Александр Громов - Жара. Терпкое легкое вино.
Из темноты показалось белое пятно, а за ним — две старухи. Обыкновенные старухи в платочках, кофточках, юбках и тапочках. Одна держала в руках белый целлофановый пакет.
— Здравствуйте, сынки, — сказала старуха с белым пакетом.
— Здравствуйте, бабушки, — отозвался разочарованно Виктор.
— Ой, Андрюша, а я не признала тебя… Давно приехал? — спросила вторая старуха.
— Здравствуйте… — Андрей понял, что это кто-то из прихожанок, знавших его ещё до отъезда, но вспомнить имя не мог. — Сегодня. Днём.
— Хорошо-то как. А как батюшка? Мы вот тут ему гостинцев собрали.
— Лежит…
— Притомился маненько. Это быват. Врачи-то говорят чего?
Андрей махнул рукой.
— Ну, чё те говорила, чего твои врачи скажут? Молиться надо. На всё Его воля.
— Бабушки, — встрепенулся Виктор, — а в чём Его воля?
После паузы одна из бабушек переспросила:
— Божья-то?
— Ну да, да.
Снова повисла пауза и Андрей ясно представил, как та, что с пакетом, сейчас скажет: «Да кто ж знает, сынки. Молиться надо».
Но вторая опередила:
— Так ведь он Сам же сказал: любите Бога и ближнего — вот и вся воля.
Виктор усмехнулся:
— Эт-то понятно, только что же мне, и замминистра, к примеру, любить?
Та, что с пакетом, испуганно посмотрела сначала на Виктора, а потом на подругу.
— А как его звать? — спросила та.
— Кого? Министра? Ну, Сергей Львович.
— Вот ты раба Божия Сергия и люби.
«Надо спросить, а чего мы так все боимся не успеть?» — подумал Андрей.
— Вы передайте батюшке, — старуха протянула пакет. — Мы тут собрали ему всякого, чай там из травки, матушка пусть заварит, а мы пойдём уж…
Андрей поднялся и взял пакет.
— Спасибо.
— Ну, пойдём мы, — с некоторым облегчением сказала одна.
— Передайте батюшке, что мы за него молимся, — добавила вторая.
И старухи скрылись. Мужчины остались молчать на лавочке.
— Кто приходил?
— Фух, Машуль, как ты неожиданно, я аж испугался. Садись, родная.
— Да некогда больно сидеть-то, я так, вздохнуть вышла. Хорошо на улице стало, прохладно.
— Это прихожанки приходили, — отозвался Андрей. — Принесли папе гостинцев, говорят, там чай специальный травяной.
— Спаси Господи, — она приняла пакет и благодарно наклонила голову. — Чего вы их в дом не позвали?
— Да как-то… не сообразили… Да и папа болеет. И они тоже — неожиданно появились, неожиданно исчезли… Я даже спросить не успел…
— Чего спросить?
— Сам не знаю, чего-то хотел… — Андрей замолчал. — А вот скажи, сестра, чего люди больше всего боятся не успеть?
— Покаяться, — ответила Маша.
Андрей ошарашенно посмотрел на неё, он никак не ожидал, что сестра ответит так быстро и просто.
— Так ведь отсюда и суета, — пояснила Маша. — Отчего люди заваливают себя делами всё больше и больше? А чтобы самого трудного не делать.
— А разве покаяться — это трудно?
— Очень, — с чувством ответила Маша и больше никто у неё ничего не спрашивал.
20На следующий день Андрей еле поднялся с кровати. Просыпался и снова погружался в дремоту, и так не хотелось вылазить из удобной постели в мир (а что там, собственно, делать?), что даже когда заломило в спине, он всё равно продолжал лежать, прикрыв глаза и закинув руки за голову.
Всё же лежать надоело, пришлось подниматься. Но сонное ленивое состояние не отпускало, Андрей зевал, спотыкался, за столом, откусив бутерброд, выронил кусок изо рта, чем рассмешил Машу. Она, в отличие от брата, была бодра и энергична. Под утро, когда сменила за чтением псалтыри Андрея, она заметила, что папа спит. Это был сон совершенно здорового человека, с ровным дыханием, чуть приоткрытым ртом и безмятежным выражением лица, какое бывает разве что у детей и вышедших недавно замуж молодых девушек. «Витя был прав, — отозвалось в ней, — папа не умрёт», — и теперь это чудесное настроение, что всё будет хорошо, не покидало её.
Накормив брата, она занялась с мамой приборкой дома. Виктор сидел в папиной сараюшке с бумагами и ноутбуком, только Андрей маялся без дела. Он пробовал читать, но книга валилась из рук, пробовал помогать женщинам, но только мешал, пробовал выйти на улицу, но там снова пекло, так что опять пришлось браться за папины книги, которые перечитал ещё в юношестве. «Хоть бы скорее обед», — Андрей совсем не знал, куда деть себя, но с обедом никто не торопился и он уже начинал ворчать: «Так и забудут про меня».
