Белобров-Попов - Русские дети (сборник)
Вторая встреча с брюнетом (на этот раз дорожка в лесу). Сосны; хвоя; изумрудные лягушата. Лёвушка не обращает на них никакого внимания — он рядом с матерью, насторожён, как гончая. Запись: «Обычная учтивая болтовня словно с хорошим знакомым — иногда Марья Ивановна слишком крепко сжимает ручку мальчика своей, горячей, впрочем, какое там горячей — раскалённой (!) рукой. Несмотря на расслабленный смех матери, Лёва чувствует её явное напряжение. Более того, превратившись в саму чуткость, видит, как его мать, вновь сделавшаяся на удивление кроткой, на какое-то мгновение поворачиваясь к собеседнику, успевает выстрелить в брюнета особенным взглядом. Тот немедленно отвечает ей своим выстрелом».
Тем же вечером Марья Ивановна общается с мужем по мобильнику намного дольше обычного. И когда супруг появляется (очередная пятница), неприкрытой радостью — «Наконец-то зайка приехал!» — удивляет Сергея Сергеевича. Неожиданно она предлагает «всей семьёй пройтись перед сном» («Почему бы не прогуляться на реку?!»). Они выбираются (всю дорогу женщина ластится к мужу). Лёва, вышагивая рядом с отцом, забывает об одолевающей его все эти дни тревоге.
Запись: «Ощущение незыблемости семейного счастья — увы, последнее в жизни Лёвушки! Он протискивается между родителями, берёт их за руки, стараясь, как прежде, подпрыгнуть и повиснуть, болтая ногами. Однако она смеётся („Ты уже слишком тяжёл!“). И отец соглашается с ней („Хватит, Лев! Ты уже взрослый парень“)».
Примечание: «Мальчик чувствует — материнская рука холодна».
Запись: «Нервно-игривое, воспалённое состояние Марьи Ивановны. Дарит мужу рубашку. („Часа два ходили с сыном, выбирали её тебе! Надень, надень обязательно!“).
Вертится возле мужа.
Подчёркнуто оживлена».
Сергей Сергеевич, не замечая, к удивлению сына, этой её лихорадки, этой приторной ласковости, этого нехорошего блеска глаз, как всегда, добродушен, уступчив; в новой рубашке расхаживает по веранде («Умница, Маша! Спасибо вам за подарок!» — «Сергей, ты даёшь мне слово, что наденешь её на работу?» — «Конечно, конечно, надену!»).
Ночью Лёва подходит к двери, за которой скрылись родители.
Дверь закрыта.
В спальне тихо.
В воскресенье обычные проводы; поцелуйчики; навязчивые нежности с её стороны («Ты наденешь рубашку, Сергей? Лёва вместе со мной выбирал!» — «Зайка, мы же договорились!»).
Лёвушка грустен в тот вечер. Он не хочет отца отпускать, позабыв о котёнке, мается возле машины и, когда авто отъезжает, бросается к велосипеду; из последних своих силёнок он мчится за отцом до шоссе (мать встревоженно: «Лёва, вернись!»). Он не слышит её, он несётся…
Запись: «Показать, как старается мальчик (мелькающие коленки, дребезжание велосипедных крыльев, отчаянная трель звонка). Отец не тормозит, не слышит тревожного треньканья, выруливает на дорогу и прибавляет скорости — задохнувшийся Лёва отстал».
Как вариант: сын может даже упасть, растянуться, всего себя ободрать. Ссасывая кровь с запястья, весь в пыли, провожает взглядом машину.
Опустошённый, несчастный, с разбитым велосипедом — погнутые крылья задевают колёса (неприятный шуршащий звук) — обратно тащится к дому.
Вымазанный зелёнкой (ссадины и порезы), покорно пьёт молоко на крыльце.
На веранде чуть слышный голос (мать шепчется по мобильному). Мальчик весь превращается в слух. Обрывок брошенной фразы: «Он ложится в десять часов…»
Ещё обрывок: «Я открою тебе окно…»
Лёва настораживается; не может найти себе места.
Вопрос Марьи Ивановны: «Что ты ходишь, как заюшеный? Что с тобою, ответь мне, Лёва?»
Мальчик, чуткий словно радар, действительно бродит потерянным (не радуют ни лягушки, ни муравьи, ни котёнок, с которым он машинально возится).
Запись: «Показать его состояние: озноб, ожидание непоправимого. По всем признакам, которые мать тщетно старается скрыть (лихорадка, глаза „с чертовщинкой“, явная рассеянность по отношению к сыну, нашёптывание по телефону), он предчувствует катастрофу так, как своим инстинктом её безошибочно предчувствуют животные».
Особенно душная ночь (впрочем, можно нагнать и грозу).
Тревога покалывает, словно сено, и наконец поднимает Лёву с постели.
Тревожно мяучит котёнок.
Коридор, освещаемый молниями.
Дверь в материнскую спальню.
Дверь плотно затворена.
