Эдуард Тополь - Новая Россия в постели
Это очень долго продолжалось, только из-за дождя мы и расстались. А потом неделю разговаривали по телефону. И через неделю я его получила. И я убедилась, что не ошиблась. Он невысокий, но я кайфовала от того, как он сложен. Это просто вылепленная, выточенная мраморная фигурка. Я сидела над ним и любовалась этим телом, я поняла мужчин, которые любят красивых женщин. Эти руки, этот изгиб от спины к ягодицам. Они такие маленькие, такие твердые. Мне больше ничего и не нужно было, только смотреть. Это был суперкайф, я готова была его проглотить. Я себя чувствовала Пигмалионом. Я понимала, что он глуп, что я никогда с ним не буду больше чем полчаса. И что в принципе он не так уж хорош в постели. Но я до сих пор помню, что у него на плече шрам в виде стрелочки. Я помню, как я веду рукой по его телу, а оно одновременно и фарфоровое, и горячее. Это неописуемое ощущение. При этом я же всегда считала и продолжаю считать, что внешность для мужчины — это не первый план и даже не пятый. У меня были красивые мужчины, и много. Но такого чувства прикосновения к совершенству у меня не было ни с кем.
Хотя через какое-то время я им пресытилась. А он мною нет. Он стал меня доставать, звонить, и я вижу, что мальчик тонет, как я тонула. Я, по его словам, стала для него той роковой женщиной, к которой он прилепился и ни за что на свете не отлепится. Он говорил: хоть ты прыгай с балкона, я прыгну следом. Бросить его? Отшить? Но это несправедливо. Я его сама сняла, а потом попользовалась и бросила? Это можно сделать со мной, но я себе такого не позволяю. И я начинаю его лечить. Объясняю, что я старше, что я на самом деле плохая, даже знакомлю со своими любовниками и любовницами. И предлагаю просто дружить. Ему деваться некуда, он соглашается, храня, конечно, какие-то надежды. Потом говорит: «Алена, я достал билеты на теннисный турнир „Кубок Кремля“, давай сходим». Я говорю: такие билеты просто так не достают, говори, где взял. И тут он признается, что его папа какой-то шестикратный чемпион по легкой атлетике и хозяин восьми спортивных комплексов. Короче, новый русский. А он в семье эдакий протестант, не пользуется папиными деньгами, даже от машины на свое восемнадцатилетие отказался. Но теперь ради меня расколол папашу на «Кубок Кремля», причем у него не просто билеты, нет, у него VIPовские карточки. Круче этого только одна VIP-карточка — золотая, у Ельцина. А у нас после президента вторая категория.
И стали мы туда ходить. А там вся эта кремлевская тусовка. Вы никогда не были на этом турнире? Очень европейское местечко. На полу, конечно, ковры. Все чистенько. Для VIP отдельный вход и отдельные трибуны, мы там с нормальными людьми не встречались. Несколько теннисных площадок — левый корт, правый корт, центральный. Мы, конечно, на центральном, это самое хорошее место. С кортов такие коридорчики и переходы, по ним организована подача пищи для спецгостей. Все цивилизованно — бутербродики, коньячок, напитки. Швейцары в кителях, охрана в костюмах и галстуках. Очень красиво и очень дорого. Имеющий VIP-карточку ест там бесплатно. При этом сам VIP тоже делится на центральный и боковушки. В центральном VIPе только правительство, для них огораживают лучшее место, какие-то пальмочки ставят, столики со свечками. Конечно, всегда бывает Лужков. Лужков любит теннис, он даже играл со Штеффи Граф. И выиграл. Правда, я подозреваю, что Штеффи с ним как бы не играла. Потому что я видела этот матч очень близко. Эта Штеффи — я по сравнению с ней божий одуванчик. У нее мужская фигура, нога — как две мои. Она как замахнется ракеткой — я на трибуне