Оксана Робски - Жизнь заново
– Я просто думал, что что-то случилось, но если все нормально – извините. Я тогда пойду.
Он действительно развернулся и собрался уйти.
Надо его остановить. Какая-нибудь веская причина.
– Я хочу кофе! И мне нужен телефон, чтобы вызвать свою службу безопасности.
– Но у меня нет телефона…
Он всегда улыбался, когда, казалось бы, повода для улыбки не было вообще. Даже наоборот.
– А у вас есть своя служба безопасности? Ничего себе. Вы, наверное, из правительства?
Я посмотрела на своё платье. Разве в правительстве на кого-нибудь может налезть моё платье?
– Хотя, действительно, – он улыбнулся, – я сказал какую-то чушь. Вы, наверное, актриса?
Представляю, каково это: быть актрисой и тебя при этом спрашивают: «Вы актриса?» Не кричат восторженно: «Вы – актриса! Я вас знаю!» А спрашивают: «Вы, наверное…» Ужас.
– Кофе в вашей деревне только актрисам дают?
– Что вы? Извините. Я просто растерялся. Если вы хотите кофе…
– Хочу. И, честно говоря, ещё шампанского.
Он, видимо, растерялся ещё больше.
– Шампанского? Но наш ларёк закрывается в восемь вечера. А сейчас уже ночь…
– Разве? Тогда, действительно, какое шампанское… Ну а кофе?
– Кафе тоже уже закрыто…
– Боже! Да вам наплевать на меня!
– Извините…
– Не извиню!
– Да, я понимаю. Кофе есть у меня дома, это здесь рядом, но разве это удобно?…
– Дома? Спасибо! Вы хотите, чтобы я бросила машину прямо здесь? Посреди дороги? И отправилась к вам домой пить кофе? И отбиваться от вашей ревнивой жены?
– Я не женат…
– Вы предпочитаете мужчин?
– Какая чушь! Просто я не женат… Но бросить здесь вашу машину действительно неосмотрительно. У нас в деревне люди разные…
– Это не только в вашей деревне.
– Да, да, конечно.
– Ну, так вы принесёте мне кофе?
– Сюда? Конечно! Вы сможете подождать минут десять?
– А вы думаете, за эти десять минут у меня будут ещё какие-то предложения?
Он ушёл.
Кофе мне необходим. Раз уж нет шампанского.
Найти, может быть, телефон?
Ни за что! Пусть Сергей названивает! И сходит с ума от беспокойства за меня!
Наверное, он уже отправил кого-нибудь в гостиницу проверить, нет ли меня там. И ездит по всем клубам ночного Питера в поисках своей пропавшей возлюбленной. Надо было ему туфельку оставить.
Ну где же мой кофе?
Такой смешной человек.
Он принёс кофе в термосе.
– Вы не захватили чашку?
– Я вам налью в крышку.
– Куда?! В крышку?! Я же не кошечка, чтобы лакать из крышки! Хоть ваша деревня и называется… Как там? Кошки!
– Я вам оставлю термос.
Ох, какие мы гордые!
– Предлагаете пить из горла? Боже! Я оказалась здесь, в этом платье, и даже не могу кофе выпить.
– Я должен идти. Меня ждёт друг, он у меня дома уже полчаса. Это неудобно.
– Неудобно?! А бросить меня здесь? С этой крышечкой? На этой дороге?
– До свидания.
– Подождите.
– Да?
– Я не хочу кофе.
– Отлично. А я как раз хочу.
– Возьмите!
Я протянула ему термос.
– Я хочу попить кофе у себя дома.
– Вот видите! А меня заставляете делать это в машине! Да ещё становится холодно!
Он вздохнул.
– Вы вздыхаете для того, чтобы посмотреть, не идёт ли пар?
– Скорее, для того, чтобы выпустить собственный.
– А свисток у вас есть?
– Какой свисток?
– Как на чайнике.
– Разрешите мне уйти, меня ждут.
– Разрешите мне пойти с вами!
– А машина?
– Что машина? Это вообще не моя машина.
– Если честно, я думаю, что с ней ничего не случится. Здесь мало кто ездит.
– И не ходит?
– По ночам? Нет.
– Только вы?
– Только я.
– Может, вы серийный убийца? А я собираюсь выпить с вами чашечку кофе.
– Нет, я директор музея.
– Боже! Здесь есть музей? Надеюсь, это музей кошек?
– Это музей современного искусства. В нашем городе останавливались величайшие художники серебряного века, вы даже не представляете, какие это имена!
– Поверю на слово. Пойдёмте.
Дорога не предназначена для каблуков. Или мои каблуки не предназначены для этой дороги.
Сняла туфли.
Выбросила их в сторону телефона.
Через минуту пришлось остановиться.
– Слишком грязно, – сказала я. – Идти босиком невозможно.
– Но зачем вы выбросили туфли?
– А зачем вы не чините дороги?
– Я пойду поищу их.
Он скрылся в кустах.
Я переминалась с ноги на ногу, мне казалось, что по ногам кто-то ползает.
