принюхивались, чуяли гриб, начинали скрести когтями, энергично раскапывать. Затем рука Алена отодвигала их в сторону и принималась осторожно прощупывать путь в глубь разрыхленной почвы. Каждый раз, когда из земли извлекался трюфель, собаки вознаграждались кусочком печенья или колбасы, камера крупным планом показывала измазанную почвой руку с выпачканным землей собачьим призом. Рассказ Алена сопровождал неозвученную съемку.
— Хорошо она работает, эта, мелкая, — указал Ален на неказистую собачонку неизвестной породы, изучающую почву под трюфельным дубом. — Только уже стара, сдает. — Вот собака врылась в землю, и в кадре появилась рука Алена. Крупный план: собачий нос весь в земле, рука отпихивает морду в сторону. Пальцы углубляются, выбирают камни, выгребают почву, неторопливо выкапывают ямку шестидюймовой глубины…
Затем вдруг в кадре появилась хищная морда хорька. Ален встал и нажал кнопку быстрой перемотки вперед.
— Дальше охота на кроликов. Но впереди еще кое-что интересное, такое сейчас нечасто увидишь.
Он замедлил движение пленки, хорька, несколько этим недовольного, засунули в вещмешок, и на экране появился фургон «Ситроен-2CV», подруливший к дубовой роще и замерший. Из кабины вылез глубокий старик в полотняном картузе и бесформенной куртке, медленно подошел к задней двери фургона. Открыв ее, он вытащил грубо сколоченные деревянные сходни, приладил их к кузову, обернулся и послал в объектив лучезарную улыбку. Снова полез внутрь. В руках у него появилась веревка. Он еще раз улыбнулся камере и потянул за веревку.
Фургон заколыхался, из него постепенно, дюйм за дюймом, высунулась чумазая физиономия здоровенной розовой свиньи. Старик удвоил усилия, и свиная туша неуверенными шажками спустилась по трапу. Свинья поводила ушами, активно замигала, и я не удивился бы, если б и она, подражая хозяину, улыбнулась в объектив. Но свинья комплексов кинозвезды не демонстрировала, вела себя достаточно пассивно.
— В прошлом году, — лаконично, но веско прокомментировал Ален, — эта госпожа нашла под триста кило трюфелей.
Ничего себе! Мы смотрели на животное, заработавшее в прошлом году больше, чем большинство из лондонских предпринимателей, причем не пользуясь автомобильным телефоном.
Старик и свинья неторопливо направились в рощу, как будто на прогулку, два округлых силуэта, подсвеченных зимним солнцем. После затемнения на экране появились сапоги деда, затем свиное рыло, активно разрывающее землю. Этакий увлеченный работой живой канавокопатель.
Голова свиньи дернулась, и камера переметнулась к старику, натянувшему веревку. Свинья, однако, сопротивлялась, стремилась продолжить увлекательное занятие.
— Запах трюфелей для свиньи связан с сексом, — пояснил Ален. — Поэтому она не хочет уходить.
Веревка старику не помогла. Он подошел к животному, уперся плечом в свиной бок. Минута препирательства, и свинья наконец уступила напору. Старик полез в карман и сунул что-то своей кормилице. Конечно же, не трюфель по пятьдесят франков за кусочек.
— Желуди, — устранил мои сомнения Ален. — А теперь смотрите.
Коленопреклоненный старец выпрямился, повернулся к камере и вытянул вперед трюфель размером чуть больше мяча для гольфа. Старик улыбался, сверкая на солнце золотыми коронками. Трюфель пропал в пятнистом полотняном мешке, а старик и свинья проследовали к очередному дереву. В конце — апофеоз. Обе ладони старика наполнены грязными комками. Добрая утренняя охота!
Хотелось посмотреть, как свинью будут уговаривать, уламывать, заманивать желудями обратно в фургон, но вместо этого фильм завершил вид горы Ванту и музыкальный фрагмент из «Жан де Флоретт».
— Видите, какие сложности с обычной свиньей. — Как не увидеть. — Надеюсь, что с моей при таком же чутье будет легче с этим. — Ален развел руки в стороны, показывая габариты. — Пошли покажу. Она у нас англичанка. Звать на английский манер — Пеги.
Пеги занимала квартиру рядом с жилищем двух трюфельных собак Алена. Ростом она слегка превосходила собачью породу вельш-корги, хотя и была, разумеется, вдвое толще. Робкая черная свинка. Мы уставились на нее, она застеснялась, хрюкнула и потрусила в уголок, где и залегла. Ален сказал, что характер у нее завидный и что он вот-вот начнет с ней заниматься, так как сезон закончился и времени достаточно. Я спросил, как он ее станет тренировать.
— Терпением. Я этого научил трюфель искать, — он кивнул на немецкую овчарку, — а у него ни нюха, ни таланта, не его это занятие.
Я высказал желание увидеть свинью в действии, и Ален предложил мне принять участие в его охоте в следующую зиму. Вел он себя совершенно не так, как обычный крестьянин-охотник, недоверчивый, всего опасающийся. Ален — энтузиаст и счастлив поделиться своим фанатизмом.
В этот раз на прощанье он вручил мне плакат, рекламирующий эпохальное событие в истории трюфелей. В деревне Бедуан у подножия Мон-Ванту готовилось побитие мирового рекорда, приготовление колоссального трюфельного омлета, претендующего на занесение в Книгу рекордов Гиннесса. Цифры поражали: семьдесят тысяч яиц, сто килограммов трюфелей, сто литров масла, одиннадцать килограммов соли, шесть килограммов перца. Диаметр сковороды — десять метров. Выручку от мероприятия предполагали направить в благотворительный фонд. Такой день надолго запомнится, уверенно заявил Ален. Ведутся переговоры о приобретении батареи новых бетономешалок для приготовления исходной смеси. Руководить приготовлением омлета будет один из наиболее авторитетных шефов Воклюза.
