Мэтью Томас - Мы над собой не властны
Я сейчас начинаю свой забег, один против всех. На финише не ждет лавровый венок, и никто не объявит победителя. Моя награда — прощание с этой жизнью.
Помни всегда мой голос.
Любимый мой мальчик, ты для меня дороже всего на свете.
99
Мама читала газету, прихлебывая чай. Рядом стояла тарелка с печеньем. Для Коннелла мама тоже поставила чашку с блюдцем.
— Ну? Что там было?
Коннелл застыл на пороге:
— Я не окончил.
— Почему ты не закончил? Сядь! Ты как будто привидение увидел.
Коннелл еле дошел до стула. Сел, положил письмо на стол возле блюдца.
— Почему ты не дочитал?
— Я дочитал.
— А говоришь — не закончил.
— Письмо я закончил. — Он чувствовал, как дрожат губы. — Мам, подожди секунду. Дай с мыслями собраться.
— Хорошо. Скажешь, когда будешь готов.
Коннелл взял печеньице, чтобы чем-то занять руки. Мамины любимые — песочные, с вареньем. Коннелл откусил кусочек, а жевать не стал — подождал, пока печенье само не растает на языке.
— Я сказал — не окончил. Не про письмо. Про другое.
— Что не окончил? Что за ерунду ты плетешь?
— Я про учебу. Я не окончил университет.
— Конечно окончил! — Мама схватила с тарелки печенье.
— Нет.
— О чем ты говоришь?
— Я не доучился. Пару предметов не сдал. Я просто взял и приехал домой.
Мама уставилась на него, медленно жуя:
— А ты не врешь?
— Зачем мне врать?
— Откуда я знаю? До сих пор врал, получается.
Она быстро съела еще печенье. Коннелл тоже, чтобы заглушить страх.
— Я не врал. Просто не говорил правды.
— Значит, у тебя и диплома нет?
— Нет.
Мама со вздохом уткнулась лицом в ладони.
— Поэтому ты работаешь в том проклятом вестибюле? — Голос из-за ладоней звучал глухо.
— Да, — сказал Коннелл. — Может быть. Я уже ничего не знаю.
— Конечно поэтому! — заорала мама. — Ясно теперь! — Ее лицо просияло — не от радости, от понимания. — Так вот в чем дело! Не такого сына я растила. Я знала, я чувствовала: тут что-то не то. Могла бы и сама догадаться... Как же я не прочухала!
У нее сделался отсутствующий взгляд, словно она решала несколько задач одновременно. Давно он не видел у нее такого открытого выражения. Последние тяжелые годы перед смертью отца лишили ее лицо былой округлости, оставив резкие морщины.
— Прости, — сказал Коннелл. — Я понимаю, ты сердишься.
— Вот тут ты прав, черт возьми! Я в бешенстве, даже не сомневайся! Ты не имел права так делать. Мне плевать, что ты творишь со своей собственной жизнью, но тут еще и жизнь других людей. Не только наша с отцом. Мои мама с папой, папина мама — все они трудились, чтобы ты смог продвинуться в жизни. Сколько денег в тебя вложено!
— Я выплачу.
— Нет уж! — свирепо отрезала мама. — Ты немедленно бросишь эту богом забытую работу, вернешься в университет, доучишься и досдашь все недостающие экзамены и зачеты. Если надо, я сама отвезу тебя в Чикаго и буду сидеть рядом, пока ты делаешь домашнее задание, как в первом классе! И мне плевать, какие там у тебя были причины. Я сама тебе скажу, что это за причины. Дерьмо собачье все твои причины, вот что! Ты у меня получишь диплом и будешь жить настоящей жизнью. Чтоб мне провалиться, если будет по-другому! — Она резко хлопнула в ладоши. — Как же я не сообразила... Знала же, знала, что это не твое!
— Что не мое?
— Эта дурацкая жизнь, которую ты себе придумал.
— А если это и есть мое?
— Нет! — отрезала мама. — Мне ли не знать — я тебя выносила!
— А чем она такая уж плохая, эта жизнь?
— Не вздумай мне тут демагогию разводить! Моя мама тридцать лет полы драила. Понятно тебе? За разными сопляками блевотину подтирала! Тяжелая работа ничем не плоха. Плохо то, что это не твоя жизнь. Чужая. Ты ее у кого-то взаймы взял. Больше не смей, вот и все.
— Ты не можешь меня заставить.
— Могу и заставлю! Если не понимаешь, что я это любя говорю, значит ты совсем тупой. Ничего, после моей смерти спасибо скажешь, что тебе не приходится двери открывать для каких-нибудь малолетних уродов. Будь я проклята, если допущу такое! Ты мой сын все-таки.
100
Эйлин случайно услышала, что кто-то на работе продает два билета на матч «Метсов», и вспомнила, как весной перед самым переездом Эд ей сказал, что купил билеты у себя на работе. Тогда она решила, что он соврал, а сейчас предпочитала думать, что он действительно старался подарить жене и сыну хороший выходной, хоть и не мог полноценно разделить его с ними. В те дни она еще не понимала, что происходит, и судила его слишком сурово. Сейчас-то можно быть мягче.