Ребёнок слышит за ней какие-то странные всхлипы, приглушённые вскрики, борьбу. Он знает — там не отец, и ему становится страшно. Но боится, боится, боится толкнуть проклятую дверь.
Запись: «Добавить вновь подавшего голос котёнка, а также внезапный, заглушивший всхлипы за дверью, забарабанивший дождь».
Что касается ночного бегства Лёвушки в город, к доброму, справедливому, единственному близкому человеку, можно сделать бегство трагичным (в разбушевавшуюся грозу, сжимая в кулачке схваченные с комода ключи и несколько денежных бумажек, беглец пробирается через лес на станцию, дожидается первого поезда). Можно описать его потрясение; ужас от осознания того, что случилось; расшнуровавшиеся кроссовки или (что трогательнее) сандалии на его оцарапанных, покрытых синяками ногах; бросающиеся на него в лесу страшные тени; увязавшуюся за ним злую собаку; дрожь от холода; одышку от почти постоянного бега; контролёров в вагоне; сутенёров на городском вокзале; устрашающего вида кавказцев (впрочем, не сделавших ничего плохого ребёнку); узбеков; таджиков; продавщиц пирожков; невыспавшихся вокзальных охранников; карманных воров; бомжей; попрошаек; цыган, наконец (отчего бы не придумать трогательную сценку: увидев, как мальчишка, весь мокрый, выбивает зубами дробь, шустрый цыганёнок одаривает его пиджаком не по росту, или курткой, или стареньким свитером). Варианты различны — всё зависит от вдохновения. Затем следуют: всё то же метро или взявшийся подвести Лёву таксист. Впрочем, мальчик вполне может отправиться и пешком (представим себе утренние улицы, по которым он пробирается; хмурых дворников; грязь на тротуарах; клочки бумаг; обрывки плакатов, газет, журналов; стекольные осколки; пластмассовые стаканчики, катящиеся от малейшего прикосновения ветра…).
Беглец на пороге своей городской квартиры.
Проворачивание ключа в замке.
В коридоре запах отцовского одеколона; запах кожи его плаща.
Хоть и банально, но — «забившееся сердце».
Двери в спальню затворены.
Сердце Лёвушки — «трепещущее, выпрыгивающее…».
На этот раз открывает двери.
Финальная сцена. Лёва видит отца. Но дело уже не в отце.
Варианты:
а) вскрикнувшая женщина рядом с родителем, обратившая к мальчику своё мятое лицо;
б) всхлипнувшая женщина;
в) наглая женщина (усмешка при виде мальчика);
г) женщина, лежащая в кровати;
д) женщина, подскочившая на кровати;
е) женщина, стоящая возле кровати и уже застёгивающая лифчик;
ж) или голая;
з) или в кимоно;
и) в отцовском халате;
к) в материнском халате;
л) в той самой подаренной отцу рубашке.
Отцовская любовница может быть какой угодно — рыжей, светлой, толстой, тонкой, молодой или не очень. Она может лежать, стоять, двигаться, даже что-то там говорить…
Суть от этого не меняется.
Владимир Богомяков
Русский ребёнок Вовунец
Когда я созидаем был в тайне, образуем был в глубине утробы, в родимой сторонке был май 1954 года. Тогда я смотрел отовсюду всеохватным зрением и видел, как бегут толпы сперматозоидов, падая на бегу, наскакивая друг на дружку; и одновременно видел я, как к югу от родимой сторонки в Казахстане происходит восстание заключённых, они бегут, как толпы сперматозоидов, падая на бегу, наскакивая друг на дружку. Видел я и многое из того, что было раньше: тайгу и людей в тайге, деревеньки, бескрайние снежные просторы и — вдруг! — подземный храм, где молились многие тысячи людей и оглушительно бухал колокол.
Смотрел я и в сопредельное: одновременно видно было, как зигота ищет себе место в матке, и тут же проницал взор безымянные слои, то серые, а то подобные морковно-айвовому нектару. Во время двухсуточной имплантации эмбриона в стенку матки я читал перечень возможных своих тел (мог мальчиком стать, а мог и девочкой, и даже была одна возможность стать неведомой зверюшкой, но я совсем не захотел), и одновременно шли через меня небесные мысли без формы и ни о чём. А по ту сторону всех наших сроков Господь пел непередаваемо прекрасно, и мчались через космос сперматозоиды комет.
Из стран мне больше всего понравилась Россия. Цейлон, конечно, тоже не плох, но тогда мне показалось, что на Цейлоне слишком жарко (глуп был и мал!). В России — медведи, лесосплав, шмели и пекло на просёлке, вертящееся в небе облако, бескрайние поля и неземная печаль, невнятные и нескончаемые снегодожди, фиолетовая слякоть, вечные кирзовые сапоги. Да много ещё чего! Хотелось туда, где больше простора, не в огромные душные города, а в деревеньки, в посёлки, ну или в маленькие городочки, может быть. Туда, где не так много людей, где не давят они со всех сторон, не галдят бессмысленно.
