Нагаи Кафу - СОПЕРНИЦЫ
— Сколько времени? Уже пора принимать ванну?
— Вставай! А то я буду тебя щекотать!
— Ты уж извини, но есть кое-кто, кому это не понравится.
— Так у тебя роман? Вот так удивила! Посмотрите-ка на неё! Точно, с тобой со вчерашнего вечера что-то творится. Во сне ты громко разговаривала. Представь, как я испугалась — кто же это, думаю?
— Вот как? — На лице Комаё невольно отразилось удивление: мол, неужели было и такое? Наконец она с трудом поднялась. — Хорошо, с меня причитается.
— Но послушай, что же все-таки стряслось?
— Вот быстрая какая! Но позавчера на вилле «Три весны» ты мне очень, очень помогла…
— Не пытайся задурить мне голову!
— Я же почти целую бутылку виски выпила! И сейчас еще голова кружится…
— Кома-тян, что ты надумала? Наша старшая сестрица волнуется за тебя, хоть и не показывает этого.
— Я и правда не знаю, как быть. Не хочется снова ошибиться. А эти сплетни о моем уходе уже надоели. Я просто в отчаянии…
— Сегодня вечером ты куда-нибудь идешь, у тебя уже есть уговор?
— Нет. От Ёсиоки с тех пор ничего не слышно, но наверняка скоро он появится. Меня мучает то, что я совсем не представляю, как ему ответить.
На лестнице послышались шаги. Это поднялась на второй этаж распорядительница дома гейш О-Сада. Ей было лет сорок пять или сорок шесть, и стройная спина, большие глаза, красивой формы нос на продолговатом лице говорили о том, что в молодости она не была в тени. Теперь волосы её поредели и надо лбом виднелась уже седина, однако обожженное обильным употреблением свинцовых белил лицо и манера носить кимоно её выдавали. По слухам, сначала она была проституткой в квартале Сусаки. Потом некоторое время у неё был муж, но он умер. В «Китайский мискант» она пришла семь лет назад по рекомендации посредников, её взяли служанкой для самой черной работы. Как раз к тому времени, когда она, по собственному рвению наблюдая и перенимая, постигла ремесло распорядительницы, предыдущая распорядительница была уволена за подделку счетов, и теперь О-Сада уже третий год занимала эту должность.
Комаё, взглянув в лицо О-Сады, подумала: «Стоило помянуть — и вот, пожалуйста…» Она решила, что её уже зовет господин Ёсиока, и невольно воскликнула:
— Это меня, О-Сада-сан?
— Нет, я к госпоже Кикутиё. Звонили из дома «Симпуку». А в шесть часов назначена встреча в «Мидория» — госпожа Кикутиё успеет?
Тон у О-Сады был такой, будто она одновременно и приказывала, и советовалась. Не дожидаясь ответа, она продолжала:
— Кимоно наденете то же, что и вчера, хорошо?
Кикутиё ничего не ответила, только поспешила в ванну.
Нельзя сказать, что Кикутиё и Комаё не ладили, но первая жила в этом доме давно, а с прошлого года, когда истек срок её контракта, стала уже получать и свою долю выручки. Кроме того, она имела важных покровителей — начальника отдела в каком-то министерстве и депутата парламента, богача из провинции. Только она стала в доме единственной заметной фигурой, как явившаяся позже Комаё снискала всеобщие похвалы и грозила составить конкуренцию — это не давало покоя сердцу Кикутиё и невольно проявлялось в её поведении. Комаё же, в свою очередь, тихонько над ней посмеивалась: мол, не тебе, толстощекой, задаваться!
Оказавшись между двух огней, некрасивая, но сообразительная Ханаскэ не занимала ничью сторону, но и не чуралась обеих. Она считала, что ей выгоднее к каждой подольститься, чтобы её лишний раз взяли с собой на банкет. Однако как-то так уж вышло, что по возрасту и полному невзгод жизненному опыту ближе ей была Комаё, и, если разговор заходил откровенный, они прекрасно понимали друг друга. Ханаскэ раньше была гейшей в квартале Ёситё, а потом покровитель её выкупил и сделал наложницей. Однако в конце концов он её бросил, и три года назад она пришла в Симбаси.
Когда господин Ёсиока заговорил с Комаё о том, что готов принять на себя заботы о ней, первым делом она стала советоваться с Ханаскэ. Ханаскэ сказала, что и сама отлично помнит, как это бывает, и принялась бесконечно повторять свою историю, заявляя, что в хорошее время мужчины хороши, а стоит поменяться их настроению — сразу становятся бессердечными. Это был сильный аргумент в пользу теории о мужском непостоянстве, которой Комаё всегда придерживалась. Отныне беседы двоих стали еще откровеннее, и они сошлись на том, что, пока есть возможность, надо зарабатывать изо всех сил и на мужчин не полагаться, чтобы в конце концов завести какое-нибудь маленькое дело и зажить спокойно, быть самой себе хозяйкой, — это ли не лучший расчет?
