Артур Саканян - Театр одного зрителя
— Гордыня — смертный грех, — едва слышно выдохнула она, но доктор услышал.
— Верно, это смертный грех. Поэтому для вас я уже не столько врач, сколько пастырь, духовный наставник. Кстати, вы далеко не одиноки в этом грехе. Люди, в чьих руках есть хоть толика власти, тоже не лишены этого греха. Этот грех толкает их к заветному креслу, находящемуся на уровне их некомпетентности в управлении другими людьми. В отличие от них, вы управляли людьми на духовном уровне. Однако гордыня заслонила собой реальный мир, вытеснив вас в псевдомир иллюзий и самообмана.
Она настороженно посмотрела на доктора.
— Помните, с чего начиналась ваша гордыня? Мечтали стать знаменитой, возвыситься над другими. Ради этого вы уничтожили в себе связь между…
— Ничего я в себе не уничтожала, — дрогнувшим голосом перебила она, чувствуя, как у неё в груди нарастает злоба к этому невозмутимому всезнайке.
Доктор почувствовал, что причинил ей боль и решил смягчить удар:
— Успокойтесь. Ничего предосудительного в том, что вы стремились к вершине славы, я не усматриваю. Люди вашей профессии всегда стремятся к славе, и это нормальное явление. Согласитесь, что актёр не сможет ощущать себя полноценным человеком, если его талант не востребован.
Её глаза источали такие флюиды враждебности, что доктор предпринял ещё одну попытку погасить этот эмоциональный всплеск.
— Должен признаться, что я большой поклонник вашего таланта и видел все спектакли с вашим участием, — произнёс доктор, чувствуя в её немигающем взгляде нарастающее раздражение.
«Дифирамбы тут ни к чему, — подумал доктор. — Надо бы её встряхнуть», — и продолжил:
— Кстати, я звонил вашему режиссёру. Он признался, что уже на репетициях этого спектакля не узнавал вас. Кое-что вы рассказали в бреду, ваши театральные образы мне были знакомы. Оставалось только…
— Вот именно! Оставалось только явиться на спектакль, стать свидетелем моего фиаско, а в моем лице обнаружить своего пациента! Вы хотите доказать, что я сумасшедшая?! Вы этого добиваетесь?! — взвизгнула она.
— Сейчас же прекратите истерику, — прервал её доктор. — Лучше ответьте: вы сможете ещё раз сыграть ту роль на сцене?
Она испуганно посмотрела на доктора, но он без тени снисхождения продолжил:
— Можете не отвечать, и так всё ясно. Пойдём дальше. Хоть одна подруга у вас есть?.. А кошка или собака?.. Вы же совсем одна. Нормально это или ненормально? Вы же, как волк-одиночка остались в своей гордыне…
Слёзы навернулись на глаза, и она всхлипнула. Она вспомнила, как в мгновение ока вышвырнула из жизни даже свою единственную подругу.
Передавая ей салфетку, доктор сказал:
— Поплачьте, поплачьте. Слёзы вымывают яд из души и токсины стресса из организма. В вашем случае — это первый шаг к излечению. Я собираюсь лечить причину вашей болезни, а не её следствие. Вам ясно? И ещё, примите к сведению: это я вам нужен, а не вы мне. Если сомневаетесь — скатертью дорожка. Я вас не держу.
Ей стало обидно, и она с таким укором посмотрела на доктора, что ему стало не по себе.
— Простите, — сказал он, усаживаясь рядом, — я погорячился. Сейчас вам лучше побыть одной, подумать. Когда появится желание поговорить — приходите… Медсестра проводит вас.
— Не надо. Эту дорогу я как-нибудь найду сама.
-30-
У дверей своей палаты она нос к носу столкнулась с какой-то старушкой. Та взглянула на актрису и, расплывшись в улыбке, на несколько мгновений обомлела.
— Это вы?! — воскликнула старушка. — Я вас узнала. Как хорошо, что мы встретились! Не бойся меня, доченька, я же вас знаю. Вы кого-то пришли навестить? А ко мне никто не приходит. Можно поговорить с вами? Я вас прошу.
Несмотря на тщедушное телосложение, старушка крепко вцепилась в её руку. Сопротивляться напору старушки сил уже не было, и вместе с ней актриса вошла к себе в палату. Рядом с кроватью на перекрашенной тумбочке лежал букет роскошных роз.
— Вы делаете мне больно, — прошептала она.
Старушка разжала пальцы и всплеснула руками.
— Какие роскошные розы!.. А мне цветов так давно не дарили.
— Возьмите себе, — глухо отозвалась актриса и обессилено опустилась на кровать.
Старушка застенчиво улыбнулась и села рядом.
— Вы потрясающая! — сказала она, поглаживая руку актрисы. — Я ни один спектакль с вашим участием не пропустила. Мне так приятно видеть вас… Ведь я так давно не была в театре, — и старушка мечтательно закатила глаза.