— Андрей! — позвала Маша и тот аж подпрыгнул и бросился в коридор. — Тебя отец Александр к телефону.
Андрей несколько удивился и взял протянутую трубку.
— Благословите, батюшка.
Из трубки побежал весёлый говорок отца Александра:
— Бог благословит. Ты вот что, Андрей Васильевич, поможешь мне завтра? Ага, хорошо. Службу-то не забыл? Отлично. Я что думаю, приеду я к вам завтра, у меня тут есть кому послужить, а я — к вам. Только я пораньше приеду, мы и утренню отслужим, а потом — Литургию. Ну и хорошо. Я часикам к восьми приеду, а ты пока, Андрей Васильевич, приготовь там всё, ну, ты знаешь…
Звонок отца Александра разбудил Андрея — наконец-то нашлось дело. Он взял у матушки ключи от храма. Казалось, он так давно тут не был, а ведь только на Пасху он помогал служить отцу. Прошёл в пономарку, стал раскладывать уголь, кадило, ладан, долго не мог найти Апостол, нашёл на клиросе, а ещё надо приготовить свечи, потом захотелось прибраться в алтаре, сходил домой за ведром и тряпками.
Не заметил, как в храме появились люди — две женщины и мальчик. С минуту недоумённо смотрели друг на друга.
— А служба будет? — спросила одна из женщин.
— Завтра в восемь — утрення будет, потом Литургия, — ответил Андрей и добавил: — Благочинный приедет служить.
Женщины потоптались у дверей.
— Может, помочь чего?
Андрей задумался:
— А вот свечи приготовьте…
Потом почистили лампадки, умыли иконы. Пришла мама с сестрой, принесли ещё ведро и тряпки — началась настоящая уборка, как перед Пасхой. Ещё появились люди, все что-то делали, каждый вносил свою лепту и этот совместный, хоть и не великий труд, приносил радость. Потому что любое, пусть малое усилие на Божьем поприще — это отдых душе и утешение.
21На следующий день храм наполнился с самого утра, а народ всё прибывал, к началу Литургии уже невозможно было втиснуться внутрь и люди стояли у раскрытых окон, крестились и подпевали.
После службы был ещё молебен, а потом отец Александр пришёл пить чай.
— Ну, как ты? — спросил он отца Василия.
— Да ничего, слава Богу… — Отец Василий полулежал, приподнятый на подушках, и радостно оглядывал вошедших.
— Гм… А как решил-то?
— Хорошо мне, — ответил отец Василий. — Воскресение сегодня…
— Да, малая Пасха. Эх, отче, знал бы ты, сколько нынче за здравие отца Василия я записок прочёл! Так что ты уж народ не подводи, поднимайся потихоньку. Жатвы много, а делателей как всегда не хватает. Разве что вот Андрея твоего рукоположить, а? Он славно помогал сегодня. А уж как Апостол читал! М-м, песня!
Андрей смутился и опустил глаза, а отец Василий благодарно улыбнулся.
— А как Маша твоя на клиросе пела! Вот талантище! — продолжал восторгаться отец Александр. — А зять твой, как встал у иконы Богородицы, так и глаз не отводил с Неё. Я всё видел! А народу-то сколько в храме было! И правда — самая настоящая Пасха сегодня. Видишь, какой Господь нам праздник даровал. А ведь это всё на земле ещё. Что ж ты плачешь-то? А-а, ты же дождика просил — вот тебе и дождик Господь послал. Всему, видишь, своё время. И ты давай, поднимайся потихонечку — наша-то с тобой командировка ещё не закончилась…
ТЕРПКОЕ ЛЕГКОЕ ВИНО
Валерке перевалило за сорок. И живет он сейчас уютной семейной жизнью, имеет в поселке небольшой домик с электричеством, газовым отоплением и водопроводом, а вокруг домика небольшой полисадничек, совсем небольшой, даже по меркам поселка — крохотный, но Валерку он вполне устраивает. Там растет несколько яблонь, вишен, растет всякая овощ, пусть в небольшом, но, как считает Валерка, достаточном количестве, продавать он ничего не собирается, и все идет на домашнее хозяйство. Есть и уголок под картошку, тоже невеликий — Валерка собирает с него мешков пять-шесть, но ему хватает. А в дальнем углу полисадничка стоит банька, тоже не ахти какая, но аккуратненькая, обитая изнутри плотно подогнанными сосновыми рейками, по которым для пущей красоты Валерка прошелся паяльной лампой, оставив по всему интерьеру темные тигриные полосы. К баньке пристроен летний душ с большим железным баком наверху.
За день вода в баке становится теплой и какой-то усталой, словно это она — вода — лопатилась весь день на заводе, а не Валерка.
Валерка на все руки мастер, и на заводе, что стоит сразу же за поселком, его ценят, потому и про бак, когда Валерка приволок его с завода, никто слова не сказал. Да и бак-то на заводе все одно валялся за ненадобностью, так как был прохудившийся и не находил применения, а Валерка бак в порядок привел и над душем приладил, ну так и пусть, кто против, бак-то на заводе все равно гнил.