Комаё неуверенно себя чувствовала в роли гейши, когда вернулась из Акита и вновь стала ходить по гостиным. Ведь лет семь она не занималась своим ремеслом и к тому же провела эти годы в далекой провинции, поэтому стала на удивление замкнутой и несговорчивой. Она изо всех сил пыталась на банкетах казаться веселой, говорить всякую ерунду, а еще иметь терпение с денежными и выгодными клиентами. Однако ей с трудом удавалось пересилить себя и поддакивать любому и каждому, как в прежние времена, когда ей не было и двадцати. В её душе болью отзывались повадки нагловатой прислуги и хозяек чайных домов, которые только что не приказывали ей ложиться с гостем в постель. До сих пор ни одному клиенту, кроме Ёсиоки, она не согласилась прислуживать у изголовья. Ханаскэ же судила об этом со своей точки зрения, и её мнение было таково: не извлечь выгоду теперь означает нанести себе урон в будущем. При этом она горько сетовала: «Вот мне бы твою красоту!» Комаё же, у которой до сих пор не было ни особенной надобности в деньгах, ни, соответственно, смелости их зарабатывать, в одну ночь обрела и то и другое, энергия так и забурлила в ней.
После того как Кикутиё в большой спешке отбыла в заведение «Симпуку», Комаё и Ханаскэ, принявшие ванну после всех, переставили свои туалетные столики от фасадного окна, куда били закатные лучи, к маленькому оконцу на террасу для сушки белья. Дружно сидя бок о бок, они принялись наносить грим. Комаё вдруг сказала:
— Хана-тян, а ты в последнее время не встречаешься с тем господином — помнишь?
— С каким господином? — Ханаскэ как раз была занята трудным делом, она мучилась, распрямляя вьющиеся пряди на висках.
— Да тот наш гость в чайном доме «Тиёмото». Помнишь, я часто с тобой бывала у них, когда только-только появилась здесь…
— Господин Сугисима со своей компанией?
— Да-да, господин Сугисима. Что это за люди с ним были? Они из парламента?
Расчесывая волосы и внимательно разглядывая свое отражение в зеркале, Комаё ни с того ни с сего вспомнила вдруг краснолицего господина по имени Сугисима, который много раз приглашал её и даже пытался обхаживать, когда она вернулась к профессии гейши. А вдруг Ёсиока откажет ей в покровительстве, раз она не склонна пойти к нему на содержание? В таком случае ей уже надо думать не о том, что ему ответить. Надо искать вместо него кого-то другого, чтобы обеспечить продолжение тайных встреч с Сэгавой. Потому-то она и начала теперь заново перебирать в памяти всех тех клиентов, которые до сих пор откровенно имели на неё виды.
— Те гости были из Дайрэна — так мне помнится. Во всяком случае, у господина, о котором ты говоришь, своя торговля в Китае.
— Да? Так он что же, не живет здесь?
— Он всякий раз бывает здесь на Новый год и летом. Постой, но раз так… — он же этим летом ни разу не появился! Я его просила привезти нанкового атласа и узорного крепдешина. Я всегда его прошу, когда он туда едет. Потому что там товар добротный и дешевый.
— Да? Значит, надо было и мне что-нибудь попросить. Но он такой липучий и, кажется, развратник большой, неприятный господин. Правда же?
— Он очень к тебе воспылал. Просил, чтобы я во что бы то ни стало это устроила. Никогда я не была в таком затруднении, как в тот вечер.
— В тот раз и я растерялась, ведь это было сразу после моего долгого отсутствия, я никак не могла во все вникнуть как следует.
— Он может показаться неотесанным, но к женщинам, говорят, относится хорошо. Рассказывают, что когда-то давно госпожа Тёсити из дома «Кимикава» встречалась с ним, и когда она на три года оставила ремесло из-за болезни, он поселил её к себе на виллу и все это время заботился о ней.
— Неужели правда? Ну, если он такой человек, тогда… Как бы это сказать… Ну, он будет мириться с житейскими мелочами, будет великодушен… Для меня все равно, пусть даже мужчина будет безобразный. Лишь бы это был надежный патрон на долгий срок, и лишь бы он не злился, а продолжал бы меня поддерживать, пусть даже я буду немного своенравна.
— Это ты только так говоришь, а на самом деле вон какой красавец твой Ё-сан! С ним разве получится завести еще кого-то?
— Да неужели Ё-сан так уж красив? Мне он напоминает рекламу пилюль «Дзинтан», ничуть не вижу в нем интересного мужчину. Просто когда-то давно он мне покровительствовал, вот и повелось по старой памяти. Только знаешь, Хана-сан, теперь, наверное, у нас не долго это протянется с господином Ё.