Обратив внимание на отрешённый вид актрисы, старушка встревожилась и возбуждённо продолжила:
— А хотите, я расскажу свою историю, как попала сюда? Я знаю, вам будет интересно, потому что эта история немного касается и вас. Ну, так вот, у меня есть внучка, которой вдруг втемяшилось в голову, что она должна стать актрисой. А мне её тогда так жалко было. Она же сирота. Мать скончалась при родах, а отец, мой сын, обзавёлся новой семьёй и уехал. Только я у неё и осталась. Но если честно, то побоялась я упрёков сына, что за внучкой плохо смотрю, и взяла грех на душу…
Старушка тяжело вздохнула. Спустя мгновение она стыдливо продолжила:
— Я же на большой должности была… жилищный фонд распределяла. Выделила творческую мастерскую режиссёру и выклянчила для внучки место в театре. Может быть, помните, был конкурс? Это режиссёр так организовал, чтобы на законных основаниях втиснуть внучку в театр. Даже репетировал с ней заранее заготовленную роль, чтобы она не оскандалилась… Только, кто бы мог подумать, что она потом будет его шантажировать? Шантажом выбивать для себя роли, которые ей были по нраву. Вот так, из статистки прямо в артистки. Зря я ей тогда рассказала о мастерской. Он мне жаловался, даже хотел вернуть мастерскую. А что я могла сделать, если уже была на пенсии?.. Ничего не помогало с этой нахалкой — ни уговоры, ни угрозы. Сын обещал приехать и урезонить её, но так и не появился… До сих пор не появился…
Старушка вновь вздохнула и, горестно покачивая головой, продолжила:
— Потом режиссёр плюнул на всё и уехал, а внучку сразу же выкинули из театра… Но когда вы засверкали на сцене, то моя родная внучка на мне стала вымещать всю свою злобу. Я восторгалась вашей игрой, а она от зависти довела меня до психоза, и я… и я очутилась тут… Вы меня слушаете? — спросила старушка, обратив внимание на безучастный взгляд актрисы, и слегка дёрнула её за рукав.
Она перевела взгляд на старушку, будто пытаясь что-то понять, и спросила:
— Кроме вашей внучки, ещё кто-нибудь участвовал в конкурсе?
— Конечно. Я была на галёрке и всё видела. В конце одна девочка выступала и была на сто голов выше внучки.
— Это была я, — упавшим голосом произнесла она, вспомнив, как хлопнула дверь на галёрке.
— Надо же, вы так изменились… Вот ведь что получается, когда поступаешь не по совести, — смущённо залепетала старушка. — Так мне и надо, а справедливость всё равно восторжествовала. Всё равно я рада. Талант рано или поздно… Что с тобой, доченька? Тебе плохо?
Видеть старушку так близко ей стало невыносимо, и она тихо произнесла:
— Прошу вас оставить меня в покое.
— Господь с тобой. На вас лица нет. Доктора позвать?
— Уйдите! Вы даже представить себе не можете, сколько я перенесла, чтобы эта, как вы говорите, справедливость восторжествовала. А то, что я стала психической больной, справедливо?
— Простите меня. Я не знала. Умоляю вас, простите меня.
— Уходите. Я вас видеть не могу, — чуть не плача, вскрикнула она.
— Простите меня, умоляю… — пролепетала старушка. — Господи, прости меня грешную,
Пятясь, она вышла из палаты, а актриса ещё несколько минут сидела неподвижно, разглядывая букет на тумбочке.
Внезапно её кольнула мысль, что ей противно видеть эту бесстыжую красоту роз на старой перекрашенной тумбочке, и в бессильной злобе смахнула цветы на пол. Спустя мгновение она уже вопила, уткнувшись в подушку, и не услышала, когда в палату вошли.
— Побудь с ней, но не трогай, — шепнул доктор медсестре. — Цветы возьми себе, а я посмотрю, что там со старушкой, и сделаю втык вахтёру за розы.
— А может быть, это сам вахтёр воспользовался случаем и преподнёс ей розы, — тихо хихикнула медсестра.
Доктор подавил в себе улыбку, строго взглянул на медсестру и вышел.
Вопли «затравленного зверька» постепенно стали перемежаться всхлипываниями, перерастающими в плач, который, постепенно угасая, оборвался. В палате воцарилась тишина.
Медсестра осторожно укрыла её пледом, подобрала розы и вышла.
-31-
— Слава Богу, заснула, доктор. Такая красивая, знаменитая, а тут эта шизофрения прицепилась. Была бы старой, куда ни шло, но когда к молодым цепляется — жалко.
— Жалеть её не надо, и никакой шизофрении нет. Это невроз, чреватый рецидивами. Сон восстановит её силы. Через пару дней, если не раньше, она будет в полном порядке и ещё задаст нам трёпку, как свидетелям слабости. С ней надо общаться предупредительно. Никакого сочувствия или жалости, если не хочешь нажить врага в её лице. Теперь насчёт старушки. У неё сердечный приступ. Кардиолога я уже вызвал. Посиди с ней, пока кардиолог подойдёт.