чувствую удар от ветра. И против нее — Лужков. Он, конечно, не жирный, но толстый. А тут нужно бить как из пушки, иначе эту Штеффи не пробьешь. Это не бабочек ловить. Я не знаю, как Ельцин играет, его в тот раз не было — может, он болел, как всегда. Хотя в VIP поговаривали, что с тех пор, как убрали Коржакова, Ельцин просто перестал бывать на соревнованиях — боится, что убьют. Во всяком случае, тогда даже на открытие турнира приехал только Лужков. И ему нужно было сказать, что, мол, вот турнир «Кубок Кремля» открыт и так далее. А микрофон не работал, подвели технари нашего мэра. И получилось: «Кубок бля-бля-бля» — сплошной мат. Мы просто выпали в осадок, все трибуны ржали и умирали. Кого я там еще видела? Конечно, Ястржембского. Он просто лапочка, такой герой-любовник всех женщин. Очень скромненько всегда появляется, даже без телефона, с пейджерком, такой скромняжка. Но что-то в нем есть. Они всегда сидят на правительственной трибуне, причем Лужков с Ястржембским никак не контактирует. Кто там еще? Стасик кого-то называл, но на самом деле мне вся политика по фигу. А вот эти два лысых еврейских мальчика, которые не то оплатили весь турнир, не то учредили призовой фонд — они мне нравились! Их итальянские костюмы, брюки-дудочки, полосочки. Я с ними флиртовала. Кажется, они организовали первый такой турнир давным-давно, чуть ли не при коммунизме. А сейчас его патронирует Лужков. И какое-то место занимают там Гусман и Николаев. Гусман тусуется и вечно берет какие-то интервью, а Николаев конкурсы проводит. И постоянно телевизионщики что-то снимают. Но главная тусовка происходит не на трибунах, а в ресторане. Там, по-моему, вообще больше жрут, чем смотрят соревнования. Во всяком случае, там в ресторане народу всегда больше, чем на теннисе. Наверно, потому, что для VIP вся еда даром. А в коридорчиках масса живой рекламы. То есть девочки ходят и духи рекламируют. Ничего особенного на самом деле, и вся эта тусовка очень быстро надоедает. Но игра меня захватывала. Когда начинаешь понимать, кто и как играет, то начинаешь болеть. Мы со Стасиком неплохо развлекались, порой он даже с меня на игру, на теннисный корт переключался. А это хорошая психотерапия, это выравнивало наши отношения. Хотя после турнира он снова завелся. Звонит постоянно. «Я тебя хочу видеть». Я говорю: нет, занята. А он понимает, что я к нему очень бережно отношусь, и пробует шантажировать. «Если не приедешь, я себе вены порежу». Детская такая фразочка, но звучит все чаще. И я понимаю, что он на этом завис, что у него это уже крутится в голове. Я говорю: да? А как ты это будешь делать? Ну, он видит, что я включаюсь, и оценивает по-своему — мол, сейчас он меня достанет. И он мне рассказывает, как он пойдет в ванную комнату, откроет воду. Я говорю: горячую или холодную? Подумал. Я, говорит, не люблю горячую, включу теплую. Потом возьму лезвие… То есть он мне устраивает эдакое кино и пугает деталями. Потому что самоубийство — это что такое? Это такой процесс, который направлен на другого человека, но через себя. Ведь самоубийство — всегда для кого-то. Жизнь не удалась? Значит, люди обижали. Тот помешал и этот. Или начальник плохой. Или жена дура. И человек не может победить их ничем, кроме самоубийства. Но зная этого мальчика и его безумную аккуратность, я спрашиваю: какое ты возьмешь лезвие — которым ты бреешься или другое? А он: «Конечно, другое! Мое же грязное, я могу заразиться! У меня будет сепсис, я потом буду два месяца лечиться!» И я замолкаю. И он замолкает. И мы молчим по телефону некоторое время. Я говорю: да, действительно, зачем тебе после самоубийства еще два месяца лечиться?
