Джон Фаулз - Червь
— В тюрьму тебя! В плети!
— Нет, злой карла, напрасно ты покушаешься уловить меня в свои злые силки. Истинно говорю: не случалось ещё примера, чтобы ушедшее воротилось, пустое ты затеял — его удержать. Этот день — нынешний, нынешний! Истинно говорю: грядёт новый мир, и не станет греха, не станет вражды меж людьми, меж мужчиной и женщиной, отцом и сыном, слугой и господином. И никто больше не пожелает злого, не умоет рук, не пожмёт плечами, никто не будет, подобно тебе, закрывать глаза на всё, что смущает его покой, что противно его самоугодливости. Не станет судья судить бедняков, когда и сам на их месте не удержал бы себя от воровства. Не будет владычествовать корысть, ни суетность, не будет злобных усмешек и пышных пирований в то время, что люди голодают, ни утешных телу рубах и башмаков в то время, что хоть один человек наг и бос. Разве ты не видишь, что скоро лев будет лежать рядом с агнцем[164], что всё станет истина и свет. Господи, ну как же, как ты не видишь! Нельзя статься, чтобы ты был так слеп к своей жизни вечной, нельзя тому статься!..
Аскью бросает взгляд на Джона Тюдора, который, склонившись над столом, строчит по бумаге:
— Эй, любезный, ты что, заснул? Заткни-ка ей глотку!
Тюдор встаёт и нерешительно топчется на месте.
— Истинно говорю тебе: вижу, вижу! Как же ты не видишь, что вижу я? Грядёт, гря…
Тюдор уже было бросился к Ребекке, чтобы зажать ей рот, но тут же застывает как вкопанный. Происходит неожиданное. При слове «вижу» Ребекка вдруг отводит взгляд в сторону. Теперь она смотрит не на Аскью, а куда-то левее. Там, в углу, футах в пятнадцати от неё, имеется небольшая дверь, ведущая, судя по всему, в соседнюю комнату. Глядя на Ребекку, можно подумать, что кто-то вошёл в эту дверь и его-то появление и заставило женщину умолкнуть. Это ощущение настолько явственно, что Аскью и писец поспешно оглядываются на дверь. Закрытая дверь неподвижна и нема, в комнату никто не входил. Как по команде, стряпчий и писец поворачиваются к Ребекке. Женщина остолбенела. Она смотрит всё тем же неподвижным взглядом, не в силах вымолвить ни слова. Но не изумление, не растерянность сковывают ей язык — вид её показывает, что она покорилась чьей-то воле и едва ли не благодарна за то, что её прервали. Насторожённое строптивое лицо, как по волшебству, преобразилось, на нём забрезжила улыбка. Трудно угадать, кого она видит там, в углу, однако её взгляд, удивительно робкий, по-детски простодушный, полный ожидания, говорит о том, что перед ней внезапно предстал человек, с которым её связывает любовь и доверие.
Аскью ещё раз быстро оборачивается на дверь и переводит взгляд на Тюдора. Тот глазами отвечает на его невысказанный вопрос.
— Никто не входил?
— Ни одна живая душа.
Они застывают, уставившись друг на друга. Затем Аскью поглядывает на Ребекку:
— Припадок. Попытайся её опамятовать.
Тюдор приближается к оцепеневшей женщине, но останавливается на некотором расстоянии и, протянув руку, с опаской, точно прикасается к змее или свирепому хищнику, трясёт её за плечо. Ребекка по-прежнему не сводит глаз с двери.
— Крепче, крепче тряси. Небось не укусит.
Тюдор заходит ей за спину, отодвигает стоящий позади неё стул и берёт женщину за плечи. Ребекка остаётся безучастна, но он продолжает её тормошить, и вдруг она глухо вскрикивает, точно от боли. И даже не от боли, а как бы от осознания нестерпимой утраты. Просто удивительно, как этот вскрик напоминает рвущийся из глубины души вздох, которым венчается сближение мужчины и женщины. Ребекка медленно обводит глазами комнату. Увидев, что Аскью всё стоит перед ней по другую сторону стола, она тут же закрывает глаза и роняет голову на грудь.
— Посади её.
Тюдор подвигает ей стул:
— Извольте присесть, сударыня. Всё уже прошло.
Ребекка безвольно опускается на стул и клонит голову ниже. Закрыв лицо руками, начинает всхлипывать — смущённо, как бы стыдится своего срыва. Аскью подаётся вперёд и упирается руками в стол.
— Что это было? Что вы там такое увидели?
Вместо ответа женщина всхлипывает ещё громче.
— Воды. Подай ей воды.
— Не надо, сударь, не будем её трогать. Это как при нервической горячке. Сейчас отойдёт.
Аскью снова окидывает взглядом плачущую женщину и решительно подходит к закрытой двери. Пробует открыть, но дверь не поддаётся. Аскью с растущим раздражением дёргает ещё и ещё. Бесполезно: дверь заперта. Стряпчий теперь уже не спеша возвращается к окну и выглядывает на улицу. Смотрит и ничего не видит. В глубине души, где рассудок бессилен, Аскью потрясён не меньше самой Ребекки — правда, ни за что не хочет в этом признаться. Он не оглядывается, даже когда женщина, отбросив смущение, разражается пронзительными рыданиями, сотрясающими тело, надрывающими душу. Но вот всхлипы раздаются всё реже и реже, и лишь тогда он наконец оборачивается. Писцу удалось-таки напоить женщину водой, и теперь он стоит, положив руку ей на плечо. Но Ребекка по-прежнему не поднимает голову. Помедлив немного, стряпчий идёт к своему стулу, испытующе поглядывая на понурую фигуру, и взмахом руки отсылает Тюдора на место.
— Совершенно ли вы пришли в память, сударыня?
Женщина кивает склонённой головой.
— Можно продолжать?
Женщина опять кивает.
— Так что же это на вас напало?
Женщина качает головой.
— Отчего вы так вперились в эту дверь?
Только тут женщина, не поднимая головы, подаёт голос:
— Оттого, что я там нечто увидала.
— Да когда там ничего не было! Что молчите? Извольте, я вам всё прощу — и ваши громовые проповеди, и дерзости, и поносные слова обо мне. Расскажите лишь, что вы видели.
Стряпчий складывает руки на груди и ждёт ответа. Всё напрасно.
— Или вам стыдно того, что вы увидели?
Ребекка выпрямляется, поднимает на него глаза и вновь кладёт руки на колени. На её лице проступает скупая и всё же отчётливая улыбка. Аскью потрясён. Эта улыбка запомнится ему надолго.
— Мне не стыдно.
— Отчего вы улыбаетесь?
Женщина продолжает молча улыбаться, словно эта улыбка и есть ответ на вопрос.
— То был человек?
— Да.
— Житель этого света?
— Нет.
— Тот, кого почитаете вы Господом нашим, Спасителем?
— Нет.
— Особа, именуемая вами Святой Матерью Премудростью?
— Нет.
— Да полно, сударыня, скрытничать! Вы глядели так, точно кто-то вошёл в комнату и стоит позади. Верно? Признавайтесь же, кто это был?
Загадочная улыбка придаёт лицу женщины неуловимое выражение. Ребекка будто лишь теперь вспомнила, где она находится, узнала в собеседнике своего врага. Однако при дальнейшем допросе перед стряпчим уже другая Ребекка. Всякому ясно, что ей не победить — ни в этом историческом настоящем, ни в будущем. Всякому — но не ей.