Она купила у сослуживца два билета и поехала на стадион одна, оставив пустое место для Эда. Был первый день октября двухтысячного года. Листья на деревьях уже чуть-чуть пожелтели. День стоял теплый, хотя немного облачный, — хорошая погода для бейсбола, сказал бы Эд. Матч предстоял последний в сезоне. Говорили, что от его результата мало что зависит — «Метсы» в любом случае проходят в плей-офф. Эйлин пришла к самому началу. Стадион был битком набит. Противником выступали «Монреаль экспос» — насколько помнила Эйлин, команда не очень сильная, да это было и не важно. В воздухе ощущалась бурлящая энергия — Эд был бы в восторге, особенно если бы взял с собой Коннелла.
Эйлин уселась, положив на соседнее пустое место пальто и сумочку. Парой рядов ниже остановился задерганный продавец хот-догов. Эйлин смотрела, как он берет разрезанную пополам булочку, ловко накалывает на вилку плавающую в лотке сосиску, достает сдачу из оттопыренного кармана. Захотелось есть, но нервы были слишком обнажены для всей этой толкотни, для будничного акта покупки.
Она постоянно старалась отгородиться от назойливого шума повседневной жизни, даже в полном одиночестве, в оглушительной тишине своего дома, а оказалось, на стадионе это сделать проще всего. Она не вскакивала с другими зрителями, не хлопала в такт ритмичному грохоту из громкоговорителей и не орала вместе со всеми: «Вперед!» — но в какой-то мере общий азарт передавался и ей.
Вначале «Метсы» вели с небольшим преимуществом. В седьмом иннинге «Экспы» сравняли счет и продержались до девятого. После третьего выбывшего «Метса» Эйлин шлепнула рукой по колену, заметила обкусанные ногти и вдруг поняла: для нее очень важно, чтобы «наши» выиграли этот матч, даже если для них победа не имеет особого значения. Как радовался бы Эд, когда объявили дополнительное время: решение судьбы висит на волоске, обе команды получили новый шанс. С каждым аутом исход матча приобретал все большее значение. Казалось, если «Метсы» выиграют, все в мире станет хорошо и правильно.
Теперь Эйлин понимала, что так привлекало мужа в бейсболе: каждый день приносит новые рекорды, хотя вокруг, в большом мире, ничего не меняется. Постоянно что-то новое, однако размеренному ритму жизни ничего не угрожает. Ни один удар, ни один замах не похож на другой, и в то же время все это — вариации на знакомую тему. Расчерченная линиями площадка, ограждение вокруг, вся эта четкая геометрия вмещают в себя весь мир — ненадолго и в то же время в каком-то смысле навсегда.
Вслед за десятым иннингом назначили одиннадцатый. Пара взятых баз и жертвенный удар — ну разве можно забыть этот термин, это же любимый прием Эда, если его правильно провести. Больше его Эд уважал только обманный маневр и тройной удар. В итоге — два бегуна на второй и третьей базах, один выбыл, и из-за ошибки питчера «Метсов» следующий бэттер забирает базу... Но питчер «Метсов» благополучно выбил еще двоих, и Эйлин позволила себе перевести дух. Во второй половине одиннадцатого иннинга один за другим выбыли два игрока, затем бэттер взял первую базу, а следующий провел классный удар в центр поля, однако центральный полевой игрок поймал мяч и бросил его перехватчику, тот — кетчеру, а кетчер осалил бегуна у самого дома, и с третьим выбывшим иннинг закончился. В первой половине двенадцатого иннинга питчер «Метсов» выбил трех бэттеров подряд — Эйлин так и слышала, как Эд вопит, вскидывая сжатый кулак: «Всех подчистую!» Во второй половине иннинга питчер «Экспов» в свою очередь повторил то же достижение. В первой половине тринадцатого иннинга ни один игрок не смог добежать до базы, и кто-то за спиной Эйлин сказал, что это самая долгая игра «Метсов» за весь год, а она подумала: «Само собой» — и еще что у нее сердце не выдержит.
Когда во второй половине тринадцатого иннинга первый же бэттер «Метсов» благодаря неточному удару питчера получил право занять первую базу, Эйлин явственно услышала голос Эда: «Ошибки противника расслабляют». Следующим на место бэттера вышел питчер, а питчеры, Эйлин знала, совсем не умеют отбивать — их обычно выпускают отбивающими в самых крайних случаях или для проведения жертвенного удара. Но этот ничего себе, отмахался кое-как и взял-таки базу; отбитый мяч прокатился по земле, так и не выйдя за пределы внутреннего квадрата, и вдруг оказалось, что Эйлин встала с места и кричит вместе со всеми: «Давай! Давай! Давай!» — и ее голос тонет в многотысячном общем хоре. Следующий бэттер приготовился жертвовать, расправив плечи, — это Эд так говорил, расправить плечи, встретить судьбу лицом к лицу, — и, когда он прихлопнул мяч, сторож третьей базы кинулся на перехват, но неудачно, и бегун со второй базы успел добежать до дому, заработав команде решающий перевес в счете. Эйлин стиснула кулаки, чувствуя, как перехватывает горло, а вокруг гремела овация.
![Елена Белая - Дорога к себе [СИ]](/uploads/posts/books/no-image.jpg)