Он принёс туфли с грустным видом:
– Они попали в лужу. Вряд ли вы сможете их теперь надеть.
Наверное, надо расплакаться.
– Хотите, я принесу вам из дома какую-то обувь?
– Я не могу больше здесь стоять! По мне кто-то ползает!
– Может, мне вас донести?
– Хорошо. Только аккуратно, я бы не хотела помять платье.
Он взял меня на руки. Очень заботливо. Как же я устала сегодня! У него зелёные глаза. Он смущается.
– Вы давно не носили девушек на руках?
– Не помню. Давно. Или никогда.
– Видите, какое разнообразие я внесла в вашу жизнь!
– Пока что внёс вас я. В свой дом.
– Боже! Столько картин! Вы – коллекционер?
– Нет, я вам говорил. Это – музей. А я живу в небольшой комнате при музее. Пойдёмте.
Он принёс мне странные тапочки. На слона.
– Это специальные музейные тапочки, – объяснил он. – Обычно они надеваются прямо на обувь, но раз у вас нет обуви…
Надо было надеть серое платье. К серым тапочкам.
Его друг был похож на Гарри Поттера. В старости. Ему было около тридцати. Его звали Владимир.
Увидев меня, он резко встал и ударился головой о потолок.
– Познакомьтесь. Это – Элла.
Владимир покраснел и заморгал.
– Федор, я не знал, что у тебя гостья…
Оказывается, он – Федор. Дядя Федор.
– Элла, может быть, я предложу вам кофе внизу, в выставочном зале? – спросил Федор.
– А что будете делать вы? – Я снова покосилась на его странный галстук.
– Нет, нет! – закричал Владимир. – Наоборот, если Элла согласится и тоже послушает…
– Ну, как хочешь, – кивнул Федор.
– Послушает что? – поинтересовалась я.
– Мою новую песню.
– Наверное, я попью кофе внизу.
– Да, пойдёмте, я вас провожу, – кивнул Федор.
Неожиданно Владимир взмахнул рукой, топнул ногой и запел пронзительным фальцетом что-то яростно грустное. Про любовь.
– Ничего себе! – похвалила я.
– Хотите ещё? – воодушевился Владимир.
– Пойдёмте вниз, – сказал Федор.
– Нет, хочу. Мне понравились слова.
Он снова взмахнул рукой, топнул ногой. И запел:
Ты – есть. Меня – нет.
Я ищу под ногами солнечный свет.
А нашу любовь я ищу в облаках.
Я страдаю за всех. Я – Иисус! Я – Аллах!
Я захлопала в ладоши. Он кинулся ко мне, рухнул на колени и поцеловал подол моего платья. Я кивнула.
– Вы не представляете, какая сегодня ночь! – закричал Владимир, не поднимаясь с колен. – У меня наконец-то появилась аудитория!
– Спасибо.
– Я бегу домой, у меня есть бутылка шипучего вина!
– Шипучего вина? Вы имеете в виду шампанское? Тогда у вас даже есть фанатка.
– Зачем вы смеётесь над ним? – спросил Федор, когда Владимир убежал.
– Я не смеюсь. Когда я буду смеяться, вы это услышите.
– Вам что, действительно?…
– Да, мне понравилось. Когда он пел, мне хотелось плакать. Знаете, так редко хочется плакать.
– Вы счастливый человек.
– А вы? Нет?
– Я? Не знаю. Иногда. Когда кто-то заходит ко мне сюда и я показываю ему картины, я дарю ему целый огромный прекрасный мир! И я вижу восторг в глазах и благодарность. И тогда я счастлив. А иногда, тёмными серыми вечерами, я брожу здесь один, и меня так же не существует, как и всех тех, кто написал эти шедевры.
– Вас легко сделать счастливым.
– Вы думаете?
– Конечно! Пойдёмте вниз, я хочу, чтобы вы все-все мне хорошенько показали.
Щёлкнул свет, и я, в своём красном платье и серых тапочках, в два часа ночи, в деревне Кошки, со сломанным «Феррари», оказалась в музее.
– В нашем городе творили такие великие художники, как Альтман, Кульбин, Лебедев…
Федор передвигался по залу, его глаза горели, он словно забыл о моём существовании.
– …великий Малевич…
– Малевич? – переспросила я. – Я, конечно же, знаю Малевича.
– Посмотрите, здесь эскизы, которые художник создал в тысяча девятьсот тринадцатом году к постановке оперы «Победа над солнцем». Вы видите эти декорации? Эти костюмы? Обратите внимание, какие простые формы! Как это не похоже на всё, что создавалось раньше! Какая геометрия! Вы видите?
Я улыбнулась. Вот такой вот Федор в странном галстуке показывает мне эскизы Малевича. У них вообще охрана есть?
– Вы знаете, ведь именно эти эскизы послужили толчком к открытию нового художественного направления – супрематизма!
– Супре?…
– Супрематизма!
– Это подлинники?
– Да. Два эти рисунка – подлинники. У нас небольшой музей и, конечно, много копий, но эти – подлинники.